Ванюшка об ошкуе не вспомнил, открыл её рывком, с разбегу: вдруг они уже тут, около дома стоят, войти не торопятся? Но у двери — сугроб снега и никаких следов. Нет их! Не приходили! Придут ли?..
Ванюшка постоял на пороге, лопату взял, проход расчистил. Копал молча, стиснул зубы до боли, за одну ночь повзрослел он — горе не шутит. Не вернулись старшие до середины дня, стало быть, лихая беда их застигла. Какая — Ванюшка ещё боялся, не хотел думать, а всё равно думалось.
От дому одному отходить отец не велел. Но как же на берег не выйти, не поглядеть, что на море делается?
Пошёл, долго стоял на берегу, но и море ему ничего доброго не сказало: припай взломан чуть не до самого берега, и боковой ветер гнал и гнал льдины мимо, до берега их не допускал. Льдины шли чередом, и не было им конца. Если и живы старшие, то где та льдина, на которой плывут они, и куда их унесёт?
А если всё-таки вернутся? Ванюшка бегом с берега заторопился в избу: топить надо, скорей отвар салаты приготовить, меховые чулки над очагом посушить запасные.
В хлопотах и заботах стало легче, но тепло, как ни топил, опять быстро выстудил. Всё слышалось: то голос, то скрип шагов, и Ванюшка без шапки, без малицы выбегал из избы, слушал и смотрел, опустив голову, затем возвращался медленно, точно груз тоски тянул непосильный.
Когда смерклось, вздул жирник и тогда только вспомнил, что у него припасён ещё корешок — нерпу из дерева выточить. Руку к ножу потянул, — и сразу тоска хоть не ушла из души, но притихла, точно шепнул кто: вернутся! С тем и резал и точил свой корешок, пока усталые пальцы сами разжались и выронили нож. Тут только вспомнил, что за весь день ни кусочка мяса не съел, ни глотка горячей воды не выпил. А вода уже остыла, и уголья холодные. Так холодное мясо холодным запил, ещё раз из избы вышел, послушал, вернулся и за собой плотно в обеих дверях задвинул засовы.
Тихо лёг он на нары, погасил жирник. В темноте всё лучше, чем видеть, как тени из углов ползут, будто переговариваются. И тут узнал Ванюшка, что горе без слёз ещё сильнее гложет душу. Так и лежал он, всматриваясь широко открытыми глазами в темноту, словно надеялся увидеть сквозь неё, что делается там, на той льдине, которая несёт их всех троих в море. Если ещё несёт…
Глава 13
ДОЖДАЛСЯ!
Льдины. Большие и маленькие, между ними, как белые лебеди, плывут падуны. Одни — это просто громадины сплошного прозрачного льда, другие, постарше, так изгрызены и истончены водой и солнцем, что стали похожи на башни, на обломки древних замков, а то и на диковинных зверей. Море немного утихло, падуны больше не бьют, не крошат малых льдин, все плывут по одному направлению. Куда?
На одной льдине стоят санки, на них мёрзлая туша морского зайца. Тут же на льду прикурнули три человека в белых совиках. Около них дымится, пахнет салом и жжёным мясом, небольшой костёр на куске опалённой тюленьей туши. Тепла от него немного. И всё-таки то кормщик, то Степан, поднявшись, греют у огня обмороженные, почерневшие руки. Смотрят с надеждой: вдруг лёд где сошёлся и можно по нему к берегу перебраться? Фёдор сам уже не встаёт. Его под руки поднимут, ходить заставят, когда с уговором, а когда Степан в сердцах и тычка отвесит. В себя чтобы пришёл, подбодрился. Только Фёдору и тычки плохо помогают.
Алексей по солнцу, а ночью по звёздам сверяется: видит, несёт их мимо Груманта, но не быстро. Пятые сутки на льдине живут. Мороз до костей пробирает. Пока только не голодают и тем спасаются: тюленье мясо жарят на огне на палочках.
Вот Степан встал, для разминки потоптался, руками похлопал.
— Тоска, — сказал. — В такой пустыне и ошкую рад будешь, коли в гости пожалует.
Сказал, а сам на Фёдора покосился, может, заворчит, расшевелится? Но Фёдор хоть бы что в ответ: не то спит, не то помирать собрался.
Кормщик вдруг привстал, осмотрелся, пушинку из совика выдернул, по ветру пустил.
— Степан, — сказал негромко, — ветер поворачивает. Гляди, льды в подвижку к берегу пойдут. Зайца с саней живо скидывай: Фёдора на них потащим, авось бог помилует, — спасёмся.
Степану повторять не надо, кинулся ремни на санках развязывать. Оба знали: как первые льды к берегу подойдут, от нажима льдина на льдину дыбом полезет. Надо спешить до берега по ним раньше добраться. Тут и здоровому человеку спастись — трудное дело. Но им и в голову не пришло — покинуть на льдине полумёртвого Фёдора. Знали одну свою простую поморскую правду: друга в беде покинуть негоже. По той правде жили, а если придётся — с ней и умирать легче.
Небо хмурилось, тучи, откуда ни возьмись, опять выкатились, закрыли солнце. И сразу падун, похожий на диковинную птицу, навалился на край их льдины, хищным клювом над ней изогнулся. Толчок был такой сильный, что льдина заскрипела и повернулась. Теперь она гнала перед собой меньшие льдины: одни подминала, другие ставила дыбом, мостила друг на друга. Разводья впереди разом сошлись, но дороги для людей в куче ломаного льда видно не было. Однако идти нужно.
Степан крепко привязал Фёдора к санкам, чтобы не свалился. На ровную дорогу надежды не было. Об одном молили промысленники, чтобы солнце на небе подольше задержалось. В темноте по такому льду о дороге и думать нечего.
Степан быстро отрубил топором несколько ломтей мяса, укрепил их на палках над огнём.
— На дорогу, — сказал.
Алексей кивнул молча. Молодец, головы не теряет. Кто знает, сколько времени им ещё до дома добираться придётся, если… доберутся.
Льдина, на которой они стояли, видно, старая, очень толстая и на диво прочная. Сзади на неё бешено напирал падун, подгоняемый ветром. И льдина сжимала и крушила другие, поменьше, сгоняла их в сплошное поле. А сама колыхалась и вздрагивала от напора, но оставалась цела. Как остров, плыла среди пляшущих льдин.
— Подождём уходить, — крикнул Алексей, прижимаясь лицом к лицу Степана. Тот молча кивнул головой.
Льдина шла не прямым путём, уклонялась в стороны, но направления не теряла. Кормщик знал: это направление к земле, на которой в стылой избе ждёт их Ванюшка. Если только они не заплыли так далеко, что теперь пронесутся мимо этой земли, в безграничный океанский простор.
Но тут лёд перед их льдиной вдруг остановился, и под страшным нажимом начал ещё сильнее тороситься: целая стена выросла, нагнулась и обрушилась на их льдину. Она точно сбрила с её поверхности костёр с жарившимся мясом и последнюю тушу тюленя, а сама, ударившись о падун, рассыпалась на куски. От сотрясения часть падуна, точно шея, вытянувшаяся над льдиной промысленников, также дрогнула и рассыпалась, покрывая всё вокруг мелким битым льдом. Лишь чудом уцелел мелкий островок, на котором жались люди. Степан пошатнулся: осколок льда сильно ударил его в грудь, но двойная меховая одежда спасла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41