Реакции нет, ни малейшего признака жизни.
- Вы прекрасно видите, - обратился он к Гольду. - Вы напрасно теряете время. Здесь профессиональный жаргон ничего не даст.
Гольд пожал плечами.
- Вы не можете утверждать, что я не прилагал усилий.
- Вы старались принудить меня, да! - выкрикнул я. - Кучка негодяев, вы меня уверяли, что Ник ничего не узнает, если я соглашусь предстать перед вашим так называемым правосудием. Но вы рассчитываете открыть ему всю грязь потом, не так ли?
Гольд с презрением посмотрел на меня.
- Единственная вещь, которую я вам обещал, Хаббен: если вы согласитесь играть в игру, Николас не будет присутствовать на слушаниях. Если только вы не предпочитаете видеть его там, рядом с вами, чтобы он смотрел на вас с соответствующим выражением?
Я принялся приковывать велосипеды цепью к решетке Центрального Парка, а Ник смотрел на меня с выражением, которое бывает только у него. И как всегда в таких случаях, у меня возникло впечатление, что он здесь старший.
- Ну что же, согласен, старина, я слишком осторожен, - сказал я ему. Но по мне лучше так, чем видеть пару черных ковбоев, уводящих наших лошадей у нас на глазах.
- Я предпочел бы, чтобы ты не выражался подобным образом.
- Я не хотел.
- Вот те на! Еще один замшелый консерватор.
- Ой! Можно подумать, что ты людей не обижаешь.
Мы заулыбались, прекрасно понимая друг друга. Было немало вещей, на которые мы смотрим по-разному, и вся соль состоит в том, чтобы не терять чувства юмора по отношению к ним.
Мы взбираемся на вершину холма и усаживаемся там, прислонившись к камню и храня молчание. Я вырываю травинку, провожу тонким стебельком по одной, затем по другой щеке.
- Итак? - спрашивает Ник.
- Я не знаю, как лучше выразиться. Подыскиваю слова поточнее.
- В основном покороче, да?
- Да.
- Ну и что?
- Ладно, решено. Вы с матерью с завтрашнего дня переберетесь к бабушке и дедушке. А послезавтра она отправится в Мексику оформлять развод.
- Одна?
- Да.
- Ты не думаешь, что я должен поехать с ней?
- Нет. Она не желает никого видеть.
- Но ты не думаешь, что там несколько опасно? Я хочу сказать...
- Я знаю то, что ты хочешь сказать. Но мексиканский адвокат и его жена - друзья мистера Гольда. Он уже предупредил их, и они за ней присмотрят. Ожидая мать, займись бабушкой и дедушкой. Для них это столь же неприятный момент, который нужно пережить.
- Вот те на... А они подумают тоже самое обо мне... Мне бы не хотелось пока там появляться.
- Мы не можем так поступить, Ник. В конечном счете это тяжкий момент для всех.
Молчание. Тягостная пауза. Наконец он спросил:
- Что происходит? Что-то не складывается?
- Не знаю. Столько всякого. И всяких обстоятельств...
- Я, например?
- Нет. Вовсе нет. Только не ты. И не забивай такими мыслями себе голову.
- Я не могу этому помешать.
- Советую тебе поскорее выбросить это из головы. Поверь мне, ты был лучшим в нашей жизни.
- Тогда что не складывается?
- Я тебе сказал. Всякое. Все меняется. Ты понимаешь, двое людей создают семью и все идет отлично. Но люди меняются. Это единственная вещь в мире, в которой можно быть уверенным. Люди меняются. И то, что было у них общего, может потеряется в пути.
Он посмотрел на меня со свойственным только ему выражением.
- Бабушка с дедушкой не изменились.
Я подумал о Джулиусе и Дженниш Береш, о своем первом визите к ним. Вздохнул и сказал сыну:
- Иногда я сожалею, что ты полукровка. Эта половинка заставляет обрезать тебе волосы на четверть?
- