— спросил Рудольф, словно бы размышляя вслух. — И потребовать от него объяснений?
— Не уверен, ваше величество, — Бонавентура разыграл тягостное сомнение. — Лейб-медика могли и оклеветать. Мало ли завистников при дворе? В таком случае мы напрасно обидим преданного слугу. Это с одной стороны. А с другой — было бы неразумно открыть ему нашу, вашу, простите, осведомленность. Ведь он может и отречься. Прямо не знаю, как тут быть, — Бонавентура задумался.
— А если произвести тайный обыск? — быстро нашел выход догадливый император. Уроки отцов иезуитов не прошли впустую.
— Блестящая мысль! Такое мне просто не приходило в голову, — просиял Бонавентура.
Комнату лейб-медика осмотрели сразу после того, как двор отправился к торжественной мессе по случаю счастливого выздоровления венценосца. В ту самую минуту, когда пышная процессия, миновав статую святого Георгия, поражающего дракона, приблизилась к Золотым дверям собора, увитым по такому случаю гирляндами алых роз, в открытом окне полукруглого башенного выступа показался скромный аркебузьер и махнул кружевным платком вовремя обернувшемуся испанцу.
Чинно пригнув головы, вступали высшие сановники империи в густую тень портала. Все скамьи, кроме передних, обозначенных красным шнуром, были заполнены нарядными дамами и кавалерами. Рудольф поднялся на королевское место, престарелый архиепископ поправил усыпанную жемчугом митру, и служба началась.
Над кружевом прилепившихся к исполинским колоннам витых лестниц, над крылатыми ангелами, над гербами усопших и вензелями решеток заплескали ритмичные волны органа. Трепетали сердца, наполняясь грустью надежды и всепрощения, созвучно протяжным каденциям мерцали лампады в капеллах. Ароматы курений пощипывали ноздри, и благодарные слезы щекотали глаза.
В удручающем одиночестве — он никогда не был женат и не имел потомства — возвышался апостолический кайзер над людьми и мраморными изваяниями королевской гробницы.
Непонятная тоска притягивала Рудольфа к тяжелой бронзе склепов, вмурованных в стены и пол. А ведь приближалась полоса сплошных празднеств, и так хотелось думать о благостном, светлом…
Орденским братствам францисканцев, доминиканцев и премонстрантов были переданы богатые пожертвования, окончательно опустошившие казну. Настоятель собора святого Вита получил из рук императорского духовника драгоценную раку, на которую пошло сорок марок золота и двести тридцать восемь каратов бриллиантов. Для раздачи милостыни был приготовлен бочонок серебряных грошей. Но пылали над Золотыми вратами храма адские котлы, и трубы сзывали мертвых на Страшный суд.
Придворного лекаря заключили под стражу сразу по окончании мессы, едва он вышел за церковный порог.
На другой день во время церемонии утреннего туалета император и звездочет обменялись мыслями, созревшими за ночь. Звучная испанская речь надежно оградила их от любопытства лакеев.
— Но вы уверены, что это именно то средство? — был первый вопрос Рудольфа.
— Вне всяких сомнений, ваше величество. Я знаю толк в подобных делах. Оно дарует сон, внешне ничем не отличимый от смерти. Он может длиться как угодно долго, в зависимости от концентрации снадобья, но не более двадцати четырех лет.
— Опять это странное число!
— Ничего нет странного, государь. Два и четыре в сумме составляют шесть, а три шестерки — число Зверя Апокалипсиса, знак тамплиерского Бафомета .
— И что же потом будет с этим, с уснувшим? — спросил приятно взволнованный Рудольф, отбрасывая один кружевной воротник за другим, пока не остановился на фламандском гофрированном, широким диском охватывающем шею. Маленькая, тщательно напомаженная голова покоилась на нем, словно на блюде Иродиады .
«Дурное предзнаменование в канун Natividad de San Yuan », — подумал Бонавентура.
— Я бы посоветовал надеть валансьенское кружево, ваше величество. Оно выгодно оттеняет ожерелье.
— Я спрашивал совсем про другое! — Прикинув перед зеркалом, Рудольф послушно переменил воротник.
— Простите, государь, но у меня нет исчерпывающего ответа. Те, кто направо и налево болтают о «Золотом напитке», ничего не знают о нем, а испробовавшие молчат. Так всегда бывает с. алхимическими секретами. Однако все сходятся на едином: для спящего годы укладываются в мгновения. Проспав десятилетия, он восстает, словно уснул вчера. И так может повторяться множество раз. Это ли не истинное бессмертие, единственно возможное для человека?.. О вечной жизни на небе я, понятно, не говорю.
— И вам известны примеры?
