Хотя я не шахматист, как ты знаешь, но история показалась прелюбопытной…
— Извините, Фред, — перебил Таратура. — При чем тут шахматы?
— Инспектор, — сказал Гард, — разве вы все еще не усвоили простой истины, что решению сложных проблем нередко помогают весьма далекие аналогии? Что же касается шахмат, они уже сегодня стали общепризнанной моделью для изучения человеческой деятельности. Так что давай, Фред, выкладывай свою историю.
Честер с некоторым высокомерием посмотрел на сконфуженного Таратуру и произнес:
— Так вот. Однажды один из соперников знаменитого Ласкера заявил непобежденному в то время чемпиону мира: «Я нашел надежный способ, который позволит мне устоять против вас». — «Что же это за способ?» — поинтересовался Ласкер. «Очень простой, — ответил соперник. — Я буду повторять все ваши ходы, и получится, что вы играете против самого себя!»
— Остроумно, — констатировал Таратура. — И что же? Помогло?
— Не знаю, — признался Честер. — Конец заметки был оборван. Но для нас не это важно, не результат, а методология. Ты понял меня, Гард? Здесь есть, мне кажется, рациональное зерно.
— Увы, я туп, как носок моего ботинка, — сказал Гард. — Поясни.
— Поскольку шансов обыграть Дорона у нас немного, не поступить ли как тот сообразительный соперник чемпиона? Не повторять ли его ходы? Сесть, как вы говорите, на хвост его людям, и что делают они, делать то же, чтобы выйти с их помощью на шестерку или кого-то из нее, а в последний момент перехватить инициативу!
— Теоретически я еще могу это представить, но практически… — сказал Гард. — Кроме того, как учесть в этой игре людей Гауснера и Фреза?
— Мне кажется, — вмешался Таратура, — их вообще нельзя серьезно брать в расчет, потому что у Фреза с Гауснером в этом деле может оказаться своя «игра».
— Резонно, — констатировал Гард, — но несколько поздновато. На кой леший тогда я с ними связывался, вел переговоры и ударил с ними по рукам? Наконец, это вообще не по-джентльменски!
— С джентльменами жить — по-джентльменски выть! — сказал Фред Честер. — Во всяком случае, уповать только на результаты, полученные нашими временными союзниками, нельзя. Это ясно. Они пусть ищут, дьявол им в помощь, а наша задача — опередить всех!
— Глупость ты говоришь, — нахмурился Гард. — Выходит, если бы я не связывался с мафиями, опережать нам следовало только Дорона, а теперь надо еще Фреза с Гауснером? Сам себе наворотил трудности, чтобы, преодолев их, испытывать большую радость? Нет уж, дорогие мои советчики, люди из мафий просто обязаны нам помочь! Что же касается того, чтобы сесть на хвост Дорону, идея, конечно, превосходная, но как ее реализовать? О людях генерала мы знаем не больше, чем об интересующей нас шестерке.
И снова все посмотрели на часы и качающийся маятник.
— Есть один ход… — нерешительно произнес Таратура. — Помните, комиссар, к вам приходила девица… Ну, эта, у которой исчез жених по фамилии Бакеро?
— Дина Ланн, что ли?
— Так ведь она, во-первых, из дороновского «ангара»! А во-вторых, будет теперь президентшей, то есть получит такой «пост», до которого Дорону ни руками, ни зубами не дотянуться.
— В этом что-то есть, — сказал Гард. — Хотя я не очень представляю себе, что именно… Ну, бывший человек Дорона, ставший от него более или менее независимым, так? Этого мало, друзья. Можно, конечно, попробовать… Если у Ланн сохранились какие-то связи с коллегами по «ангару» и если она ненавидит Дорона больше, чем боится, да к тому же, учитывая свое нынешнее независимое положение президентши, согласится нам помочь… То есть даст какую-то информацию об Институте перспективных проблем, которая, в свою очередь, поможет нащупать людей Дорона, причем именно тех, которые идут по следу шестерки. Увы, все это весьма сложно и потому проблематично. Хотя у нас, кажется, других зацепок вообще нет. Генерал Дорон, как ни крутите, личность незаурядная: он имеет в нашем ведомстве своих людей, а мы в его — никого! И даже попытки внедрить, насколько мне известно, никогда не делали.
— Почему же? — вдруг сказал Таратура. — Делали. И внедрили.
— И вам об этом известно?! Я ничего не знаю, а вы об этом знаете?! — Гард взглянул на инспектора не просто с интересом, а скорее с недоумением.
— Видите ли, господин комиссар, — чуть-чуть равнодушно и явно актерствуя проговорил Таратура. — Когда я подстраховывал ваш визит к генералу Дорону, я не снял посты после вашего ухода от него сразу.
— Ну?! — в один голос воскликнули Гард и Честер.
