— Когда-то я тоже орал на площадях, да, да, когда-то я был молод… Что смотрите на меня так? Потом я убедился, что люди в глубине души обыватели и никаких перемен к лучшему у нас не будет. Тогда я кинулся к науке, как жаждущий к источнику. И все было опять хорошо, вернее, я убеждал себя, что все хорошо, пока не появилась эта проклятая установка и пока Дорон не наложил на меня свою лапу. Он отнял у меня науку, а с наукой и смысл жизни. С тех пор мне все равно, жив я или умер. Но все-таки перед концом приятно видеть начало цепной реакции и сознавать, что ее вызвали мы. И чем бы теперь это ни кончилось, мир уже не останется прежним.
— Чушь, — сказал Миллер. — Революции у нас никогда не будет.
— Тогда почему же вы, коллега, своими действиями подталкиваете — и не без успеха — к ней народ?
Миллер помолчал.
— Просто об этой возможности я как-то не думал, — наконец сознался он.
— А чего же вы тогда хотели? — сказал Гард.
— Я хотел их обжечь! — с яростью сказал Миллер. — Я хотел, чтобы они на своей шкуре почувствовали, как больно жжется научное открытие. Чтобы они поняли, с каким огнем играют!
— Они — это президент? — тихо спросил Честер.
— Да.
Честер разочарованно присвистнул.
— Знаете что, — вдруг сказал он, — я выйду сейчас на одну из этих площадей и расскажу людям все. Вот тогда начнется!
— Никуда ты не выйдешь, — отрезал Гард. — Ты можешь рисковать своей головой, но не нашими. Тем более, мы приехали.
— Но это же твоя квартира, Гард!
— Вот именно, — сказал комиссар. — Прятаться нужно там, где искать заведомо не будут. Идемте…
Обойдя все три комнаты, Гард опустил шторы на окнах и лишь после этого разрешил спутникам покинуть прихожую. Нераспакованный чемодан все еще стоял у двери, и Гард, показав на него, сказал:
— Повторяю: вы будете здесь пока в полной безопасности. С одной стороны — я в отпуске, с другой — «человек Дорона».
— Вот как? — сказал Миллер.
— Не беспокойтесь, последняя должность у меня чисто символическая.
— Кроме того, — добавил Честер, — я обещаю вам в случае чего просто свернуть ему шею.
Миллер натянуто улыбнулся. Он все еще не мог избавиться от подозрительности, хотя прекрасно понимал, что теперь в ней нет никакого смысла. Словно чувствуя состояние ученых. Гард поторопился рассказать им о своей встрече с Дороном. При этом он дал понять, что, вмешавшись в дело, был готов и к роли гостеприимного хозяина, и к роли человека, способного подвергнуть их принуждению.
— Я бесконечно рад тому, — сказал Гард, — что случилось первое.
— Простите, господа, — добавил Честер, — но, как мы ни гадали, мы не могли заранее предположить, что у вас благородные цели.
На что Чвиз мрачно заметил:
— Ни у кого на лбу не написаны достоинства. Особенно у людей, занимающих пост комиссара полиции.
Гард рассмеялся:
— Признаться, я уже принял решение подать в отставку, как только «вернусь» из отпуска. Особенно если в стране произойдет что-нибудь серьезное. Мы с Честером откроем частную сыскную контору. Не возражаешь, Фред?
— Побойся Бога! Ведь только тогда у меня появится реальный шанс сыскать себе приличную работу!
— Но мы отвлеклись, господа, — сказал Гард. — Я хотел бы знать, какие шаги вы уже предприняли и что намерены делать в будущем.
Миллер пожал плечами и поправил воротничок рубашки своим характерным движением шеи.
— К несчастью, — сказал он, — мы лишены какой бы то ни было информации. Мы знаем лишь, что в городе вырублено электричество и что там происходят… м-м… волнения. Вмешаться в события мы сейчас не можем. Единственное, что мы сделали, это отправили Дорону ультиматум, как только почувствовали признаки хаоса. Но нам неизвестно даже, удалось ли Таратуре…
— Удалось, — сказал Честер. — Уорнер и Норрис звонили нам. Это наши люди, они видели Таратуру входящим в особняк Дорона, а затем выходящим в парке из колодца, причем Норрис еще долго будет помнить этот выход.
— А что за ультиматум? — спросил Гард.
— Копии нет, — ответил Миллер. — Могу вспомнить основной смысл. В письме было написано, что я — о профессоре Чвизе, разумеется, там нет ни слова — пойду на крайние меры, если Дорон не примет моих условий. Условия такие: полная независимость в работе и дальнейшем усовершенствовании установки, использование ее только в благородных целях и абсолютная гарантия свободы, которую я требую от лица всей науки. На размышления я дал Дорону десять часов.