— О, сколько угодно! Христиан Розенкрейц, например. В общей сложности он прожил сто тридцать лет.
— Отчего же так мало? — поморщился Рудольф, критически оглядывая завитую щипцами бородку.
— Как можно знать, государь? Возможно, не успел повторить или пресытился долголетием.
— Разве такое возможно?
— Все надоедает в конечном итоге.
— И вы можете рекомендовать мне испробовать эликсир на себе?
— Сейчас? Когда вы в расцвете сил?! — в притворном ужасе Бонавентура закрылся ладонью. — Ни в коем случае!.. МоЖет быть, через несколько лет, если… — он намеренно не договорил.
— Но в таком случае я должен быть уверен, что не произойдет роковой ошибки, — император всё схватывал на лету. — Нужны какие-то гарантии, дон Бонавентура.
— Прикажите поставить опыт, ваше величество, — предложил астролог. — Ну, скажем, на приговоренном к длительному заключению преступнике или на заведомой ведьме, которую все равно ожидает костер. Мы бы могли в течение нескольких лет понаблюдать за действием эликсира.
— Это мысль! — Рудольф довольно потер руки. — Клянусь святым Яго, это мысль… Но зачем же обязательно на преступнике? Не лучше ли позволить Макропулосу искупить вину? По крайней мере, он сможет потом квалифицированно рассказать о своих ощущениях.
— Не тронь старикашку! — непрошенно выкатился откуда-то из-под стола вездесущий уродец. — Он тебе еще пригодится. Думаешь, если удалось разок провести безносую, так и сам черт не брат? Как бы не так, королек! — Крендель издал неприличный звук и вдруг запричитал, как юродивый на ярмарке в Севилье: — Sarna
fuera, los males afuera, los buenos adentro, la boron a у el pan a Espana, la tina a Francea .
— Пошел прочь, дурак! — осерчал император. — Не вертись под ногами.
— Нет, куманек, еще неизвестно, кто из нас двоих настоящий дурак, — смело возразил дон Росконес, блюдя священное право шутов. Во всем габсбургском рейхе он один смел бросить в лицо императору слово правды. — Ты жестоко ошибаешься, полагая, что хвори проходят сами собой. Прежде чем куснуть исцелившую руку, вспомни, кто вытащил тебя из могилы, дурак!
То ли случайно, то ли вследствие какого-то наития Крендель вместо испанского loco употребил хлестнувшее бичом тевтонское Narr.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
— Не уверен, ваше величество, — Бонавентура разыграл тягостное сомнение. — Лейб-медика могли и оклеветать. Мало ли завистников при дворе? В таком случае мы напрасно обидим преданного слугу. Это с одной стороны. А с другой — было бы неразумно открыть ему нашу, вашу, простите, осведомленность. Ведь он может и отречься. Прямо не знаю, как тут быть, — Бонавентура задумался.
— А если произвести тайный обыск? — быстро нашел выход догадливый император. Уроки отцов иезуитов не прошли впустую.
— Блестящая мысль! Такое мне просто не приходило в голову, — просиял Бонавентура.
Комнату лейб-медика осмотрели сразу после того, как двор отправился к торжественной мессе по случаю счастливого выздоровления венценосца. В ту самую минуту, когда пышная процессия, миновав статую святого Георгия, поражающего дракона, приблизилась к Золотым дверям собора, увитым по такому случаю гирляндами алых роз, в открытом окне полукруглого башенного выступа показался скромный аркебузьер и махнул кружевным платком вовремя обернувшемуся испанцу.
Чинно пригнув головы, вступали высшие сановники империи в густую тень портала. Все скамьи, кроме передних, обозначенных красным шнуром, были заполнены нарядными дамами и кавалерами. Рудольф поднялся на королевское место, престарелый архиепископ поправил усыпанную жемчугом митру, и служба началась.
Над кружевом прилепившихся к исполинским колоннам витых лестниц, над крылатыми ангелами, над гербами усопших и вензелями решеток заплескали ритмичные волны органа. Трепетали сердца, наполняясь грустью надежды и всепрощения, созвучно протяжным каденциям мерцали лампады в капеллах. Ароматы курений пощипывали ноздри, и благодарные слезы щекотали глаза.
В удручающем одиночестве — он никогда не был женат и не имел потомства — возвышался апостолический кайзер над людьми и мраморными изваяниями королевской гробницы.
Непонятная тоска притягивала Рудольфа к тяжелой бронзе склепов, вмурованных в стены и пол. А ведь приближалась полоса сплошных празднеств, и так хотелось думать о благостном, светлом…
Орденским братствам францисканцев, доминиканцев и премонстрантов были переданы богатые пожертвования, окончательно опустошившие казну. Настоятель собора святого Вита получил из рук императорского духовника драгоценную раку, на которую пошло сорок марок золота и двести тридцать восемь каратов бриллиантов. Для раздачи милостыни был приготовлен бочонок серебряных грошей. Но пылали над Золотыми вратами храма адские котлы, и трубы сзывали мертвых на Страшный суд.