— Они засекли, как к Дорону тайно приезжал… извините, господин комиссар, но я уж скажу, как есть… — Таратура почему-то перешел на шепот. — Наш министр Воннел! А вы говорите, — уже своим обычным голосом закончил инспектор, — что в ведомстве генерала мы не имеем своих людей!
Честер и Гард от души расхохотались, через какое-то время к ним присоединился Таратура, хотя держался из последних сил. Когда они отсмеялись, инспектор достал из кармана бумажник, а из бумажника стопку фотографий, которую молча и торжественно протянул Гарду. Комиссар принял ее, словно колоду карт, и терпеливо ждал разъяснении Таратуры.
— На двадцать три тридцать вчерашнего дня, — сказал Таратура. — Это все те, кто побывал у Дорона с того момента, когда на вас поохотился Хартон, и вы отправились к Дорону пить кофе. А в двадцать три тридцать я посты снял, боясь, что их засекут. Добавлю, здесь только те, кто побывал непосредственно в кабинете у генерала или в приемной у Дитриха, что в принципе почти одно и то же: что думает Дорон, то делает Дитрих.
— Таратура, вы гений! — искренне произнес Гард. — А технически? Почему вы так уверены, что…
— Вас понял, шеф, — перебил инспектор. — Там есть такой коридорчик, через который надо пройти, чтобы попасть в приемную или в кабинет. А коридорчик имеет окошечко и хорошо освещен. Эти люди входили в главный подъезд, поднимались лифтом на четвертый этаж, где находится резиденция Дорона, проходили коридорчиком, а потом, вновь пройдя коридорчик, спускались вниз и выходили из того же подъезда. Кто не попадал на пленку, «обслуживающую» коридорчик, тот не попадал к генералу или Дитриху, и его, стало быть, в этой стопке нет. Вот и вся техника, шеф.
— Сегодня же подаю по начальству рапорт о переводе вас на должность старшего инспектора!
— Не горячитесь, комиссар, — благодарно и иронично улыбаясь, сказал Таратура. — Мой перевод еще должен санкционировать генерал Дорон…
Они невесело рассмеялись.
Гард стал рассматривать лица на фотографиях, оборотная сторона которых имела карандашом проставленные дату и время дня. Большинство лиц обладало разными выражениями: одним — при входе к Дорону, другим — при выходе из его кабинета. Дойдя до двух физиономий Дины Ланн, комиссар прежде всего обратил внимание на то, что девушка провела в кабинете генерала не менее полутора часов, то есть больше всех прочих визитеров, в том числе министра Воннела, который был у Дорона всего десять минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
— Извините, Фред, — перебил Таратура. — При чем тут шахматы?
— Инспектор, — сказал Гард, — разве вы все еще не усвоили простой истины, что решению сложных проблем нередко помогают весьма далекие аналогии? Что же касается шахмат, они уже сегодня стали общепризнанной моделью для изучения человеческой деятельности. Так что давай, Фред, выкладывай свою историю.
Честер с некоторым высокомерием посмотрел на сконфуженного Таратуру и произнес:
— Так вот. Однажды один из соперников знаменитого Ласкера заявил непобежденному в то время чемпиону мира: «Я нашел надежный способ, который позволит мне устоять против вас». — «Что же это за способ?» — поинтересовался Ласкер. «Очень простой, — ответил соперник. — Я буду повторять все ваши ходы, и получится, что вы играете против самого себя!»
— Остроумно, — констатировал Таратура. — И что же? Помогло?
— Не знаю, — признался Честер. — Конец заметки был оборван. Но для нас не это важно, не результат, а методология. Ты понял меня, Гард? Здесь есть, мне кажется, рациональное зерно.
— Увы, я туп, как носок моего ботинка, — сказал Гард. — Поясни.
— Поскольку шансов обыграть Дорона у нас немного, не поступить ли как тот сообразительный соперник чемпиона? Не повторять ли его ходы? Сесть, как вы говорите, на хвост его людям, и что делают они, делать то же, чтобы выйти с их помощью на шестерку или кого-то из нее, а в последний момент перехватить инициативу!
— Теоретически я еще могу это представить, но практически… — сказал Гард. — Кроме того, как учесть в этой игре людей Гауснера и Фреза?
— Мне кажется, — вмешался Таратура, — их вообще нельзя серьезно брать в расчет, потому что у Фреза с Гауснером в этом деле может оказаться своя «игра».
— Резонно, — констатировал Гард, — но несколько поздновато. На кой леший тогда я с ними связывался, вел переговоры и ударил с ними по рукам? Наконец, это вообще не по-джентльменски!
— С джентльменами жить — по-джентльменски выть! — сказал Фред Честер. — Во всяком случае, уповать только на результаты, полученные нашими временными союзниками, нельзя. Это ясно. Они пусть ищут, дьявол им в помощь, а наша задача — опередить всех!
