«Мужик…» — уже приглушенно, свойски почти, на выдохе от бега — первый надвинулся, напер (выше его на полголовы), прочие, подтянувшись, окружили. Да, четверо, здоровые, лиц в темноте не различить. «Чирку нарисуй, мужик», — от первого несло бухлом. «Лопатник давай,» — нетерпеливо велели слева. «Как-же-вы-мне-все-на-до-е-ли», — без малейшей эмоции произнес про себя Вадим, без малейшего намерения суя руку в карман. Правую руку. В правый карман.
«Ты че, не понял, кент?» — первый протянул пятерню — толкнуть, или за грудки сгрести, или за морду взять. Вадим вынул руку. Если бы в кармане оказался лопатник, он бы, наверное, отдал им лопатник. Или если бы гимнюковский пистолет стоял на предохранителе — он с ним ни в жисть бы не совладал. Но после выстрела в блеклый полубокс Вадим и не вспоминал ни про какие предохранители. Вспышка была слишком яркой и близкой — лица в ней он так и не успел разглядеть. Не дожидаясь даже, когда первый упадет, Вадим протянул руку влево — к другому источнику звука, и выстрелил еще дважды. Тогда только остальные среагировали и бросились бежать. Беззвучно, неправдоподобно быстро и в прямо противоположные стороны. Причем ни один — к машине.
11
Импровизированный плакат изображал два классических деревянных выгребных нужника-скворечника, расположенных строго один над другим. На двери второго этажа, куда вела лесенка с кокетливыми резными балясинками, висела табличка Management. На двери нижнего — Employees. Вадим старательно разгладил смазанную с обратной стороны клеем бумагу, прилепляя нонкоформистский плакатик поверх рекламно-«банзайного» на дверь начальственного кабинета. Отошел на шаг, полюбовался. Явившись сегодня на рабочее место с изрядным опозданием, он обнаружил, что там, в выгородке, горит свет (на улице по пасмурному декабрьскому обыкновению так толком и не рассвело — в знак траура о почившем мичмане Гимнюке Рига как могла уподобилась его любимому заполярному Североморску). Очкастый вернулся! — естественным образом подумалось Вадиму первым делом. Но то-то и оно, что нет — на второй день необъяснимое отсутствие в пресс-руме его руководителя породило уже всеобщую подспудную ажитацию. «Там Анатольич и Сам!» — шепнули Вадиму с восхищенной интонацией сплетни. Сотрудникам, однако же, официально-настоятельно, не допускающим возражений сыпучим тембром главы отдела инфбеза объявлено было, что Андрей Владленович удалился в плановый отгул и до Нового года в банке не появится: благо сегодня, 29 декабря, — всяко предпоследний рабочий день. Вскорости Вадим лицезрел Пыльного и сам: в компании Цитрона и условно-обобщенного его референта тот возник из-за стеклянной зажалюзенной стенки — и сразу же навесил экзистенциально-унылый взгляд на Аплетаева. Уныние, несомненно, проистекало из осознания общего несовершенства человеческой природы, наиболее наглядно явленного на конкретном примере антиобщественных и преступных, административно и уголовно наказуемых действий этого самого Аплетаева — в курсе каковых Михаил Анатольевич согласно должности был, понятно, уже давно. Возможно, с самого начала. Возможно, даже с того момента, когда первая спора крамолы попала на благодатную почву аплетаевского мозга. — Вы опоздали, — скорее констатировал, чем спросил Пыльный. Вадим, чувствуя слабость в коленях и пустоту в желудке, вскочил, сбивчиво… фу, поморщился на это Вадим и просто согласился, спокойно глядя снизу, со стула, в музейно-восковую вытянутую физиономию: — Увы.
Пыльный поколупал его водянистыми радужками еще столько времени, сколько, по его мнению, требовалось Аплетаеву для уяснения безвыходности своего положения и всесилия карающего инфбеза и тоном кладбищенского «аминя» приговорил: — Через час зайдете ко мне.
Вадим, раздавленный, по всей видимости, и, безусловно, заранее сдавшийся, отвернулся к монитору. «Правилами КМ запрещено направлять переплаченные суммы платежей на погашение таможенных платежей, — наставительно сказал ему монитор, — тем не менее, если ГСД на это пошла, то проводки такие. Задолженность бюджету: Д2311 К55; разрешение сумму не платить: Д55 К5721; если НДС можно списать в предналог, то: Д5701 К2311, если НДС списать в предналог нельзя, то: Д7510 К5721 (К2390).» Монитор бредил. Это был тяжкий маниакально-депрессивный психоз на фоне ментальной дивергенции. Вопреки правилам русского языка словами, которых в нем нет, и знакосочетаниями вовсе хаотическими монитор описывал гипотетический вариант отношений между условными представлениями о том, чего в действительности не существует. Если бы Вадим чуть поднапрягся и вспомнил кое-что из сакральных знаний, приобретенных за последние два с небольшим года, он, вероятно, смог бы и расшифровать значение аббревиатуры НДС, и доагадаться, что это за таинственные Д и К. Путем ряда умственных операций он даже, скорее всего, восстановил бы тот message, что вкладывал в свое обращение к человечеству анонимный автор информационного бизнес-агентства. Другое дело, что он заранее знал: внутренняя логика этого и всех подобных текстов никак не соотносится с логикой объективной реальности. Последовательное снятие листьев с данного информкочана не имело ни малейшего смысла ввиду априорного знания результата, вернее того, что результата — кочерыжки — не будет. Ибо как файл представлял вымышленную схему взаиморасположения денежных сумм, как сумм этих нигде в природе не имелось в виде осязаемых пачек хрустких банкнот, как любая банкнота является по сути лишь символом какого-то фрагмента стандартного золотого бруска — так и брусок этот имеет ценность исключительно символическую. Следовательно, абсолютный аналог всякой бизнес-информации и любых бизнес-операций — бред и жестикуляция слюнявого шизоида, производимые коим звуки и движения стопроцентно осмысленны для него самого и стопроцентно бессмысленны для всех остальных. Вадим все это, разумеется, знал; знал он и то, что мотивационная схема, заставляющая его участвовать в коллективном пи-ар-бормотании и пускании бизнес-слюней — попросту безумие следующего порядка. В соответствии с ней он занимался переливанием пустоты из ниоткуда в никуда ради условности (денег), которую можно обменять на бессмысленность (столик из автомобильного крыла, или — в счастливой перспективе, если он преуспеет в деле преумножения пустоты — мобильного телефона M-i-35 Siemens, дарящего тебе несравненное блажество разговора об условностях и бессмысленностях непосредственно во время плавания с аквалангом или гниения на дне лесного котлована). Знать-то он знал, но — абстрактно. А этим утром вдруг познал — и очень остро — ОЩУЩАТЕЛЬНО. Словно отрубили какой-то дурной наркоз. Собственно, ясно, какой — на ум Вадиму снова пришло слово «инерция».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
«Ты че, не понял, кент?» — первый протянул пятерню — толкнуть, или за грудки сгрести, или за морду взять. Вадим вынул руку. Если бы в кармане оказался лопатник, он бы, наверное, отдал им лопатник. Или если бы гимнюковский пистолет стоял на предохранителе — он с ним ни в жисть бы не совладал. Но после выстрела в блеклый полубокс Вадим и не вспоминал ни про какие предохранители. Вспышка была слишком яркой и близкой — лица в ней он так и не успел разглядеть. Не дожидаясь даже, когда первый упадет, Вадим протянул руку влево — к другому источнику звука, и выстрелил еще дважды. Тогда только остальные среагировали и бросились бежать. Беззвучно, неправдоподобно быстро и в прямо противоположные стороны. Причем ни один — к машине.
