— Спичку зажги, — сказал я, — при свете скорее найдём.
Мишка смущённо кашлянул.
— Спички не помню куда подевал. В кармане вот одна осталась, годится лампу зажечь. А искать уж так, в потёмках придётся.
Став на колени, мы проползли до стены, повернули, поползли обратно. Мы ощупывали каждый камешек, каждую горсточку песка. Лампа представлялась мне теперь самой большой драгоценностью.
— Не нашёл? — время от времени спрашивал кто-нибудь из нас, и в ответ неизменно слышалось: — Нет!
Мне казалось, что темнота становится всё гуще, всё тяжелее, а самые стены пещеры наклонились над нами, сдвигаются всё ближе, ближе…
Прошло несколько томительных минут… И вдруг у меня вырвался — не крик, кричать было страшно, — а вздох:
— Нашёл! — Пальцы мои схватили жестяную коробку, да так на ней и закостенели.
— Давай, — так же тихо отозвался Мишка. Нащупав мою руку, он потянул её вместе с коробкой,
— Да отпусти ты, — с досадой сказал он. — Чего вцепился? Ишь — сухая, до самой стены долетела. Только бы спичка-то зажглась!
Помолчали.
— Мишка, — зашептал я опять. — Чего же ты не зажигаешь?
— Боюсь, — тихо донеслось до меня. — Вдруг не зажгётся спичка-то?
Я съёжился и замолчал, но слух мой так обострился, что я улавливал каждое Мишкино движение.
Вот он поправил и вытянул побольше фитиль из коробки, вот вынул спичку и поднёс её к стене…
Чирк… Ничего.
И опять, немного погодя, чирк…
Слабый жёлтенький огонёк осветил Мишкину руку, к ней приблизилась другая… фитилёк мигнул, выпустил струйку копоти и разгорелся.
Мы молча, с восхищением смотрели друг на друга. Теперь, когда страшная подземная темнота частично рассеялась, нам на минуту показалось, что с ней ушли и все наши беды.
Первым опомнился Мишка.
— Давай смотреть скорей, — сказал он и, повернувшись, приблизил лампу к стене.
Тут только мы поняли, какая беда нас постигла: большой камень над выходом из пещеры, подточенный сыростью, наверное, едва держался на своём месте и рухнул от удара Мишкиной кирки. Нижняя часть его, выгнутая в виде арки, краями оперлась о берега ручья, и теперь ручей протекал в новом, суженном отверстии, совершенно его заполняя.
Огонёк лампы слабо мигал. Он то вспыхивал, то вдруг съёживался и выпускал тонкую струйку копоти, и тогда я чувствовал, как темнота давит мне на плечи.
Сырость пещеры, сначала незаметная, всё больше пронизывала наши полуголые тела. Иногда капля, срываясь с потолка, звонко шлёпалась об пол. От каждого звука мы вздрагивали и молча прижимались друг к другу. Так стояли мы, наблюдая за единственной жизнью в этом страшном месте — за нашим трепещущим огоньком.
— Сколько он гореть будет? — проговорил вдруг Мишка, не глядя на меня и не шевелясь.
Я вздохнул и ничего не ответил. Стоять и молчать было страшно, но двигаться и говорить казалось ещё страшнее.
Сколько прошло времени, мы не знали, как вдруг что-то холодное коснулось моей ноги. Я отдёрнул её, глянул вниз и, вздрогнув так сильно, что толкнул Мишку плечом, отскочил к стене.
— Ты чего это? — спросил Мишка, выходя из задумчивости. Я молча указал головой на ручей. Вода его, понемногу поднимаясь, приблизилась уже к самым нашим ногам.
Мишка неожиданно свистнул, но тут же зажал рот рукой, так странно и жутко отозвался свист под сводом пещеры. Нагнувшись, я приблизил лампу к заваленному отверстию. Камень, лежавший поперёк ручья, не давал возможности вытекать из пещеры всей воде, и уровень её медленно поднимался. Через некоторое время вода должна была заполнить всю пещеру.