Честер снова разочарованно присвистнул, а Гард покачал головой.
— Сколько прошло времени? — спросил он.
— В девять утра Таратура вышел из дома. Думаю, часов в одиннадцать он был у Дорона…
— Ваш срок истекает, — заметил Гард.
— А сколько времени прошло с тех пор, как были созданы президенты? — вдруг спросил Чвиз.
— Первый был создан в воскресенье утром, — сказал Миллер. — Второй — спустя час, а третий — где-то около полудня. Вот и считайте, коллега. А что?
— Так, — сказал Чвиз. — Первому, выходит, уже около сорока часов жизни.
— Простите, — вмешался Гард. — Как я понял из ваших слов, вы сделали трех новых президентов?
Он подчеркнул слово «трех».
— Да, — сказал Миллер. — Хотели сублимировать четырех, но с последним почему-то получилась осечка. Я даже не знаю почему. Матрицы, с которых осуществлялось печатание, были в порядке, Таратура заранее доставил их в кабинет президента…
— Каким образом? — поинтересовался Честер.
— Увы, он не сказал нам, и теперь это останется тайной… И, поскольку мы готовили матрицы в разное время, делая снимки с президента в разных местах — когда он молился, когда был на матче регбистов, на банкете и, наконец, один снимок, который сорвался, во время предвыборного митинга, — у нас должны были получиться четыре президента с гипертрофированием определенных человеческих качеств. Нам казалось, что именно это обстоятельство приведет к полному разнобою в управлении государством и, следовательно, к хаосу.
— А что потом? — спросил Честер.
— Вас интересует наш план? Или то, что случилось в действительности?
— План, план, — нетерпеливо сказал Гард.
— Я же говорил. Они должны были понять, что обращаются с нашим открытием, как дети со спичками. Надо было научить их благоразумию.
— И это все? — сказал Честер.
— Разве этого мало!
— Ах Боже мой! — воскликнул бывший репортер. — Эти детки должны обжечься, а потом дуть на свои бедные пальчики и плакать крупными слезами?! Простите, господа, но это счастье, что они не знают вашего плана. Как вы наивны, если ведите в благоразумие акул! Убежден, что всем этим доронам и гангстерам из Совета Богов мерещится страшный заговор, чуть ли не революция, но никак не ваши пасторальные надежды!
— А что сделали бы вы на нашем месте? — спросил Чвиз. — Дело в том, что даже эту идею Миллера я считал авантюрой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Чушь, — сказал Миллер. — Революции у нас никогда не будет.
— Тогда почему же вы, коллега, своими действиями подталкиваете — и не без успеха — к ней народ?
Миллер помолчал.
— Просто об этой возможности я как-то не думал, — наконец сознался он.
— А чего же вы тогда хотели? — сказал Гард.
— Я хотел их обжечь! — с яростью сказал Миллер. — Я хотел, чтобы они на своей шкуре почувствовали, как больно жжется научное открытие. Чтобы они поняли, с каким огнем играют!
— Они — это президент? — тихо спросил Честер.
— Да.
Честер разочарованно присвистнул.
— Знаете что, — вдруг сказал он, — я выйду сейчас на одну из этих площадей и расскажу людям все. Вот тогда начнется!
— Никуда ты не выйдешь, — отрезал Гард. — Ты можешь рисковать своей головой, но не нашими. Тем более, мы приехали.
— Но это же твоя квартира, Гард!
— Вот именно, — сказал комиссар. — Прятаться нужно там, где искать заведомо не будут. Идемте…
Обойдя все три комнаты, Гард опустил шторы на окнах и лишь после этого разрешил спутникам покинуть прихожую. Нераспакованный чемодан все еще стоял у двери, и Гард, показав на него, сказал:
— Повторяю: вы будете здесь пока в полной безопасности. С одной стороны — я в отпуске, с другой — «человек Дорона».
— Вот как? — сказал Миллер.
— Не беспокойтесь, последняя должность у меня чисто символическая.
— Кроме того, — добавил Честер, — я обещаю вам в случае чего просто свернуть ему шею.
Миллер натянуто улыбнулся. Он все еще не мог избавиться от подозрительности, хотя прекрасно понимал, что теперь в ней нет никакого смысла. Словно чувствуя состояние ученых. Гард поторопился рассказать им о своей встрече с Дороном. При этом он дал понять, что, вмешавшись в дело, был готов и к роли гостеприимного хозяина, и к роли человека, способного подвергнуть их принуждению.
