Я отличный парень, заявил он, приятное разнообразие после тех надменных типов, которые его обычно окружают. Мы посвятили много времени делам, так не стоит ли нам немного развлечься?
В нашем городе, где не было ночных клубов и официально разрешенных театров, выбор развлечений был не очень широк. Но оказалось, его как раз интересуют «те самые, старые и добрые» способы увеселения. Мы обсудили этот вопрос за выпивкой, после чего отправились в парк развлечений.
Мы переходили от одного аттракциона к другому, и джентльмен становился все оживленнее. Наконец мы оказались в галерее, и тут ему попался на глаза аттракцион с мешком, в который нужно было попасть кулаком.
— Я вас вызываю! — задорно заявил он. — Вы первым попробуйте попасть, а потом я. Бьюсь об заклад, что я ударю в него сильнее, чем вы.
Я бросил в щель пенни, потянул мешок вниз на цепи и ударил по нему. Он взглянул на циферблат, который регистрировал попадание, и знаком указал мне встать в сторону.
Джентльмен поднял руку, скорее в манере футболиста, чем боксера. Сквозь зубы пригласив меня «посмотреть на хороший удар», он, ухнув, врезал по мешку. Тот взвился, ударился о циферблат и, вращаясь на цепи, полетел назад. Поскольку мой приятель не сообразил отклониться в сторону от траектории его полета, мешок увесисто шлепнул ему прямо по лицу.
На этом наши вечерние развлечения закончились. Храня ледяное, обвиняющее молчание, он позволил мне отвезти его в отель. У него уже наливались синяки под глазами. Я, который видел его в момент позора, был обречен получить синяк в переносном смысле. Во всяком случае, у меня закралось сильное подозрение, что он нанесет мне удар, как только вернется в Вашингтон.
Кажется, всю мою жизнь все оборачивалось против меня. Я работал на износ, стараясь поддерживать с людьми самые корректные взаимоотношения. Затем прихотливая Судьба прилагала свою руку, и в картину вмешивалось что-либо совершенно нелепое и абсолютно не относящееся к делу. И все мои усилия и правота шли насмарку.
Мои подозрения оправдались.
Джентльмен вернулся в Вашингтон.
И Вашингтон «с сожалением» принял мою отставку.
Я отказался покинуть свою должность. Мне срезали финансирование. Я продолжал работать, не получая зарплаты, как и весь мой штат, пока история рабочего движения не вышла из типографии.
Призвав на помощь кое-какие связи, я помог своим служащим найти другую работу. А затем самым серьезным образом приступил к устройству своей судьбы.
Через несколько недель при посредстве Университета журналистики Северной Каролины я получил грант на научную работу из фонда Рокфеллера сроком на один год.
Глава 20
Несколько вечеров назад, во время столь редкого в нашем доме затишья, мы с женой ударились в воспоминания о «добрых старых временах», когда мы были молодыми, а наши дети — еще малышами.
— Не знаю, как только мы все это выносили, — сказала Альберта с нежностью и ужасом. — Ведь дети были такими живыми и своевольными! По-моему, Джимми, они унаследовали твой характер.
— Кто же станет спорить, — кивнул я. — Даже подумать невозможно, чтобы ты...
— Ну конечно. — Альберта пожала плечами. — Конечно, прежде всего, ни одна женщина в здравом рассудке не вышла бы за тебя замуж. А если бы и вышла, то скоро сошла бы с ума. И если уж говорить о браке, мистер Томпсон...
— Да?
— Ты так и остался мне должен двадцать долларов, которые занял, чтобы нас обвенчали.
— Возвращаясь к теме разговора, — сказал я. — Наши дети были сущим наказанием, ты согласна? Правда, они до сих пор не изменяют своему бойкому характеру, но по сравнению с тем, какими они были... когда Пэт было шесть, Шэрон три, а Майку — два...
* * *
Наши дети — Пэт, Майк и Шэрон. Не успев появиться на свет, они с первого взгляда соображали, что их родители — всего-навсего наивные и добродушные простофили, и с тех пор не обращали на нас внимания. И что касается авторитета, то со стороны казалось, что они взрослые, а мы — дети. Они не знали, что такое высокий стульчик, детская кроватка, ночной горшок и другие сопутствующие детству предметы.
Каждый требовал себе взрослой кровати. Каждый настаивал на использовании обычного туалета и ни разу не заплакал, если, что случалось нередко, проваливался в глубь унитаза. Высокий стульчик, молочко, детская пища — нет, это было не для них. Еще не научившись ходить, они уже сидели за столом; они добивались этого права, в противном случае объявляли голодную забастовку. Усевшись на кипу книг, чтобы дотянуться до стола, они отважно размахивали длинными острыми ножами — у каждого был свой любимый. И пока мы с Альбертой взирали на это с беспомощным ужасом, вся ветчина или девятифунтовый ростбиф исчезали как по волшебству.
Они курили мои сигареты, присваивали себе мое пиво. Они взяли на себя полную ответственность за наше домашнее хозяйство и за все, что его так или иначе касалось.
Пэт, старшая девочка и, кажется, наименее сумасбродная из них, доставляла нам сравнительно мало хлопот. Но только сравнительно! Казалось, Пэт так и родилась со словарем преподавателя колледжа и с театральными наклонностями, и первые способности она использовала для удовлетворения вторых. Стоило на пять минут оставить ее одну в комнате с телефоном, как она превращалась в миссис Томпсон или в общественного секретаря миссис Томпсон. Она обзванивала магазин за магазином, заказывая себе товары, необходимые для своих спектаклей. И она была такой бойкой и речистой, что добивалась кредита там, где мы с Альбертой терпели полный крах.
Майк, наш самый младшенький, обладал свойством, которое я всегда терпеть не мог в людях, — он был положительным вредителем человеческой природы, любителем грубых шуток. Посетители нашего дома непременно обнаруживали у себя в шляпах, сумочках и тому подобном детские пеленки. Пеленки, которые выглядели намного неприятнее, чем были на самом деле. Подобно Пэт, у Майка была сильно развита артистическая жилка. Смешав остатки от обеда с горчицей и майонезом, он достигал массы настолько похожей на настоящую, что обманывал свою мать и меня.
Шэрон, наш средний ребенок, вторая дочка... Шэрон. Я мог бы написать про нее книгу — десятки книг. Но, будучи ограниченным пределами данной рукописи, лучше сосредоточусь только на ее главной и доставляющей больше всего проблем странности.
Шэрон подбирала бездомных животных и принимала их в школу, где была и ее директором, и учительницей.
Толкая детскую коляску, которую мы купили еще для Пэт и в которой она и другие наши дети решительно отказывались кататься, Шэрон бродила по переулкам и закоулкам, отыскивая самых больших и безобразных кошек и дворняжек, которых только могла найти. Она усаживала в коляску вместе кошек и собак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46