Придворного лекаря заключили под стражу сразу по окончании мессы, едва он вышел за церковный порог.
На другой день во время церемонии утреннего туалета император и звездочет обменялись мыслями, созревшими за ночь. Звучная испанская речь надежно оградила их от любопытства лакеев.
— Но вы уверены, что это именно то средство? — был первый вопрос Рудольфа.
— Вне всяких сомнений, ваше величество. Я знаю толк в подобных делах. Оно дарует сон, внешне ничем не отличимый от смерти. Он может длиться как угодно долго, в зависимости от концентрации снадобья, но не более двадцати четырех лет.
— Опять это странное число!
— Ничего нет странного, государь. Два и четыре в сумме составляют шесть, а три шестерки — число Зверя Апокалипсиса, знак тамплиерского Бафомета .
— И что же потом будет с этим, с уснувшим? — спросил приятно взволнованный Рудольф, отбрасывая один кружевной воротник за другим, пока не остановился на фламандском гофрированном, широким диском охватывающем шею. Маленькая, тщательно напомаженная голова покоилась на нем, словно на блюде Иродиады .
«Дурное предзнаменование в канун Natividad de San Yuan », — подумал Бонавентура.
— Я бы посоветовал надеть валансьенское кружево, ваше величество. Оно выгодно оттеняет ожерелье.
— Я спрашивал совсем про другое! — Прикинув перед зеркалом, Рудольф послушно переменил воротник.
— Простите, государь, но у меня нет исчерпывающего ответа. Те, кто направо и налево болтают о «Золотом напитке», ничего не знают о нем, а испробовавшие молчат. Так всегда бывает с. алхимическими секретами. Однако все сходятся на едином: для спящего годы укладываются в мгновения. Проспав десятилетия, он восстает, словно уснул вчера. И так может повторяться множество раз. Это ли не истинное бессмертие, единственно возможное для человека?.. О вечной жизни на небе я, понятно, не говорю.
— И вам известны примеры?
— О, сколько угодно! Христиан Розенкрейц, например. В общей сложности он прожил сто тридцать лет.
— Отчего же так мало? — поморщился Рудольф, критически оглядывая завитую щипцами бородку.
— Как можно знать, государь? Возможно, не успел повторить или пресытился долголетием.
— Разве такое возможно?
— Все надоедает в конечном итоге.
— И вы можете рекомендовать мне испробовать эликсир на себе?
— Сейчас? Когда вы в расцвете сил?! — в притворном ужасе Бонавентура закрылся ладонью. — Ни в коем случае!.. МоЖет быть, через несколько лет, если… — он намеренно не договорил.
— Но в таком случае я должен быть уверен, что не произойдет роковой ошибки, — император всё схватывал на лету. — Нужны какие-то гарантии, дон Бонавентура.
— Прикажите поставить опыт, ваше величество, — предложил астролог. — Ну, скажем, на приговоренном к длительному заключению преступнике или на заведомой ведьме, которую все равно ожидает костер. Мы бы могли в течение нескольких лет понаблюдать за действием эликсира.
— Это мысль! — Рудольф довольно потер руки. — Клянусь святым Яго, это мысль… Но зачем же обязательно на преступнике? Не лучше ли позволить Макропулосу искупить вину? По крайней мере, он сможет потом квалифицированно рассказать о своих ощущениях.
— Не тронь старикашку! — непрошенно выкатился откуда-то из-под стола вездесущий уродец. — Он тебе еще пригодится. Думаешь, если удалось разок провести безносую, так и сам черт не брат? Как бы не так, королек! — Крендель издал неприличный звук и вдруг запричитал, как юродивый на ярмарке в Севилье: — Sarna
fuera, los males afuera, los buenos adentro, la boron a у el pan a Espana, la tina a Francea .
— Пошел прочь, дурак! — осерчал император. — Не вертись под ногами.
— Нет, куманек, еще неизвестно, кто из нас двоих настоящий дурак, — смело возразил дон Росконес, блюдя священное право шутов. Во всем габсбургском рейхе он один смел бросить в лицо императору слово правды. — Ты жестоко ошибаешься, полагая, что хвори проходят сами собой. Прежде чем куснуть исцелившую руку, вспомни, кто вытащил тебя из могилы, дурак!
То ли случайно, то ли вследствие какого-то наития Крендель вместо испанского loco употребил хлестнувшее бичом тевтонское Narr.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110