И все-таки мне было немного грустно. В любом фильме статист всегда остается изгоем. Даже самый убогий электрик, ничтожнейший из ассистентов – неотъемлемая часть съемочной группы... но статист – никогда! Он существует для мебели, не более того. Он часть однодневных декораций. Это даже не человек, это загримированная физиономия, от которой требуется выглядеть естественно и не соваться к актерам основного состава. Статист – это обиженный природой задник жизни, который может претендовать на оплату съемочного дня и надеяться, что окажется в кадре. Предел его мечтаний – момент, когда ему доверят хоть одну реплику, которая выведет его из летаргического сна.
В течение всего вечера никто не обращал на меня никакого внимания. Я ощущал себя чужаком и бедным родственником. Мой стакан с чинзано был похож на милостыню, он даже не тянул на чаевые почтальона.
Опустошив стакан, я поставил его на край стола и, никем не замеченный, направился к выходу в самый разгар веселья. В тот момент, когда я выходил из дверей студии, нужный мне автобус плавно отъехал от остановки и скрылся за поворотом. Следующий должен был появиться не раньше чем через полчаса... Я решил направиться в Шарантон пешком. День, проведенный под юпитерами, утомил меня и навеял грусть. Пешая прогулка в вечерних сумерках была бы мне только полезна...
В начале небольшой автомагистрали меня обогнал "крайслер" Люсии Меррер. Проскочив вперед метров три-ста-четыреста, машина резко затормозила и подала назад. Я сообразил, что Люсия остановилась ради меня, и с бьющимся сердцем бросился навстречу шикарному автомобилю. Актриса сама сидела за рулем. Я стал судорожно дергать за ручку дверцы, но она не поддавалась. Люсии пришлось прийти мне на помощь. Я плюхнулся рядом с ней на широкое, обтянутое белой кожей сиденье, похожее на скамью в зале ожидания вокзала. Люсия нажала на газ. В машине стоял душноватый, пропитанный дорогими духами запах.
– Благодарю вас... – пробормотал я. – И за аперитив тоже.
Люсия, выглядевшая недовольной и озабоченной, ничего не ответила. Казалось, она была целиком поглощена дорогой. Лишь свернув с магистрали, актриса, похоже, вспомнила о моем присутствии.
– Вы были очень хороши в роли гвардейца.
Меня даже передернуло от этого идиотского комплимента, прозвучавшего как издевательство.
– Манекен из "Галери Лафайетт" справился бы с этой ролью не хуже.
Люсия бросила на меня короткий взгляд.
– Перед камерой все имеет значение. То, как вы посмотрели на меня, подавая перчатку, было сделано абсолютно точно.
– Вы полагаете, что на пленке длиною в две с половиной тысячи метров будет замечен один-единственный взгляд?
– Почему бы и нет?
На некоторое время воцарилось молчание. Машина неторопливо скользила вдоль набережной. Я не мог скрыть восхищения, наблюдая за изяществом движений Люсии. В этот вечер она была по-настоящему прекрасна и по-королевски величественна.
– Что вы думаете по поводу фильма? – внезапно спросила актриса.
Я не решался ответить, но она настаивала:
– Ну же, смелее...
– Ничего особенного.
– А как вы находите сегодняшнюю сцену?
– Глупость.
Она замолчала и не проронила ни звука, пока не остановилась на красный свет у светофора. Повернувшись ко мне, с задумчивым видом спросила:
– Почему?
– Потому что в этой сцене абсолютно отсутствует оригинальность. Нечто подобное все видели уже сотни раз... Как обидно, что вы расходуете свой талант на подобные дешевые поделки!
– Но Дюмаль превосходный режиссер!
– Ну конечно. И Лувуа превосходный сценарист, и Бельстейн превосходный продюсер. И что самое поразительное, это будет превосходный фильм... в ряду других... – Я замолк, придя в ужас от собственных слов. – Прошу прощения, если я вас рассердил.
– Я вовсе не сержусь. Простите, я забыла ваше имя.
– Морис... тоже звучит весьма банально, – вздохнул я. Мне страстно хотелось изложить свои мысли подробнее, но нужные слова не приходили в голову.
– Итак, вам не нравится кассовое кино?
– Не нравится!
– Но, мой маленький Морис, в кино ходят обычные люди, и мы создаем свои фильмы для них!
– Я согласен, публика примитивна, но ее необходимо воспитывать при помощи искусства, а не идти на поводу ее вкусов.
