Тот сходу дал проигрыш популярнейшей мелодии Дунаевского. Первую строчку «Как много девушек хороших» пропел кто-то из мужчин, следующую «Как много ласковых имён» подхватили уже несколько голосов, а дальше:
Но лишь одно из них тревожит, Унося покой и сон, — грянули все. В следующем куплете подъем нарастал с каждой строчкой:
Любовь нечаянно нагрянет, Когда её совсем не ждёшь. И каждый вечер сразу станет Удивительно хорош…
22
Афанасий у себя дома устроил свой пир. На столе — начатая бутылка водки и стакан. Вошла Марфа Николаевна. Заголосила:
— Ой, за что же мне несчастье-то такое?! В чём же я виновата перед тобой, Господи?! За что же ты меня так наказываешь? — Старуха стала на колени перед образами: — Вразуми, Господи, блудного сына мово! Не дай ему сбиться с пути! Блаженный он у меня-я! С детства такой непутевы-й!.. О-о-ой!
— Ладно! — крикнул Афанасий. — Завыла как волчиха.
Марфа Николаевна при последнем слове вздрогнула, осеклась и горько-горько покачала головой.
— Я не волчица, — сказала она, поднимаясь. — А вот ты — волк. Как у тебя язык повернулся сказать такое матери… Волк ты! Волком жил и волком сдохнешь. Ни семьи, ни детей, ни царя в голове. Вот потому тебе такая волчья судьба. Уходи из мово дома! Чтоб глаза мои тебя не видели!
— Не ори! Уйду хоть сейчас.
— Вот сейчас прямо и уходи! На все четыре стороны! Чтоб духу твово тут не было!
23
Афанасий собрал кое-какие пожитки и в полночь ушёл из дома.
Он шёл по просёлочной дороге с вещевым мешком за плечами. На небе ярко светила луна.
Из лесу вышел сохатый с огромными ветвистыми рогами. Увидел путника и остановился.
Афанасий не видел зверя и подошёл к будочке на шоссе, где автобусная остановка. Снял с плеча вещевой мешок, вынул из него зачехлённое ружье. Мешок поставил на землю и сел на него, прислонившись спиной к будке. Зачехлённое ружье положил себе на колени. Задумался.
24
Гости один за другим сытые и довольные стали расходиться. Последним уходил Шитиков. Жена его уже оделась и ждала, когда Гордей Игнатьевич решит с Завадским вопрос о лекции на международную тему для доярок.
— Лекцию я прочитаю, — сказал Виталий Константинович.
— Где лучше? На ферме или в конторе? — спросил Шитиков.
— Мне всё равно, — ответил Завадский. Шитиков кивнул.
— Пойдём, отец, — теребила его жена. — Хватит мучить человека. Скоро утро уже.
Еле подняла и одела разговорившегося мужа. Наконец, они простились с хозяйкой и с Завадским.
Галина Максимовна и Виталий Константинович остались одни.
— Надо навести маломальский порядок, — сказал Завадский. Снял с себя пиджак и повесил на спинку стула. Развязал галстук, бросил туда же его, сверху пиджака. Расстегнул пуговицу белоснежной сорочки, чтобы освободить шею, и стал засучивать рукава. Галина Максимовна надела фартук поверх голубого шёлкового платья и подала ему второй фартук. Волнуясь слегка от домашней уютной обстановки в поздний час и от близости друг к другу, они приступили к уборке посуды.
25
Афанасий вынул из чехла ружье. Соединил стволы с цевьём и прикладом. Стал рыться в вещевом мешке. Достал патрон. Зарядил ружье и опять крепко задумался.
Человек, задумавший самоубийство и сразу не решившийся, никогда этого не сделает. Афанасий выстрелил в воздух.
Сохатый, услышав выстрел, поднял могучую голову и повёл глазами в ту сторону, откуда донеслось раскатистое эхо. Постоял и пошёл в лес, гордо подняв к небу ветвистые рога.
Афанасий выглянул наружу. В какой-то миг вдруг увидел будто новый для себя мир. Крупный лось бредёт среди поля и ночной тишины, полная луна ярко светит на небе, сказочный тёмный лес притаился вдали — это была величественная картина жизни. Зачем же покидать столь прекрасный мир раньше времени?
ЭПИЛОГ
Прошло время. Люба Верхозина, красавица-студентка торопилась и с трудом лавировала в свободном пространстве на тротуаре, обгоняя всех, кто шёл впереди и (стремительно вошла в магазин «Союзпечать», расположенный в центре города. Она спросила у продавщицы газету «Известия». Продавщица ответила, что только что, буквально сию минуту продали.
