Расшитые газеты лежали на столике, но он к ним еще не притронулся; несколько раз он ловил на себе удивленный взгляд заведующей, который словно спрашивал: "Что-нибудь случилось?" Эти взгляды отвлекали его, мешали Атаулину думать, и он принялся за "Литературку".
Парадоксально, но, просматривая "Литературную газету", он яснее видел состояние той или иной отрасли, чем читая профессиональную газету. Наверное, в "Лите-ратурке" материал вызревал на сотнях и тысячах читательс- ' ких писем, а главное -- такой материал подавался зачастую без посредников, самими специалистами, для которых проблема действительно была проблемой, а может, даже болью. И боль эта чувствовалась, еще как чувствовалась. Интересы газеты были поистине безграничны: от дошкольных учреждений до подробной оценки работы слесаря-водопроводчика -- извечной темы нашей печати. Иные материалы представляли готовую программу для коллегии того или иного министерства -- бери, твори, внедряй в жизнь, и выдумывать не надо. Неравнодушные люди уже продумали все до мелочей. Но материалы о коллегиях по выступлениям газеты встречались пока нечасто, хотя и были. Это напоминало Атаулину часто встречающиеся в газетах статьи о вреде алкоголизма. Кому они адресованы? Алкоголики в большинстве своем газет не читают, и взыванием к совести их не проймешь, поскольку совесть давно пропита, а трезвым такие статьи ни к чему. Получалась стрельба из пушки по воробьям, вместо того чтобы власть употребить...
По внутренней радиосети теплохода прозвучало приглашение на обед первой смены. Пора было и Атаулину покидать читальный зал, не мешало перед обедом пройтись по палубе, глотнуть морского воздуха. Однако его внимание привлекла статья под броским названием "Потоп". "Опять про водопроводчика?"--мелькнула мысль. Но статья по объему была слишком велика для квартирного потопа, да и' название знакомой реки заставило Атаулина отбросить мысль о прогулке перед обедом.
Статья потрясла его. В оцепенении он просидел неизвестно сколько, и опять привел его в чувство взгляд хозяйки зала. Журналист описывал трагедию, произошедшую по вине безответственных людей, где пострадавшей стороной оказалась река и земли двух районов. Материальный ущерб был настолько громаден, что с трудом поддавался подсчету. Да и кто даст гарантию, что в реке появится жизнь хотя бы через тридцать лет, и только ли во флоре и фауне дело? Как подсчитать урон от соседства мертвой реки, где теперь ни искупаться, ни напиться, от которой нужно оберегать и старого и малого. А кто убережет от воды скот, птицу, зверье всякое, которым самой природой предназначено жить у большой реки? Сколько малых рек и речушек, озер, водоемов, прудов, нерестилищ, связанных с ней кровно и многолетне, загубит по пути отравленная река? И эти беды, исходящие от загубленной реки, в сознании Атаулина множились почти в арифметической прогрессии: одна беда вела за собой другую... Что уготовит через годы своим неблагодарным детям мать-природа, никому не известно; может, и уцелеет какая рыба, приспособится к отраве, будет жить ею, выделяя и множа ее, а через много лет на стол человека попадет яд-рыба. Может, уцелеет что-нибудь из флоры: кустик, трава какая подводная, мягко шелестящая в величавом речном течении, но какая произойдет с ней эволюция? Где та лаборатория, которая даст гарантию, что не станет она отравой-травой, смерть-кустом, яд-цветком? Какие дожди, какие снега будут идти вдоль большой реки, испаряющей с тысяч квадратных метров отравленного водного пространства яд в атмосферу?
Какая беда ждет людей, живущих за сотни, тысячи верст от места злодейства, на поймах реки, и пользующихся заливными лугами отравленной реки? Может, беда эта будет и не смертельной, приспособятся люди, не сгинет и скот, но какой скрытой, непонятной хворью заплатит все живое и живущее вдоль могучей реки?
Атаулин часто встречал статьи о загрязнении рек и водоемов в газетах. "Загрязнение" -- какое мягкое, обтекаемое, удобное слово придумали журналисты. Хотя речь в статьях шла об откровенных сбросах промышленных отходов в реки и водоемы. Упоминались и случаи, чем-то напоминавшие подобную, беду, но в гораздо меньших масштабах, хотя журналисты и описывали, как сутками шла вниз по реке брюхом вверх отравленная рыба и билась на берегах в предсмертных судорогах птица. В тех статьях, Атаулин это чувствовал, местные власти крепко постарались, чтобы факты эти не получали широкой огласки, оттого и отделывались газеты любимым этим словечком --загрязнение. Вроде и есть зло, но не смертельное, переживем.