– Как же вы еще молоды, мой мальчик. – Люсия добродушно рассмеялась. – Когда приходится за каждый фильм выкладывать по сто с лишним миллионов, забота о воспитании публики может стоить очень дорого. Продюсер – это коммерсант, а коммерсант создан для того, чтобы делать деньги... – Она пожала плечами. – Впрочем, я целиком и полностью разделяю вашу точку зрения.
Мы подъехали к городской ратуше.
– Вам куда? – спросила она.
– Все равно. У меня есть комнатушка на улице Обсерватуар, но прихожей мне служит весь Париж. Так что безразлично, где вы меня высадите, здесь или в другом месте...
Люсия остановилась у тротуара. Я собрался было выйти из машины, но она вдруг схватила меня за руку.
– Какой сегодня день?
– Вторник.
Актриса на мгновение замешкалась, словно ей предстояло принять ответственное решение.
– Я приглашаю вас к себе на ужин.
Это было столь неожиданно, что я не нашелся, что сказать. Люсия молча включила зажигание... Лишь во дворе ее роскошного дома на бульваре Ланн я осмелился заговорить:
– Мадам Меррер!
– Да?
– Лучше не стоит.
– Почему?
– Я не могу объяснить, но чувствую, что не должен соглашаться.
Автомобиль остановился перед массивной оградой из кованого железа, за которой виднелась ослепительной белизны парадная дверь с бронзовыми ручками в форме человеческих рук. Все выглядело роскошным, оригинальным и вместе с тем произвело на меня впечатление тюрьмы.
Люсия подхватила свои перчатки, сумочку, очки и скомандовала:
– Идемте!
– Нет.
– В таком случае потрудитесь объясниться.
– Ну что ж, видите ли, завтра вы по-прежнему останетесь в этом великолепном доме, забыв начисто о проведенном вечере, а я вернусь в свою шестиметровую каморку и не смогу больше думать ни о чем другом, кроме вас... Я просто-напросто боюсь, вы понимаете?
Она пристально посмотрела на меня. Впервые я заметил в ее глазах любопытный огонек, который действовал завораживающе.
– Не надо бояться, Морис. Жизнь принадлежит тем, кто не отступает...
Пожав плечами, я вышел из машины, помог выйти Люсии, после чего проследовал за ней в дом.
* * *
Нам открыл дворецкий в белой куртке и черных брюках. При виде меня он и бровью не повел. Все его внимание было обращено на хозяйку, которой, судя по всему, он был по-собачьи предан. На его лице застыло восхищенно-умоляющее выражение человека, просящего автограф. Он не имел ничего общего с особым родом прислуги, считающей высшей доблестью пренебрежительно относиться к своим именитым хозяевам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
В течение всего вечера никто не обращал на меня никакого внимания. Я ощущал себя чужаком и бедным родственником. Мой стакан с чинзано был похож на милостыню, он даже не тянул на чаевые почтальона.
Опустошив стакан, я поставил его на край стола и, никем не замеченный, направился к выходу в самый разгар веселья. В тот момент, когда я выходил из дверей студии, нужный мне автобус плавно отъехал от остановки и скрылся за поворотом. Следующий должен был появиться не раньше чем через полчаса... Я решил направиться в Шарантон пешком. День, проведенный под юпитерами, утомил меня и навеял грусть. Пешая прогулка в вечерних сумерках была бы мне только полезна...
В начале небольшой автомагистрали меня обогнал "крайслер" Люсии Меррер. Проскочив вперед метров три-ста-четыреста, машина резко затормозила и подала назад. Я сообразил, что Люсия остановилась ради меня, и с бьющимся сердцем бросился навстречу шикарному автомобилю. Актриса сама сидела за рулем. Я стал судорожно дергать за ручку дверцы, но она не поддавалась. Люсии пришлось прийти мне на помощь. Я плюхнулся рядом с ней на широкое, обтянутое белой кожей сиденье, похожее на скамью в зале ожидания вокзала. Люсия нажала на газ. В машине стоял душноватый, пропитанный дорогими духами запах.
– Благодарю вас... – пробормотал я. – И за аперитив тоже.
Люсия, выглядевшая недовольной и озабоченной, ничего не ответила. Казалось, она была целиком поглощена дорогой. Лишь свернув с магистрали, актриса, похоже, вспомнила о моем присутствии.
– Вы были очень хороши в роли гвардейца.
Меня даже передернуло от этого идиотского комплимента, прозвучавшего как издевательство.
– Манекен из "Галери Лафайетт" справился бы с этой ролью не хуже.
Люсия бросила на меня короткий взгляд.
– Перед камерой все имеет значение. То, как вы посмотрели на меня, подавая перчатку, было сделано абсолютно точно.