Люба ринулась было на улицу искать другой магазин или киоск в надежде, что где-нибудь всё равно остался хоть один экземпляр, но у входа обратила внимание на мужчину, который стоял в сторонке лицом к окну и развернул как раз «Известия», очевидно одну из газет, проданных в последнюю минуту, и просматривал бегло заголовки. Люба остановилась. Мужчина был пожилой, представительный и суховатый на вид, и она не сразу осмелилась обратиться к нему с просьбой. Внимательно огляделась вокруг в надежде найти человека помоложе и попроще. Людей в магазине было немного — как обычно после обеда приходят к шапочному разбору лишь случайные покупатели. Они сидели за столиками и читали газеты и журналы. Но ни у кого в руках не было «Известий». И лишь у одного человека, который спрятав лицо, сидел в углу и читал спортивную газету могла быть она — перед ним на столике лежала целая кипа изданий. Люба помешкала немного и раздумала спрашивать у того, когда тут вот есть на глазах, и правильно сделала, что не пошла в угол, потому что там сидел Юрий Александрович Воронин, тот самый, инженер-строитель, который помог оформить пенсию Верхозиным, и он специально спрятал лицо, чтобы она его не узнала.
Юрий Александрович всё ещё был холост, мечтал о большой чистой любви, и однажды случайно встретил Любу.
Они официально не были знакомы. Но у Юрия Александровича был друг, однокашник, который с некоторых пор все чаще и чаще заводил разговор об одной удивительной красоты девушке. Юрий Александрович ради любопытства решил взглянуть на девушку, и пошёл вместе с другом в организацию, где он работал ведущим специалистом, а Люба прирабатывала уборщицей, учась на третьем курсе физико-математического факультета педагогического института. Люба, приди вечером на работу, увидела Воронина и остановилась и замерла, уставившись на него округлёнными глазами. Её удивление было так велико, что у Юрия Александровича тоже невольно вытянулось лицо, и он, цепенея под гипнотическим взглядом черноокой смуглянки, ничего не мог понять и покосился на приятеля, у которого у самого отвисла челюсть, и он стрелял глазами то на Любу, то на Воронина, и в конце концов подозрительно уставился на последнего. Юрий Александрович, вмиг лишившись привычной солидной осанки, которую воспитал в себе в последние годы, занимая руководящие посты, ссутулился и несколько мгновений сидел словно пришибленный, не шевелясь, и счёл за самое лучшее немедленно уйти. Приятель догнал его на улице. Когда выяснилось, что эту девушку зовут Люба Верхозина, Юрия Александровича бросило в жар: не мог себе представить, что восьмилетняя деревенская девчонка с осунувшимся бледным личиком, которая убирала цветами могилу отца в тот памятный родительский день, могла так измениться, похорошеть и узнать его через столько лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Но лишь одно из них тревожит, Унося покой и сон, — грянули все. В следующем куплете подъем нарастал с каждой строчкой:
Любовь нечаянно нагрянет, Когда её совсем не ждёшь. И каждый вечер сразу станет Удивительно хорош…
22
Афанасий у себя дома устроил свой пир. На столе — начатая бутылка водки и стакан. Вошла Марфа Николаевна. Заголосила:
— Ой, за что же мне несчастье-то такое?! В чём же я виновата перед тобой, Господи?! За что же ты меня так наказываешь? — Старуха стала на колени перед образами: — Вразуми, Господи, блудного сына мово! Не дай ему сбиться с пути! Блаженный он у меня-я! С детства такой непутевы-й!.. О-о-ой!
— Ладно! — крикнул Афанасий. — Завыла как волчиха.
Марфа Николаевна при последнем слове вздрогнула, осеклась и горько-горько покачала головой.
— Я не волчица, — сказала она, поднимаясь. — А вот ты — волк. Как у тебя язык повернулся сказать такое матери… Волк ты! Волком жил и волком сдохнешь. Ни семьи, ни детей, ни царя в голове. Вот потому тебе такая волчья судьба. Уходи из мово дома! Чтоб глаза мои тебя не видели!
— Не ори! Уйду хоть сейчас.
— Вот сейчас прямо и уходи! На все четыре стороны! Чтоб духу твово тут не было!
23
Афанасий собрал кое-какие пожитки и в полночь ушёл из дома.
Он шёл по просёлочной дороге с вещевым мешком за плечами. На небе ярко светила луна.
Из лесу вышел сохатый с огромными ветвистыми рогами. Увидел путника и остановился.
Афанасий не видел зверя и подошёл к будочке на шоссе, где автобусная остановка. Снял с плеча вещевой мешок, вынул из него зачехлённое ружье. Мешок поставил на землю и сел на него, прислонившись спиной к будке. Зачехлённое ружье положил себе на колени. Задумался.
24
Гости один за другим сытые и довольные стали расходиться. Последним уходил Шитиков. Жена его уже оделась и ждала, когда Гордей Игнатьевич решит с Завадским вопрос о лекции на международную тему для доярок.
— Лекцию я прочитаю, — сказал Виталий Константинович.
— Где лучше? На ферме или в конторе? — спросил Шитиков.
