Папаша, сколько ни глазел по сторонам, так и не заметил, что выступающие из тумана склоны, как будто ради праздника, тонко изукрашены сине-фиолетовыми узорами кустиков маральника. А тарбаганенок, хотя и не умел толком отличить один цвет от другого, узоры все же увидел. И они ему понравились.
Он кубарем скатился вслед за папашей, дернул крепкими резцами одну-другую травинку - есть ему тоже еще не хотелось, - толкнул папашу в бок и заслужил ворчливый выговор: не так ведешь себя, надо быть медлительней и осмотрительней.
Вскоре вылезли мамаша и сестричка. Их определенно все еще в сон клонило - не выспались! - и они разлеглись на бутане.
Только не пришлось им долго лежать. Папаша встал рыжим столбиком и хрипло засвистел. Этот свист обозначал, что он заметил опасность и приказывает всем скрыться. Неизвестно, действительно ли он кого-нибудь увидел или решил попросту опробовать голос (не отсырел ли за зиму), но семейству пришлось подчиниться с возможной торопливостью.
Кадыр, прежде чем спуститься в нору, посвистел тоже - тоненьким и не очень уверенным голосом. Он хотел быть похожим на отца.
А ворчливый старик раскомандовался не на шутку. Согнав домочадцев с бутана, он и внизу не оставил их в покое: напомнил, что работать надо, нечего нежиться и бить баклуши.
Он был прав. Работ предвиделось много. Лаз на бутан - это как парадный подъезд тарбаганьего дома. Кроме него, надо было раскупоривать и запасные выходы, потому что сырость одолевала, а чтобы ее выгнать, нужна вентиляция, сквозняки. А значит, отворяй все двери!
Раскопать и выбросить предстояло не один кубометр грунта. Шутка ли! Тарбаган не проходческий комбайн, у него никаких особых приспособлений нет, его рабочая техника - зубы да лапы.
...Уже на следующий день два или три отверстия появились на склоне. Одно из них отрыл Кадыр. Подражая отцу, он высунул голову из земли и долго-долго осматривал окрестности...
Тарбаганы очень чуткие звери. У них хотя и маленькие уши, но слышат они так, как немногие могут слышать. Им, например, ничего не стоит различить шум автомашины, проезжающей где-нибудь за десяток километров. Сидя глубоко в норе, они знают, когда вблизи появился человек: как бы он ни старался пройти тихо, стук сапог его выдаст. Из-за этой чуткости возня, которую затеяло проснувшееся семейство, ускорила пробуждение соседей; на склоне горы их было много, еще десятка два сложных подземных сооружений, и в каждом - по нескольку тарбаганов.
Соседи начали появляться в точности так же, как появился папаша Кадыра. Сначала вырастала на бутане небольшая горка земли, потом она рассыпалась, и на ее месте оказывалась сонная голова, которая невыносимо долго оглядывалась по сторонам. Потом зверь, будто после утомительной работы, отлеживался на бутане.
Изредка кто-нибудь из этих новопоявившихся вставал столбиком и пронзительно свистел. Тогда по всему склону начинали выскакивать такие же столбики, и каждый из них свистел, как бы докладывая, что сигнал принят, понят и будет передан дальше. Посвистев, тарбаганы скрывались в норах, все вокруг становилось тихо и безжизненно. Бывало, правда, что причина тревоги - обманутый в своих ожиданиях беркут спускался с небес на какой-нибудь бугор и долго сидел на нем, нахохлившийся, злой, мрачный.
Не всегда сигнал тревоги поспевал вовремя. Порой тревожные свистки раздавались вместе с рычанием напавшего хищника.
Успешнее всех действовали волки. Они разведали, что в здешней колонии все проснулись, и частенько шатались поодаль, оставив в покое отары овец. Легче стало пастухам. Да и самим волкам тоже! Ведь охота за овцами чрезвычайно опасна: у пастухов винтовки. А за тарбаганов никто не наказывает...
Однажды корсак, знакомец семьи Кадыра, прокрался ночью по тарбаганьей деревне и в самом ее центре наткнулся на заброшенную нору. Он залез в нее и терпеливо затаился. Утром, когда местное население разбрелось на кормежку, корсак неожиданно вылез. Рядом с ним оказался один молодой тарбаган... Хриплый его вскрик огласил окрестность.
Вообще тяжелое это время - первые дни после пробуждения. Тарбаганы очень вялы, есть почти не могут и очень худеют. Ко всем неприятностям добавляется еще и линька - это когда старые волосы вылезают, а на их месте растут новые. На иного зверя посмотреть жалко: вроде бы еще не старик, а на спине у него какие-то лысины...
Но проходит неделя и другая; вздымаются над низинами травы, над травами - цветы. И вот уж видишь, как зверь, который недавно поразил тебя своим убогим видом, весело и прилежно скусывает с цветов головку за головкой. Он уже не похож на оборвыша - успел обзавестись новой шубкой. И шубка начинает блестеть, что, конечно, хороший признак. Он означает, что зверь и сыт и здоров.
Утро Кадыра начинается так. Проснувшись, он некоторое время лежит прислушиваясь. Снаружи тихо сейчас, лишь смиренно урчит под горой река. Не шелохнутся отяжелевшие от росы травы, цветы и ветки кустарников; мертво лежат увлажнившиеся камни. Но солнце уже поднимается из-за снегового хребта. От движения его лучей кажется, что зашевелилось все вокруг, стронулось с места, поплыло...
Решив, что движение воды и теней не опасно, Кадыр поднимается, протискивается длинным коридором и высовывает голову наружу. Бывает, он оказывается первым проснувшимся из всей колонии. Он тогда тихонько и торжествующе свистит: эй вы, просыпайтесь!
Он стоит и ждет: кто первый ответит на его зов? И вот где-нибудь вдалеке вырастает рыжий столбик, и оттуда слышится ответное посвистывание... И вспыхивают тут и там огоньки-шубки. День начинается!
Иногда Кадыр, разнежась, проспит и, выбравшись на бутан, застанет там папашу, лениво жмурящегося на солнце. С папашей повозиться одно удовольствие, только расшевелить его трудно - очень уж постарел и не любит зазря двигаться. Кидыр кидается на него, но съезжает с гладкого, толстого бока, как с валуна.
Они идут кормиться. Быстро и ровно, словно механической бритвой, срезают резцами сладкие, острые листья осота. А вот молодой стебелек полыни попался - пахучая, ароматная пища, но много не съешь - горька. По нескольку лепестков проглотили и хватит; очень хорошо для возбуждения аппетита.
Вылезает сестренка. Она носится сломя голову, а щиплет торопливо, без разбору. Лишь иногда, если что-нибудь необыкновенное попадется на зубы, она замрет, как бы в удивлении, поднимется на задние лапы и, забавно подправляя падающие листики передними лапками, склоняет изумленную голову то в одну, то в другую сторону.
Мамаша редко выходит наружу. У нее теперь в заново отделанной и выстланной спальне, куда никто не допускается, появились пять маленьких тарбаганчиков...
А сестренке жить не пришлось... Беззаботная, неосторожная, она никак не хотела запомнить, что даже из пустоты чистого неба может нагрянуть лихая тень беркута.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13