– Вы полагаете, что на пленке длиною в две с половиной тысячи метров будет замечен один-единственный взгляд?
– Почему бы и нет?
На некоторое время воцарилось молчание. Машина неторопливо скользила вдоль набережной. Я не мог скрыть восхищения, наблюдая за изяществом движений Люсии. В этот вечер она была по-настоящему прекрасна и по-королевски величественна.
– Что вы думаете по поводу фильма? – внезапно спросила актриса.
Я не решался ответить, но она настаивала:
– Ну же, смелее...
– Ничего особенного.
– А как вы находите сегодняшнюю сцену?
– Глупость.
Она замолчала и не проронила ни звука, пока не остановилась на красный свет у светофора. Повернувшись ко мне, с задумчивым видом спросила:
– Почему?
– Потому что в этой сцене абсолютно отсутствует оригинальность. Нечто подобное все видели уже сотни раз... Как обидно, что вы расходуете свой талант на подобные дешевые поделки!
– Но Дюмаль превосходный режиссер!
– Ну конечно. И Лувуа превосходный сценарист, и Бельстейн превосходный продюсер. И что самое поразительное, это будет превосходный фильм... в ряду других... – Я замолк, придя в ужас от собственных слов. – Прошу прощения, если я вас рассердил.
– Я вовсе не сержусь. Простите, я забыла ваше имя.
– Морис... тоже звучит весьма банально, – вздохнул я. Мне страстно хотелось изложить свои мысли подробнее, но нужные слова не приходили в голову.
– Итак, вам не нравится кассовое кино?
– Не нравится!
– Но, мой маленький Морис, в кино ходят обычные люди, и мы создаем свои фильмы для них!
– Я согласен, публика примитивна, но ее необходимо воспитывать при помощи искусства, а не идти на поводу ее вкусов.
– Как же вы еще молоды, мой мальчик. – Люсия добродушно рассмеялась. – Когда приходится за каждый фильм выкладывать по сто с лишним миллионов, забота о воспитании публики может стоить очень дорого. Продюсер – это коммерсант, а коммерсант создан для того, чтобы делать деньги... – Она пожала плечами. – Впрочем, я целиком и полностью разделяю вашу точку зрения.
Мы подъехали к городской ратуше.
– Вам куда? – спросила она.
– Все равно. У меня есть комнатушка на улице Обсерватуар, но прихожей мне служит весь Париж. Так что безразлично, где вы меня высадите, здесь или в другом месте...
Люсия остановилась у тротуара. Я собрался было выйти из машины, но она вдруг схватила меня за руку.
– Какой сегодня день?
– Вторник.
Актриса на мгновение замешкалась, словно ей предстояло принять ответственное решение.
– Я приглашаю вас к себе на ужин.
Это было столь неожиданно, что я не нашелся, что сказать. Люсия молча включила зажигание... Лишь во дворе ее роскошного дома на бульваре Ланн я осмелился заговорить:
– Мадам Меррер!
– Да?
– Лучше не стоит.
– Почему?
– Я не могу объяснить, но чувствую, что не должен соглашаться.
Автомобиль остановился перед массивной оградой из кованого железа, за которой виднелась ослепительной белизны парадная дверь с бронзовыми ручками в форме человеческих рук. Все выглядело роскошным, оригинальным и вместе с тем произвело на меня впечатление тюрьмы.
Люсия подхватила свои перчатки, сумочку, очки и скомандовала:
– Идемте!
– Нет.
– В таком случае потрудитесь объясниться.
– Ну что ж, видите ли, завтра вы по-прежнему останетесь в этом великолепном доме, забыв начисто о проведенном вечере, а я вернусь в свою шестиметровую каморку и не смогу больше думать ни о чем другом, кроме вас... Я просто-напросто боюсь, вы понимаете?
Она пристально посмотрела на меня. Впервые я заметил в ее глазах любопытный огонек, который действовал завораживающе.
– Не надо бояться, Морис. Жизнь принадлежит тем, кто не отступает...
Пожав плечами, я вышел из машины, помог выйти Люсии, после чего проследовал за ней в дом.
* * *
Нам открыл дворецкий в белой куртке и черных брюках. При виде меня он и бровью не повел. Все его внимание было обращено на хозяйку, которой, судя по всему, он был по-собачьи предан. На его лице застыло восхищенно-умоляющее выражение человека, просящего автограф. Он не имел ничего общего с особым родом прислуги, считающей высшей доблестью пренебрежительно относиться к своим именитым хозяевам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30