Однако эта новая угроза сослужила нам службу, вырвала нас из странного оцепенения.
— Держи лампу, — сказал Мишка и, шагнув вперёд, решительно ступил в воду. Он потрогал камень, подсунул под него руку и, повернувшись, пытливо посмотрел мне в глаза.
— Мырять надо, — сказал решительно. — Пропадём а то. Зальёт как мышов! У тебя сердце стерпит, мырять-то?
Я почувствовал, точно и вправду, холодная рука сжала мне сердце.
— Нырять… — пробормотал я, но тут же справился с собой и договорил, стараясь не смотреть на Мишку: — Велико дело! Ну, кто первый?
— Я первый, — отвечал Мишка, и голос его вдруг странно дрогнул. — Коли там не пролезть, я… ворочусь, — добавил он, и я вдруг почувствовал, что его рука ищет мою. — Ты не сумлевайся, Серёжа, ну… — Он глубоко вздохнул и, словно боясь, что его решимости не хватит надолго, поспешно выдернул руку из моей и повернулся к камню.
Молча я следил, как Мишка потрогал камень, точно пробуя его поднять. Затем оглянулся на меня, махнул рукой и, наклонившись, исчез в отверстии. Вода слегка запенилась, на ней закружилась воронка. Я остался один…
Теперь, когда Мишки не было, темнота давила ещё сильнее. Слабое пламя лампочки, казалось, гнулось под её тяжестью и иногда пускало струйку копоти, точно задыхаясь в борьбе.
Выбрался ли Мишка? А если… Я не решался договорить даже в душе.
Холодная вода опять коснулась моей ноги. Нужно торопиться.
Я встал и оглянулся. Лампа стояла у стены, слабый жёлтый огонёк её еле мерцал. И опять он показался мне живым существом в этом мёртвом мире. Сейчас он останется один и, вздрагивая, в страхе будет ждать, как к нему подбирается злая свинцовая вода…
В последний раз взглянув на огонёк, я подошёл к разлившемуся ручью. Нырял я и плавал хорошо, но здесь… сама вода казалась не водой, а каким-то ужасным расплавленным металлом.
Глубоко вздохнув, я набрал в грудь воздуха и закрыл глаза.
— Голову ниже, — говорил я себе погружаясь — ближе ко дну, чтобы не зацепиться, ещё… ну…
Я наполовину плыл, наполовину полз, поднимая руку и ощупывая над собой твёрдый гладкий камень. Ещё… ещё… И вдруг меня потянуло назад. Пояс штанишек зацепился за какой-то выступ сверху, а напор воды не давал повернуться. Мои усилия истощили запас воздуха в груди, в ушах зазвенело, потом что-то с силой потянуло меня за волосы… больше я ничего не помнил.
Острая боль заставила меня открыть глаза. Я лежал на песке около ручья, надо мной склонился Мишка, а грудь мою жгло, точно огнём.
Я застонал и пошевелился. Мишка взглянул в мои открытые глаза и, вскрикнув, кинулся меня обнимать.
Он был такой бледный, что веснушки на его лице показались мне чёрными.
— Серёжка, — кричал он, — живой ты, живой!.. — Он тряс и мотал меня, как щенок куклу, а затем вдруг поднял, посадил на песок и в восторге шлёпнул по груди.
— Ой! — закричал я не своим голосом и оттолкнул его.
Тут Мишка всмотрелся в меня пристально и вдруг густо покраснел.
— Это я тебя песочком, — сказал он неуверенно. — Дышал чтобы. Ты водой примочи, а то… подрал маленько.
Я опустил глаза: грудь и живот мои были покрыты частыми царапинами, точно кто сдирал с меня кожу железной щёткой.
— Дышал чтобы, — пробормотал Мишка жалобно и окончательно растерялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78