Что-то в этом духе. И хотя на конверте я не указал свой адрес, все письма, отправляемые авиапочтой, гасились печатью Канзас-Сити. Могу лишь предположить, что они видели адресованное Иноуэ письмо. Ведь только в нем я упоминал о своем увлечении стрельбой.
– Ты уверен?
– Уверен, – ответил я и указал на визитную карточку. – Этот ваш Харада, похоже, большой интеллектуал. Американцы в тех краях, в отличие от жителей Восточного и Западного побережья, воспринимают оружие как некое орудие, инструмент. Такие люди, как Энди, по-настоящему увлеченные стрельбой и состоящие в стрелковом клубе, отнюдь не редкость. Самые обычные граждане. Им ничуть не претит носить клубный головной убор. Харада, который, похоже, разбирается даже в таких тонкостях, кинул мне мяч. Во всяком случае, я представляю себе это именно так.
Она взглянула на визитную карточку:
Приносим свои извинения за наш интерес к Вашим воспоминаниям.
Но для чего… что они хотели этим сказать?
Что хорошо знают тебя? А если и так, то зачем?
– Не знаю. Могу лишь предположить, что воспоминания – это своего рода дорога в будущее, так что, возможно, их указание на мое прошлое стоит рассматривать шире.
Она склонила голову набок:
– Отвлечемся пока от их цели, – так или иначе, они явно не пожалели сил на серьезное расследование. С этим ты, надеюсь, не будешь спорить?
– Пожалуй.
– И у тебя нет ни единого предположения, что могло сделать тебя столь важной птицей?
– Нет, – сказал я, – для меня это настоящая загадка. Я впервые стал объектом столь пристального внимания.
– К тому же за тобой, кажется, следят, – отметила она. – Ты сказал, что случайная встреча с бывшим боссом на Гиндзе могла быть вовсе не случайной. Если так, то в тот период за тобой также могли следить и сообщать ему о твоих передвижениях. Логично?
– Наверно, – ответил я, – однако вряд ли за мной следили круглыми сутками. Я бы заметил. В принципе, достаточно с неделю понаблюдать за входом в мой дом, чтобы досконально изучить мой образ жизни. Вылазки в круглосуточный магазин да ночные прогулки по Гиндзе раз в два-три дня – вот и все мои перемещения. Достаточно знать основные точки маршрута, и наблюдение не потребует особых усилий.
– Но что ими движет? Какова цель?
– Именно это я и хочу узнать.
Она озадаченно склонила голову и снова повертела в руках карточку.
– Ты сказал, что твои воспоминания о событиях до и после самоубийства жены утратили ясность. И что психиатр Харш попытался их проанализировать.
– Ну, сказал.
– Из предпринятых ими действий и этого послания можно сделать вывод, что они знали об этих симптомах, если их можно назвать симптомами, знали о твоей болезни.
– Ну да, – сказал я.
– Также остается открытым вопрос, зачем они наняли меня.
– Да, остается и такой вопрос.
– Думаю, дело было так: они находят меня, очень похожую на твою жену, и устраивают нашу встречу. Может быть, события развивались несколько иначе, но результат получился именно таким. Тем самым они попытались вызвать у тебя шок.
Я молчал. Некоторое время она глядела на меня, но, так и не дождавшись ответа, недовольно спросила:
– О чем ты думаешь?
– О том, какая ты умная.
– Пытаешься сделать комплимент?
– Нет. Просто ты озвучила именно то, о чем я подсознательно догадывался, размышляя над этим с самого утра, но никак не мог сформулировать. Вероятно, все дело в моей тупости. Кстати, если их цель заключалась именно в том, чтобы вызвать шок, то они добились успеха. Но что дальше? Я много думал об их мотивах, о том, ради чего они все это затеяли.
– И что? Ты что-нибудь понял?
– Нет. Даже не представляю, что это может быть. Желай они о чем-то спросить, могли бы просто прийти ко мне, верно? Если их интересует какая-то личная информация, они тоже могли бы поинтересоваться об этом у меня. Слишком много усилий и времени ради создания неких декораций. Слишком масштабный спектакль.
– Слушай, а из врачей ты, помимо твоего повернутого на стрельбе дружка, ни к кому не обращался?
Я покачал головой:
– Нельзя сказать, что я в прямом смысле обратился к нему. Просто, когда мы сблизились, поведал ему свою историю. А он поставил диагноз. Даже карточку завел. В Японии меня ни разу не обследовал психиатр.