— Я бесконечно рад тому, — сказал Гард, — что случилось первое.
— Простите, господа, — добавил Честер, — но, как мы ни гадали, мы не могли заранее предположить, что у вас благородные цели.
На что Чвиз мрачно заметил:
— Ни у кого на лбу не написаны достоинства. Особенно у людей, занимающих пост комиссара полиции.
Гард рассмеялся:
— Признаться, я уже принял решение подать в отставку, как только «вернусь» из отпуска. Особенно если в стране произойдет что-нибудь серьезное. Мы с Честером откроем частную сыскную контору. Не возражаешь, Фред?
— Побойся Бога! Ведь только тогда у меня появится реальный шанс сыскать себе приличную работу!
— Но мы отвлеклись, господа, — сказал Гард. — Я хотел бы знать, какие шаги вы уже предприняли и что намерены делать в будущем.
Миллер пожал плечами и поправил воротничок рубашки своим характерным движением шеи.
— К несчастью, — сказал он, — мы лишены какой бы то ни было информации. Мы знаем лишь, что в городе вырублено электричество и что там происходят… м-м… волнения. Вмешаться в события мы сейчас не можем. Единственное, что мы сделали, это отправили Дорону ультиматум, как только почувствовали признаки хаоса. Но нам неизвестно даже, удалось ли Таратуре…
— Удалось, — сказал Честер. — Уорнер и Норрис звонили нам. Это наши люди, они видели Таратуру входящим в особняк Дорона, а затем выходящим в парке из колодца, причем Норрис еще долго будет помнить этот выход.
— А что за ультиматум? — спросил Гард.
— Копии нет, — ответил Миллер. — Могу вспомнить основной смысл. В письме было написано, что я — о профессоре Чвизе, разумеется, там нет ни слова — пойду на крайние меры, если Дорон не примет моих условий. Условия такие: полная независимость в работе и дальнейшем усовершенствовании установки, использование ее только в благородных целях и абсолютная гарантия свободы, которую я требую от лица всей науки. На размышления я дал Дорону десять часов.
Честер снова разочарованно присвистнул, а Гард покачал головой.
— Сколько прошло времени? — спросил он.
— В девять утра Таратура вышел из дома. Думаю, часов в одиннадцать он был у Дорона…
— Ваш срок истекает, — заметил Гард.
— А сколько времени прошло с тех пор, как были созданы президенты? — вдруг спросил Чвиз.
— Первый был создан в воскресенье утром, — сказал Миллер. — Второй — спустя час, а третий — где-то около полудня. Вот и считайте, коллега. А что?
— Так, — сказал Чвиз. — Первому, выходит, уже около сорока часов жизни.
— Простите, — вмешался Гард. — Как я понял из ваших слов, вы сделали трех новых президентов?
Он подчеркнул слово «трех».
— Да, — сказал Миллер. — Хотели сублимировать четырех, но с последним почему-то получилась осечка. Я даже не знаю почему. Матрицы, с которых осуществлялось печатание, были в порядке, Таратура заранее доставил их в кабинет президента…
— Каким образом? — поинтересовался Честер.
— Увы, он не сказал нам, и теперь это останется тайной… И, поскольку мы готовили матрицы в разное время, делая снимки с президента в разных местах — когда он молился, когда был на матче регбистов, на банкете и, наконец, один снимок, который сорвался, во время предвыборного митинга, — у нас должны были получиться четыре президента с гипертрофированием определенных человеческих качеств. Нам казалось, что именно это обстоятельство приведет к полному разнобою в управлении государством и, следовательно, к хаосу.
— А что потом? — спросил Честер.
— Вас интересует наш план? Или то, что случилось в действительности?
— План, план, — нетерпеливо сказал Гард.
— Я же говорил. Они должны были понять, что обращаются с нашим открытием, как дети со спичками. Надо было научить их благоразумию.
— И это все? — сказал Честер.
— Разве этого мало!
— Ах Боже мой! — воскликнул бывший репортер. — Эти детки должны обжечься, а потом дуть на свои бедные пальчики и плакать крупными слезами?! Простите, господа, но это счастье, что они не знают вашего плана. Как вы наивны, если ведите в благоразумие акул! Убежден, что всем этим доронам и гангстерам из Совета Богов мерещится страшный заговор, чуть ли не революция, но никак не ваши пасторальные надежды!
— А что сделали бы вы на нашем месте? — спросил Чвиз. — Дело в том, что даже эту идею Миллера я считал авантюрой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103