Если бы на реки и водоемы завели такую же "Красную книгу", в какую заносят исчезающие растения и животных, люди с ужасом увидели бы, какого множества рек, известных по песням, книгам, легендам, по географии, наконец,-- уже не существует в природе, и какое великое множество их стоит на грани исчезновения.
Но случай с этой рекой оказался, видимо, беспрецедентным и скрыть этот факт, при всем желании, местным властям не удалось, все вещи в статье назывались своими именами.
"А как откликнулись на эту трагедию другие газеты?"-- подумал Атаулин и кинулся к полке, отыскивая номера тех лет. Забыв про обед, он потратил более часа, пролистав подшивки шести или семи газет, которые, на его взгляд, не могли остаться равнодушными к судьбе упомянутой реки и загубленной на десятилетия земли, но ни в одной из них даже не упоминалось об этой беде.
"Потоп" -- что-то библейское чудилось в броском и метком заголовке. Ведь гибли вечные стихии: земля и вода,дающие человеку жизнь. Для человека земля и вода всегда были бессмертны, ибо олицетворяли собою жизнь. В статье не упоминалось о человеке и его беде,-- человек остался за кадром, его беда подразумевалась сама собой, ибо была понятна без слов. Конечно, людей переселят, помогут отстроиться, и, может, дома их будут краше прежних, но что с того?
Миллионы людей выросли вдоль великой Волги, но каждый из них помнит свою Волгу, знает одну, от силы две-три версты ее: свой затон, свою отмель, свою кручу, свои перекаты, свой поворот, свой изгиб, свою переправу, свои купальни, свои луга, свою рощу или лес на берегу -- ничто другое, даже похожее, на этой же реке, не дает ему полноты ощущения родного края, что впитал он с детства, босоногим отмеряя шаги на своей реке. Есть вещи ничем не заменяемые. Что заменит людям свой берег, свой дом, свою улицу, свою околицу, где впервые назначил свидание любимой, матери своих детей?
А земля? О земле, опять же чтобы не сгущать краски, было написано скупо, а может, это привычное журналистское целомудрие, зачем, мол, описывать корчащуюся в муках землю-кормилицу, любой эпитет, любое меткое и удачное сравнение в этом случае оказались бы кощунственными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Парадоксально, но, просматривая "Литературную газету", он яснее видел состояние той или иной отрасли, чем читая профессиональную газету. Наверное, в "Лите-ратурке" материал вызревал на сотнях и тысячах читательс- ' ких писем, а главное -- такой материал подавался зачастую без посредников, самими специалистами, для которых проблема действительно была проблемой, а может, даже болью. И боль эта чувствовалась, еще как чувствовалась. Интересы газеты были поистине безграничны: от дошкольных учреждений до подробной оценки работы слесаря-водопроводчика -- извечной темы нашей печати. Иные материалы представляли готовую программу для коллегии того или иного министерства -- бери, твори, внедряй в жизнь, и выдумывать не надо. Неравнодушные люди уже продумали все до мелочей. Но материалы о коллегиях по выступлениям газеты встречались пока нечасто, хотя и были. Это напоминало Атаулину часто встречающиеся в газетах статьи о вреде алкоголизма. Кому они адресованы? Алкоголики в большинстве своем газет не читают, и взыванием к совести их не проймешь, поскольку совесть давно пропита, а трезвым такие статьи ни к чему. Получалась стрельба из пушки по воробьям, вместо того чтобы власть употребить...
По внутренней радиосети теплохода прозвучало приглашение на обед первой смены. Пора было и Атаулину покидать читальный зал, не мешало перед обедом пройтись по палубе, глотнуть морского воздуха. Однако его внимание привлекла статья под броским названием "Потоп". "Опять про водопроводчика?"--мелькнула мысль. Но статья по объему была слишком велика для квартирного потопа, да и' название знакомой реки заставило Атаулина отбросить мысль о прогулке перед обедом.
