Пока я в глубокой растерянности всматривался в этот документ, во многом отвечавший на мои самые сокровенные мысли, Газельмайер растолковал мне, что, хотя этот Розенкрейц, по-видимому, лицо мифическое и никогда не существовал в действительности, именно он дал толчок обновлению алхимической философии, тесно связанной с медициной, обращенной к числам, геометрии и изготовлению механических чудес. Это был, конечно же, научный прогресс, но прежде всего духовное озарение, которое должно снизойти на мир.
– Возьмите, – сказал он мне, пребывая в величайшем возбуждении. – Я даю вам эту копию, которую сам изготовил. Прочитайте и передайте тем, кого вы сочтете достойным.
Мы выпили еще несколько пинт пива, после чего я возвратился в гостиницу, где ожидала меня Теодора, беспокоясь, что меня еще нет в такой поздний час.
Весь следующий день я читал рукопись. Если верить ей, то существовало общество, объединявшее мыслящих людей всего мира, так или иначе затронутых Реформацией. Им были предписаны определенные правила поведения, и мне показалось, когда я их прочитал, что они меня вполне удовлетворяют. Был ли я наивен? Если в течение длительного времени дух готовится принять откровение, а потом оно ему дается, разве может он его отбросить? Мои беседы с Мелеком в Стамбуле, с Таддеушем фон Гашеком и Маттео Джильдо, а в особенности с раввином Левом, подготовили меня к новым идеям, к осознанию неизбежности возникновения тесной связи между дисциплинами, раньше совершенно независимыми, такими, как астрономия Тихо Браге, алхимия Сендивогиуса, каббала Пико делла Мирандолы или Кунрата, неоплатонизм Марсиле Фичино, архитектура Альберта. В этот вечер я опять постучал в дверь дома Газельмайера.
Торговец зерном находился в своем личном кабинете и беседовал с двумя людьми, которым он меня представил. Я сразу же понял, что эта двое – последователи Кальвина. Когда они узнали, что я бежал из Праги, они начали поносить нового императора Матьяша, упрекая его в том, что он подкуплен папой, и за то, что он перенес столицу империи в Вену. Согласно полученным ими сведениям протестантские храмы Богемии подвергались систематическому разрушению. Что касается евреев, то их или изгоняли из городов, или поселяли в гетто, откуда им запрещалось выходить даже в поисках работы или какой-нибудь помощи. Была развязана разнузданная кампания клеветы на все живые проблески человеческой мысли, утверждалось, что алхимия и астрономия – это выдумки дьявола, что гуманизм, исходящий от Платона, приводит к варварству и, наконец, что только власть святой римской церкви может спасти души от вечного проклятия. Рудольфа Второго, предоставившего свободу вероисповедания в своих «Грамотах Величества» теперь изображали только как сумасшедшего.
Я тогда узнал от этих двух дворян, что силы сопротивления собираются под знаменами Фридриха, молодого; пфальцграфа, возглавившего союз протестантских князей Европы и недавно обручившегося с Елизаветой, дочерью английского короля Иакова Первого. Этот брак должен был укрепить политическое объединение главных государств, противостоящих Риму. И разве можно было объяснить простой случайностью то, что этот же Иаков Первый чуть не стал жертвой покушения папистов, что король Генрих Французский совсем недавно убит и что Генрих, принц Уэльский, сторонник Реформации, умер от очень странной болезни? Газельмайер произнес следующую фразу:
– Лев Парацельса вступит в союз с турками, если это понадобится, чтобы разрушить Romisches Reich, империю Рима.
Под львом он имел в виду пфальцграфа Фридриха и его глашатая Кристиана фон Ангальта, политического инициатора всего этого предприятия. Тогда я еще не знал, что начиная с этой фразы, моя жизнь сделает очередной крутой поворот.
Дело в том, что один из тех двоих, которых принимал в тот вечер Газельмайер, был не кто иной, как этот князь Кристиан фон Ангальт, непримиримый враг Габсбургов. Высокий, коренастый, слегка сутулый, с бородой, закрывавшей почти все его лицо, кроме глаз, метавших искры сдержанного гнева, он прибыл сюда в сопровождении своего лекаря, малорослого и хилого Освальда Кролля, который, как я узнал впоследствии, написал трактат «De Signatura rerum» , где он проявил свои мистические и алхимические способности, посвятив их благородному жителю Богемии Петеру Боку фон Розенбергу, чей брат покровительствовал англичанину Джону Ди во время пребывания последнего в Праге. Вот в какую среду я тогда случайно попал, оказавшись в самом сердце гигантского заговора, направленного против сил Контрреформации, которые в то время были воплощены в личности императора Матьяша.
В тот вечер князь фон Ангальт очень долго меня расспрашивал. Я ничего не скрыл от него ни из своей жизни, ни из своих взглядов. Однако более всего он интересовался моей жизнью в Стамбуле и вовсе не потому, что ему показались увлекательными мои амурные похождения с султаншей, а потому, что он уже видел меня в роли посланника, отправленного к туркам, союз с которыми представлялся ему необходимым и неизбежным в борьбе против Антихриста – папы, против развращенного Вавилона – Рима и против поклонников Зверя – Габсбургов. Послушать этого человека, так я воистину был посланцем Божиим. Мне предстояло как можно скорее отправиться в Англию, где уже в течение двух месяцев находился пфальцграф Фридрих, получить из рук этого князя верительные грамоты, которые официально представят меня султану, чтобы я провел с ним переговоры о дальнейшем прибытии самого Ангальта в роли чрезвычайного представителя протестантских князей.
Голова у меня закружилась. Все эти политические хитросплетения казались мне непроходимыми дебрями. Конечно я готов был стать на защиту духовной свободы, но как художник, а не стратег. Я плохо представлял себя в шкуре посланника. И к тому же планы этого Ангальта казались мне чрезмерными. Однако я ничем не выдал своих колебаний. Идея отправиться в Лондон пришлась мне по душе, и поэтому я принял предложение встретиться с пфальцграфом Фридрихом, будущим зятем короля. Таким образом, через несколько дней моя небольшая семья и я снова отправились в дорогу, на этот раз в Амстердам, откуда корабль должен был доставить нас в Англию.
Поскольку все мои дорожные издержки уже были оплачены, у нас не возникло никаких трудностей во время этого путешествия, если не считать усталость детей. Теодора любила созерцать красоту природы, восторгаясь цветами или животными, встречавшимися на нашем пути. Из этой идиллической любви рождались чудесные сказки, которые Гаспар и Эльзбета всегда слушали с восторгом. В своей молодости моя жена играла на сцене одного из пражских театров, и ей очень нравилось изображать различные голоса персонажей той или иной истории, чему безумно радовались дети.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23