Снова нахлынули воспоминания. Что это было? Почему тогда у меня возникло желание поделиться с Энди? Может, это казалось проще сделать на иностранном языке? Или все дело в том, что я находился далеко от того места, где умерла Эйко? А может, время вылечило меня? Пожалуй, ни то, ни другое, ни третье. Просто эта пара американцев впервые показала мне, никогда не имевшему друзей в родной стране, что значит настоящая человеческая близость. Энди сказал, что не выставит мне счет. В Японии врач мог запросто поплатиться лицензией за бесплатное обслуживание, но Энди лишь рассмеялся. В знак благодарности я написал портрет Марты, за что она снова меня расцеловала. Громко чмокнула в щеку. Сейчас я скучаю даже по ее жуткому мясному рулету.
Мари спросила:
– Но откуда такие подробности известны нашему менеджеру? Вряд ли он специально мотался в американскую глубинку, чтобы разузнать их у твоего приятеля. Да и как бы он его нашел?
– Пожалуй, это было бы сложновато.
– Откуда такая беспечность, в самом-то деле?! Ты все время отвечаешь невпопад. Как насчет того, чтобы серьезно задуматься?
Я снова усмехнулся. Теперь я видел, что она полностью овладела собой.
Она сердито надула губы:
– Чего смеешься? Что тут смешного?
– Да, – сказал я, – я и правда был невнимателен. Совсем позабыл еще о двоих, кому отправил письма.
– Кто они?
– Первый – отец. Но письмо к нему я уничтожил сразу по приезде домой.
– А второй?
– Младший брат Эйко. Его зовут Хироси. Хироси Хатама.
Точно. Ему я тоже написал. И все же я не солгал Иноуэ. В письме к Хироси не было ни слова о моей жизни. Это было очень лаконичное письмо. Поскольку после смерти Эйко оставался открытым вопрос наследства, Хироси был единственным, кроме отца, человеком, кому мне пришлось дать свой американский адрес. Кажется, в том же письме я упомянул о поставленном Энди диагнозе, который скрыл даже от отца. Трудно сказать, почему я это сделал. Почему написал об этом ему, с которым и разговаривал-то от случая к случаю? Может, все дело в том, что Энди поделился со мной своими выводами как раз в тот момент, когда я писал письмо Хироси?
Пока я был в Америке, мне звонили из Японии лишь однажды. Звонил Хироси. Позже я узнал, что есть такая услуга: говоришь адрес за границей, и тебя соединяют по телефону с нужным абонентом. Именно этим сервисом он и воспользовался. От него я узнал о смерти отца.
– Тогда можно ему позвонить.
Подумав, я ответил:
– Нет, не буду. Может быть, позже я так и сделаю, но не сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Ты уверен?
– Уверен, – ответил я и указал на визитную карточку. – Этот ваш Харада, похоже, большой интеллектуал. Американцы в тех краях, в отличие от жителей Восточного и Западного побережья, воспринимают оружие как некое орудие, инструмент. Такие люди, как Энди, по-настоящему увлеченные стрельбой и состоящие в стрелковом клубе, отнюдь не редкость. Самые обычные граждане. Им ничуть не претит носить клубный головной убор. Харада, который, похоже, разбирается даже в таких тонкостях, кинул мне мяч. Во всяком случае, я представляю себе это именно так.
Она взглянула на визитную карточку:
Приносим свои извинения за наш интерес к Вашим воспоминаниям.
Но для чего… что они хотели этим сказать?
Что хорошо знают тебя? А если и так, то зачем?
– Не знаю. Могу лишь предположить, что воспоминания – это своего рода дорога в будущее, так что, возможно, их указание на мое прошлое стоит рассматривать шире.
Она склонила голову набок:
– Отвлечемся пока от их цели, – так или иначе, они явно не пожалели сил на серьезное расследование. С этим ты, надеюсь, не будешь спорить?
– Пожалуй.
– И у тебя нет ни единого предположения, что могло сделать тебя столь важной птицей?
– Нет, – сказал я, – для меня это настоящая загадка. Я впервые стал объектом столь пристального внимания.
– К тому же за тобой, кажется, следят, – отметила она. – Ты сказал, что случайная встреча с бывшим боссом на Гиндзе могла быть вовсе не случайной. Если так, то в тот период за тобой также могли следить и сообщать ему о твоих передвижениях. Логично?
– Наверно, – ответил я, – однако вряд ли за мной следили круглыми сутками. Я бы заметил. В принципе, достаточно с неделю понаблюдать за входом в мой дом, чтобы досконально изучить мой образ жизни. Вылазки в круглосуточный магазин да ночные прогулки по Гиндзе раз в два-три дня – вот и все мои перемещения. Достаточно знать основные точки маршрута, и наблюдение не потребует особых усилий.
– Но что ими движет? Какова цель?
– Именно это я и хочу узнать.
Она озадаченно склонила голову и снова повертела в руках карточку.
– Ты сказал, что твои воспоминания о событиях до и после самоубийства жены утратили ясность. И что психиатр Харш попытался их проанализировать.
– Ну, сказал.
– Из предпринятых ими действий и этого послания можно сделать вывод, что они знали об этих симптомах, если их можно назвать симптомами, знали о твоей болезни.
– Ну да, – сказал я.
– Также остается открытым вопрос, зачем они наняли меня.
– Да, остается и такой вопрос.
– Думаю, дело было так: они находят меня, очень похожую на твою жену, и устраивают нашу встречу. Может быть, события развивались несколько иначе, но результат получился именно таким. Тем самым они попытались вызвать у тебя шок.
Я молчал. Некоторое время она глядела на меня, но, так и не дождавшись ответа, недовольно спросила:
– О чем ты думаешь?
– О том, какая ты умная.
– Пытаешься сделать комплимент?
– Нет. Просто ты озвучила именно то, о чем я подсознательно догадывался, размышляя над этим с самого утра, но никак не мог сформулировать. Вероятно, все дело в моей тупости. Кстати, если их цель заключалась именно в том, чтобы вызвать шок, то они добились успеха. Но что дальше? Я много думал об их мотивах, о том, ради чего они все это затеяли.
– И что? Ты что-нибудь понял?
– Нет. Даже не представляю, что это может быть. Желай они о чем-то спросить, могли бы просто прийти ко мне, верно? Если их интересует какая-то личная информация, они тоже могли бы поинтересоваться об этом у меня. Слишком много усилий и времени ради создания неких декораций. Слишком масштабный спектакль.
– Слушай, а из врачей ты, помимо твоего повернутого на стрельбе дружка, ни к кому не обращался?
Я покачал головой:
– Нельзя сказать, что я в прямом смысле обратился к нему. Просто, когда мы сблизились, поведал ему свою историю. А он поставил диагноз. Даже карточку завел. В Японии меня ни разу не обследовал психиатр.
Снова нахлынули воспоминания. Что это было? Почему тогда у меня возникло желание поделиться с Энди? Может, это казалось проще сделать на иностранном языке? Или все дело в том, что я находился далеко от того места, где умерла Эйко? А может, время вылечило меня? Пожалуй, ни то, ни другое, ни третье. Просто эта пара американцев впервые показала мне, никогда не имевшему друзей в родной стране, что значит настоящая человеческая близость. Энди сказал, что не выставит мне счет. В Японии врач мог запросто поплатиться лицензией за бесплатное обслуживание, но Энди лишь рассмеялся. В знак благодарности я написал портрет Марты, за что она снова меня расцеловала. Громко чмокнула в щеку. Сейчас я скучаю даже по ее жуткому мясному рулету.
Мари спросила:
– Но откуда такие подробности известны нашему менеджеру? Вряд ли он специально мотался в американскую глубинку, чтобы разузнать их у твоего приятеля. Да и как бы он его нашел?
– Пожалуй, это было бы сложновато.
– Откуда такая беспечность, в самом-то деле?! Ты все время отвечаешь невпопад. Как насчет того, чтобы серьезно задуматься?
Я снова усмехнулся. Теперь я видел, что она полностью овладела собой.
Она сердито надула губы:
– Чего смеешься? Что тут смешного?
– Да, – сказал я, – я и правда был невнимателен. Совсем позабыл еще о двоих, кому отправил письма.
– Кто они?
– Первый – отец. Но письмо к нему я уничтожил сразу по приезде домой.
– А второй?
– Младший брат Эйко. Его зовут Хироси. Хироси Хатама.
Точно. Ему я тоже написал. И все же я не солгал Иноуэ. В письме к Хироси не было ни слова о моей жизни. Это было очень лаконичное письмо. Поскольку после смерти Эйко оставался открытым вопрос наследства, Хироси был единственным, кроме отца, человеком, кому мне пришлось дать свой американский адрес. Кажется, в том же письме я упомянул о поставленном Энди диагнозе, который скрыл даже от отца. Трудно сказать, почему я это сделал. Почему написал об этом ему, с которым и разговаривал-то от случая к случаю? Может, все дело в том, что Энди поделился со мной своими выводами как раз в тот момент, когда я писал письмо Хироси?
Пока я был в Америке, мне звонили из Японии лишь однажды. Звонил Хироси. Позже я узнал, что есть такая услуга: говоришь адрес за границей, и тебя соединяют по телефону с нужным абонентом. Именно этим сервисом он и воспользовался. От него я узнал о смерти отца.
– Тогда можно ему позвонить.
Подумав, я ответил:
– Нет, не буду. Может быть, позже я так и сделаю, но не сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86