Статья потрясла его. В оцепенении он просидел неизвестно сколько, и опять привел его в чувство взгляд хозяйки зала. Журналист описывал трагедию, произошедшую по вине безответственных людей, где пострадавшей стороной оказалась река и земли двух районов. Материальный ущерб был настолько громаден, что с трудом поддавался подсчету. Да и кто даст гарантию, что в реке появится жизнь хотя бы через тридцать лет, и только ли во флоре и фауне дело? Как подсчитать урон от соседства мертвой реки, где теперь ни искупаться, ни напиться, от которой нужно оберегать и старого и малого. А кто убережет от воды скот, птицу, зверье всякое, которым самой природой предназначено жить у большой реки? Сколько малых рек и речушек, озер, водоемов, прудов, нерестилищ, связанных с ней кровно и многолетне, загубит по пути отравленная река? И эти беды, исходящие от загубленной реки, в сознании Атаулина множились почти в арифметической прогрессии: одна беда вела за собой другую... Что уготовит через годы своим неблагодарным детям мать-природа, никому не известно; может, и уцелеет какая рыба, приспособится к отраве, будет жить ею, выделяя и множа ее, а через много лет на стол человека попадет яд-рыба. Может, уцелеет что-нибудь из флоры: кустик, трава какая подводная, мягко шелестящая в величавом речном течении, но какая произойдет с ней эволюция? Где та лаборатория, которая даст гарантию, что не станет она отравой-травой, смерть-кустом, яд-цветком? Какие дожди, какие снега будут идти вдоль большой реки, испаряющей с тысяч квадратных метров отравленного водного пространства яд в атмосферу?
Какая беда ждет людей, живущих за сотни, тысячи верст от места злодейства, на поймах реки, и пользующихся заливными лугами отравленной реки? Может, беда эта будет и не смертельной, приспособятся люди, не сгинет и скот, но какой скрытой, непонятной хворью заплатит все живое и живущее вдоль могучей реки?
Атаулин часто встречал статьи о загрязнении рек и водоемов в газетах. "Загрязнение" -- какое мягкое, обтекаемое, удобное слово придумали журналисты. Хотя речь в статьях шла об откровенных сбросах промышленных отходов в реки и водоемы. Упоминались и случаи, чем-то напоминавшие подобную, беду, но в гораздо меньших масштабах, хотя журналисты и описывали, как сутками шла вниз по реке брюхом вверх отравленная рыба и билась на берегах в предсмертных судорогах птица. В тех статьях, Атаулин это чувствовал, местные власти крепко постарались, чтобы факты эти не получали широкой огласки, оттого и отделывались газеты любимым этим словечком --загрязнение. Вроде и есть зло, но не смертельное, переживем.
Если бы на реки и водоемы завели такую же "Красную книгу", в какую заносят исчезающие растения и животных, люди с ужасом увидели бы, какого множества рек, известных по песням, книгам, легендам, по географии, наконец,-- уже не существует в природе, и какое великое множество их стоит на грани исчезновения.
Но случай с этой рекой оказался, видимо, беспрецедентным и скрыть этот факт, при всем желании, местным властям не удалось, все вещи в статье назывались своими именами.
"А как откликнулись на эту трагедию другие газеты?"-- подумал Атаулин и кинулся к полке, отыскивая номера тех лет. Забыв про обед, он потратил более часа, пролистав подшивки шести или семи газет, которые, на его взгляд, не могли остаться равнодушными к судьбе упомянутой реки и загубленной на десятилетия земли, но ни в одной из них даже не упоминалось об этой беде.
"Потоп" -- что-то библейское чудилось в броском и метком заголовке. Ведь гибли вечные стихии: земля и вода,дающие человеку жизнь. Для человека земля и вода всегда были бессмертны, ибо олицетворяли собою жизнь. В статье не упоминалось о человеке и его беде,-- человек остался за кадром, его беда подразумевалась сама собой, ибо была понятна без слов. Конечно, людей переселят, помогут отстроиться, и, может, дома их будут краше прежних, но что с того?
Миллионы людей выросли вдоль великой Волги, но каждый из них помнит свою Волгу, знает одну, от силы две-три версты ее: свой затон, свою отмель, свою кручу, свои перекаты, свой поворот, свой изгиб, свою переправу, свои купальни, свои луга, свою рощу или лес на берегу -- ничто другое, даже похожее, на этой же реке, не дает ему полноты ощущения родного края, что впитал он с детства, босоногим отмеряя шаги на своей реке. Есть вещи ничем не заменяемые. Что заменит людям свой берег, свой дом, свою улицу, свою околицу, где впервые назначил свидание любимой, матери своих детей?
А земля? О земле, опять же чтобы не сгущать краски, было написано скупо, а может, это привычное журналистское целомудрие, зачем, мол, описывать корчащуюся в муках землю-кормилицу, любой эпитет, любое меткое и удачное сравнение в этом случае оказались бы кощунственными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25