— Глупость ты говоришь, — нахмурился Гард. — Выходит, если бы я не связывался с мафиями, опережать нам следовало только Дорона, а теперь надо еще Фреза с Гауснером? Сам себе наворотил трудности, чтобы, преодолев их, испытывать большую радость? Нет уж, дорогие мои советчики, люди из мафий просто обязаны нам помочь! Что же касается того, чтобы сесть на хвост Дорону, идея, конечно, превосходная, но как ее реализовать? О людях генерала мы знаем не больше, чем об интересующей нас шестерке.
И снова все посмотрели на часы и качающийся маятник.
— Есть один ход… — нерешительно произнес Таратура. — Помните, комиссар, к вам приходила девица… Ну, эта, у которой исчез жених по фамилии Бакеро?
— Дина Ланн, что ли?
— Так ведь она, во-первых, из дороновского «ангара»! А во-вторых, будет теперь президентшей, то есть получит такой «пост», до которого Дорону ни руками, ни зубами не дотянуться.
— В этом что-то есть, — сказал Гард. — Хотя я не очень представляю себе, что именно… Ну, бывший человек Дорона, ставший от него более или менее независимым, так? Этого мало, друзья. Можно, конечно, попробовать… Если у Ланн сохранились какие-то связи с коллегами по «ангару» и если она ненавидит Дорона больше, чем боится, да к тому же, учитывая свое нынешнее независимое положение президентши, согласится нам помочь… То есть даст какую-то информацию об Институте перспективных проблем, которая, в свою очередь, поможет нащупать людей Дорона, причем именно тех, которые идут по следу шестерки. Увы, все это весьма сложно и потому проблематично. Хотя у нас, кажется, других зацепок вообще нет. Генерал Дорон, как ни крутите, личность незаурядная: он имеет в нашем ведомстве своих людей, а мы в его — никого! И даже попытки внедрить, насколько мне известно, никогда не делали.
— Почему же? — вдруг сказал Таратура. — Делали. И внедрили.
— И вам об этом известно?! Я ничего не знаю, а вы об этом знаете?! — Гард взглянул на инспектора не просто с интересом, а скорее с недоумением.
— Видите ли, господин комиссар, — чуть-чуть равнодушно и явно актерствуя проговорил Таратура. — Когда я подстраховывал ваш визит к генералу Дорону, я не снял посты после вашего ухода от него сразу.
— Ну?! — в один голос воскликнули Гард и Честер.
— Они засекли, как к Дорону тайно приезжал… извините, господин комиссар, но я уж скажу, как есть… — Таратура почему-то перешел на шепот. — Наш министр Воннел! А вы говорите, — уже своим обычным голосом закончил инспектор, — что в ведомстве генерала мы не имеем своих людей!
Честер и Гард от души расхохотались, через какое-то время к ним присоединился Таратура, хотя держался из последних сил. Когда они отсмеялись, инспектор достал из кармана бумажник, а из бумажника стопку фотографий, которую молча и торжественно протянул Гарду. Комиссар принял ее, словно колоду карт, и терпеливо ждал разъяснении Таратуры.
— На двадцать три тридцать вчерашнего дня, — сказал Таратура. — Это все те, кто побывал у Дорона с того момента, когда на вас поохотился Хартон, и вы отправились к Дорону пить кофе. А в двадцать три тридцать я посты снял, боясь, что их засекут. Добавлю, здесь только те, кто побывал непосредственно в кабинете у генерала или в приемной у Дитриха, что в принципе почти одно и то же: что думает Дорон, то делает Дитрих.
— Таратура, вы гений! — искренне произнес Гард. — А технически? Почему вы так уверены, что…
— Вас понял, шеф, — перебил инспектор. — Там есть такой коридорчик, через который надо пройти, чтобы попасть в приемную или в кабинет. А коридорчик имеет окошечко и хорошо освещен. Эти люди входили в главный подъезд, поднимались лифтом на четвертый этаж, где находится резиденция Дорона, проходили коридорчиком, а потом, вновь пройдя коридорчик, спускались вниз и выходили из того же подъезда. Кто не попадал на пленку, «обслуживающую» коридорчик, тот не попадал к генералу или Дитриху, и его, стало быть, в этой стопке нет. Вот и вся техника, шеф.
— Сегодня же подаю по начальству рапорт о переводе вас на должность старшего инспектора!
— Не горячитесь, комиссар, — благодарно и иронично улыбаясь, сказал Таратура. — Мой перевод еще должен санкционировать генерал Дорон…
Они невесело рассмеялись.
Гард стал рассматривать лица на фотографиях, оборотная сторона которых имела карандашом проставленные дату и время дня. Большинство лиц обладало разными выражениями: одним — при входе к Дорону, другим — при выходе из его кабинета. Дойдя до двух физиономий Дины Ланн, комиссар прежде всего обратил внимание на то, что девушка провела в кабинете генерала не менее полутора часов, то есть больше всех прочих визитеров, в том числе министра Воннела, который был у Дорона всего десять минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79