11
Импровизированный плакат изображал два классических деревянных выгребных нужника-скворечника, расположенных строго один над другим. На двери второго этажа, куда вела лесенка с кокетливыми резными балясинками, висела табличка Management. На двери нижнего — Employees. Вадим старательно разгладил смазанную с обратной стороны клеем бумагу, прилепляя нонкоформистский плакатик поверх рекламно-«банзайного» на дверь начальственного кабинета. Отошел на шаг, полюбовался. Явившись сегодня на рабочее место с изрядным опозданием, он обнаружил, что там, в выгородке, горит свет (на улице по пасмурному декабрьскому обыкновению так толком и не рассвело — в знак траура о почившем мичмане Гимнюке Рига как могла уподобилась его любимому заполярному Североморску). Очкастый вернулся! — естественным образом подумалось Вадиму первым делом. Но то-то и оно, что нет — на второй день необъяснимое отсутствие в пресс-руме его руководителя породило уже всеобщую подспудную ажитацию. «Там Анатольич и Сам!» — шепнули Вадиму с восхищенной интонацией сплетни. Сотрудникам, однако же, официально-настоятельно, не допускающим возражений сыпучим тембром главы отдела инфбеза объявлено было, что Андрей Владленович удалился в плановый отгул и до Нового года в банке не появится: благо сегодня, 29 декабря, — всяко предпоследний рабочий день. Вскорости Вадим лицезрел Пыльного и сам: в компании Цитрона и условно-обобщенного его референта тот возник из-за стеклянной зажалюзенной стенки — и сразу же навесил экзистенциально-унылый взгляд на Аплетаева. Уныние, несомненно, проистекало из осознания общего несовершенства человеческой природы, наиболее наглядно явленного на конкретном примере антиобщественных и преступных, административно и уголовно наказуемых действий этого самого Аплетаева — в курсе каковых Михаил Анатольевич согласно должности был, понятно, уже давно. Возможно, с самого начала. Возможно, даже с того момента, когда первая спора крамолы попала на благодатную почву аплетаевского мозга. — Вы опоздали, — скорее констатировал, чем спросил Пыльный. Вадим, чувствуя слабость в коленях и пустоту в желудке, вскочил, сбивчиво… фу, поморщился на это Вадим и просто согласился, спокойно глядя снизу, со стула, в музейно-восковую вытянутую физиономию: — Увы.
Пыльный поколупал его водянистыми радужками еще столько времени, сколько, по его мнению, требовалось Аплетаеву для уяснения безвыходности своего положения и всесилия карающего инфбеза и тоном кладбищенского «аминя» приговорил: — Через час зайдете ко мне.
Вадим, раздавленный, по всей видимости, и, безусловно, заранее сдавшийся, отвернулся к монитору. «Правилами КМ запрещено направлять переплаченные суммы платежей на погашение таможенных платежей, — наставительно сказал ему монитор, — тем не менее, если ГСД на это пошла, то проводки такие. Задолженность бюджету: Д2311 К55; разрешение сумму не платить: Д55 К5721; если НДС можно списать в предналог, то: Д5701 К2311, если НДС списать в предналог нельзя, то: Д7510 К5721 (К2390).» Монитор бредил. Это был тяжкий маниакально-депрессивный психоз на фоне ментальной дивергенции. Вопреки правилам русского языка словами, которых в нем нет, и знакосочетаниями вовсе хаотическими монитор описывал гипотетический вариант отношений между условными представлениями о том, чего в действительности не существует. Если бы Вадим чуть поднапрягся и вспомнил кое-что из сакральных знаний, приобретенных за последние два с небольшим года, он, вероятно, смог бы и расшифровать значение аббревиатуры НДС, и доагадаться, что это за таинственные Д и К. Путем ряда умственных операций он даже, скорее всего, восстановил бы тот message, что вкладывал в свое обращение к человечеству анонимный автор информационного бизнес-агентства. Другое дело, что он заранее знал: внутренняя логика этого и всех подобных текстов никак не соотносится с логикой объективной реальности. Последовательное снятие листьев с данного информкочана не имело ни малейшего смысла ввиду априорного знания результата, вернее того, что результата — кочерыжки — не будет. Ибо как файл представлял вымышленную схему взаиморасположения денежных сумм, как сумм этих нигде в природе не имелось в виде осязаемых пачек хрустких банкнот, как любая банкнота является по сути лишь символом какого-то фрагмента стандартного золотого бруска — так и брусок этот имеет ценность исключительно символическую. Следовательно, абсолютный аналог всякой бизнес-информации и любых бизнес-операций — бред и жестикуляция слюнявого шизоида, производимые коим звуки и движения стопроцентно осмысленны для него самого и стопроцентно бессмысленны для всех остальных. Вадим все это, разумеется, знал; знал он и то, что мотивационная схема, заставляющая его участвовать в коллективном пи-ар-бормотании и пускании бизнес-слюней — попросту безумие следующего порядка. В соответствии с ней он занимался переливанием пустоты из ниоткуда в никуда ради условности (денег), которую можно обменять на бессмысленность (столик из автомобильного крыла, или — в счастливой перспективе, если он преуспеет в деле преумножения пустоты — мобильного телефона M-i-35 Siemens, дарящего тебе несравненное блажество разговора об условностях и бессмысленностях непосредственно во время плавания с аквалангом или гниения на дне лесного котлована). Знать-то он знал, но — абстрактно. А этим утром вдруг познал — и очень остро — ОЩУЩАТЕЛЬНО. Словно отрубили какой-то дурной наркоз. Собственно, ясно, какой — на ум Вадиму снова пришло слово «инерция».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67