— Мне всё равно, — ответил Завадский. Шитиков кивнул.
— Пойдём, отец, — теребила его жена. — Хватит мучить человека. Скоро утро уже.
Еле подняла и одела разговорившегося мужа. Наконец, они простились с хозяйкой и с Завадским.
Галина Максимовна и Виталий Константинович остались одни.
— Надо навести маломальский порядок, — сказал Завадский. Снял с себя пиджак и повесил на спинку стула. Развязал галстук, бросил туда же его, сверху пиджака. Расстегнул пуговицу белоснежной сорочки, чтобы освободить шею, и стал засучивать рукава. Галина Максимовна надела фартук поверх голубого шёлкового платья и подала ему второй фартук. Волнуясь слегка от домашней уютной обстановки в поздний час и от близости друг к другу, они приступили к уборке посуды.
25
Афанасий вынул из чехла ружье. Соединил стволы с цевьём и прикладом. Стал рыться в вещевом мешке. Достал патрон. Зарядил ружье и опять крепко задумался.
Человек, задумавший самоубийство и сразу не решившийся, никогда этого не сделает. Афанасий выстрелил в воздух.
Сохатый, услышав выстрел, поднял могучую голову и повёл глазами в ту сторону, откуда донеслось раскатистое эхо. Постоял и пошёл в лес, гордо подняв к небу ветвистые рога.
Афанасий выглянул наружу. В какой-то миг вдруг увидел будто новый для себя мир. Крупный лось бредёт среди поля и ночной тишины, полная луна ярко светит на небе, сказочный тёмный лес притаился вдали — это была величественная картина жизни. Зачем же покидать столь прекрасный мир раньше времени?
ЭПИЛОГ
Прошло время. Люба Верхозина, красавица-студентка торопилась и с трудом лавировала в свободном пространстве на тротуаре, обгоняя всех, кто шёл впереди и (стремительно вошла в магазин «Союзпечать», расположенный в центре города. Она спросила у продавщицы газету «Известия». Продавщица ответила, что только что, буквально сию минуту продали.
Люба ринулась было на улицу искать другой магазин или киоск в надежде, что где-нибудь всё равно остался хоть один экземпляр, но у входа обратила внимание на мужчину, который стоял в сторонке лицом к окну и развернул как раз «Известия», очевидно одну из газет, проданных в последнюю минуту, и просматривал бегло заголовки. Люба остановилась. Мужчина был пожилой, представительный и суховатый на вид, и она не сразу осмелилась обратиться к нему с просьбой. Внимательно огляделась вокруг в надежде найти человека помоложе и попроще. Людей в магазине было немного — как обычно после обеда приходят к шапочному разбору лишь случайные покупатели. Они сидели за столиками и читали газеты и журналы. Но ни у кого в руках не было «Известий». И лишь у одного человека, который спрятав лицо, сидел в углу и читал спортивную газету могла быть она — перед ним на столике лежала целая кипа изданий. Люба помешкала немного и раздумала спрашивать у того, когда тут вот есть на глазах, и правильно сделала, что не пошла в угол, потому что там сидел Юрий Александрович Воронин, тот самый, инженер-строитель, который помог оформить пенсию Верхозиным, и он специально спрятал лицо, чтобы она его не узнала.
Юрий Александрович всё ещё был холост, мечтал о большой чистой любви, и однажды случайно встретил Любу.
Они официально не были знакомы. Но у Юрия Александровича был друг, однокашник, который с некоторых пор все чаще и чаще заводил разговор об одной удивительной красоты девушке. Юрий Александрович ради любопытства решил взглянуть на девушку, и пошёл вместе с другом в организацию, где он работал ведущим специалистом, а Люба прирабатывала уборщицей, учась на третьем курсе физико-математического факультета педагогического института. Люба, приди вечером на работу, увидела Воронина и остановилась и замерла, уставившись на него округлёнными глазами. Её удивление было так велико, что у Юрия Александровича тоже невольно вытянулось лицо, и он, цепенея под гипнотическим взглядом черноокой смуглянки, ничего не мог понять и покосился на приятеля, у которого у самого отвисла челюсть, и он стрелял глазами то на Любу, то на Воронина, и в конце концов подозрительно уставился на последнего. Юрий Александрович, вмиг лишившись привычной солидной осанки, которую воспитал в себе в последние годы, занимая руководящие посты, ссутулился и несколько мгновений сидел словно пришибленный, не шевелясь, и счёл за самое лучшее немедленно уйти. Приятель догнал его на улице. Когда выяснилось, что эту девушку зовут Люба Верхозина, Юрия Александровича бросило в жар: не мог себе представить, что восьмилетняя деревенская девчонка с осунувшимся бледным личиком, которая убирала цветами могилу отца в тот памятный родительский день, могла так измениться, похорошеть и узнать его через столько лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49