Любка спрыгнула с лавочки и, отойдя от окна, стала ждать.
Мальчишки, стоявшие посреди улицы, наконец зашевелились, снова стали перекатывать друг от друга мяч, и тут кому-то не утерпелось, и он крикнул на всю улицу:
— Нищенка!
Проходившие мимо Наталья Сорокина и Анисья Пустозерова остановились.
— Кто из вас это сказал? — спросила Наталья. Мальчишки оставили мяч в покое и переглянулись.
— Я спрашиваю, кто это сказал? — строже и громче повторила женщина.
Из соседнего двора вышел Михаил Шастин. Он посмотрел на бледных женщин, лихорадочно искавших глазами негодяя, на Любку, стоявшую лицом ко всей этой компании и поникшую как надломленная ветка, окинул взглядом всех остальных и, подойдя вплотную к выстроившимся в ряд шалунам, в упор уставился на своего сына Ганьку. Белобрысый, весь вываленный в пыли, с потрескавшимися от грязи руками, пацан лет двенадцати, славившийся на весь околоток хулиганскими выходками, съёжился, но не опустил головы, как это обычно бывало с ним, когда чувствовал себя виноватым и готов был принять наказание. Михаил, желая отвести от себя неприятность и смутно надеясь, что мог ослышаться и принять чужой похожий голос за Ганькин, стал озираться по сторонам и искать виновного среди других, но один чумазый карапуз, тоже весь вываленный в пыли, указал на Ганьку:
— Это он сказал.
Все молчали, ожидая последствий, и Ганька понурил голову.
Михаил искоса взглянул на женщин. Наталья смотрела на Михаила с болью и стыдом и покачала головой.
— Нашли чем укорить, — в сердцах сказала Анисья. — Совести ни грамма нет!
Михаил понял, что упрёк относится ко всем его домочадцам и в первую очередь к нему, как к главе семьи, и, слегка побледнев, согласно кивнул головой, причём сделал это совершенно естественно, будто был человеком, не имеющим отношения к делу, и хотел подтвердить: «Точно, совести ни грамма нет». Он взял своего отпрыска за ухо.
— Пошли.
— А че я такого сделал? — недовольно произнёс Ганька и, склонив голову на то ухо, за которое его взял отец, поплёлся рядом с ним.
Переходя улицу, отец, крутнул ухо сильнее, и Ганька, сморщившись от боли, стал приплясывать и завопил:
— Ну че я такого сделал-то?
Когда они вошли в ограду, Наталья подошла к Любке и подняла с земли рясную ветку багульника.
— Чем же ты, родненькая моя, им не угодила? — сказала она. — Тем, что вся чистая, опрятная да с цветочками? И хорошо, что ходишь с цветочками. На, возьми, не обращай на них, дураков, внимания.
Любка словно окаменела, и казалось не только протянуть руку, дышать боялась. Наталья сунула ей в ладонь конец ветки, выпрямилась, и в этот момент в доме Шастиных раздался пронзительный крик, к которому в ту же минуту присоединился визгливый женский голос. Вдруг настежь распахнулась калитка, и из ограды выбежала с растрёпанными волосами Софья, жена Михаила.
— Люди добрые, помогите! — закричала она, с трудом переводя дыхание, протянув вперёд руки, выкатив одичалые глаза. Остановилась посреди улицы и добавила в отчаянии: — Люди, что же вы!
Никто не пошевелился, да и, собственно, некому было встревать в это дело — стояли в основном женщины да ребятишки. Двое пенсионного возраста стариков лишь крякнули в ответ на её просьбу, и когда подошёл, одевая на ходу пиджак, настоящий на вид мужчина, Софья бросилась к нему.
— Георгий, помоги, — срывающимся голосом умоляла она.
— Изувечит парнишку, — сказала старуха, которая стояла рядом.
— А что он натворил? — спросил Георгий. Софья и сама не знала, что он такое особенное мог натворить, и стала водить вокруг глазами, чтобы кто-нибудь ей объяснил.
— Он на Любку сказал: нищенка.
Десятки глаз уставились сначала на карапуза, который выдал Ганьку и теперь объяснял его матери и всем людям, за что бедолагу наказывают, потом на Любку.
Георгий Куликов, муж Маргариты, взглянув на оцепеневшую девочку, нахмурил брови и гневно сверкнул глазами в сторону Софьи.
— Чего я буду вмешиваться в ваши дела. Разбирайтесь сами.
Он повернулся и пошёл прочь. Софья в отчаянии, а многие с одобрением посмотрели ему вслед. Ганька орал как под ножом.
— Участковый, — сказала Софья и схватилась за голову. На лице её можно было прочесть горькое сожаление о том, как это она раньше не догадалась. — Где участковый? Скорей к участковому… — и она побежала, тряся толстым задом, вдоль улицы по направлению к сельсовету, где был кабинет участкового уполномоченного милиции старшего лейтенанта Замковского.
Пока Софья бежала туда и вместе с участковым бежала обратно, Михаил был уже на работе, в столярном цехе. Замковский начал расследование и вскоре в сопровождении врача, осмотревшего Ганьку, и председателя местного комитета Дементьева пришёл в цех.
— Софья в сельсовете, — сказал участковый, остановившись напротив Шастина с другой стороны верстака, за которым Михаил работал. — Пишет заявление в суд.
— Пусть пишет, — ответил Михаил, не оборачиваясь и не выпуская фуганка из рук.
— Вот ты вроде толковый мужик, — сказал Замковский. — Мастеровитый. Хозяйственный. А кулак у тебя чесоточный. Софья редкий год без синяков ходит. То из-за ревности, то по пьянке, то по делу ей морду начистишь… Её, конечно, надо воспитывать. Как и Ганьку. Но не бить же каждый раз как Сидоровых коз обоих. А сегодня, говорят, ты как с цепи сорвался. Нельзя свои оплошности, злобу на самого себя вымещать на других.
Дементьев удивлённо поднял брови.
— Галина Максимовна пригласила его в числе прочих помочь водолазам, — пояснил Замковский. — А он наговорил ей гадостей. А Павла, вопреки его прогнозам, нашли. Да Ганьку сегодня черт за язык дёрнул. Одно к одному. Вот он и взбесился.
Замковский повернулся к Шастину.
— Только не подумай, что Галина Максимовна на тебя жаловалась. Это твоя Софья по всей деревне разболтала. Хвасталась всем, какой ты умный. В общем, она опять пишет на тебя заявление…
Михаил с остервенением сбил фуганком мешавший ему сучок и продолжал молча работать.
Старуха-уборщица, крутившаяся возле ног участкового и подметавшая стружки, выпрямилась.
— Зря его домой уволок, — сказала она, ткнув веником на Михаила. — Надо было принародно выпороть, чтоб другим неповадно было.
— Софья твоя — набитая дура, — продолжал участковый, не обращая внимания на старуху. — Напишет заявление, а потом требует его обратно. Сколько раз так было? Но в этот раз, поскольку дело касается пацана, я могу и не отдать заявление обратно. Ты подумал об этом?
— А Ганька подумал? — закричала старуха, энергично жестикулируя веником. — Ганька подумал, как Верхозины теперь жить будут? Кусок хлеба-то Максимовне колом в горле станет.
— Ещё называют этого пса по имени, — злобно произнёс молодой парень в солдатской форме, недавно демобилизованный из армии и донашивающий обмундирование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49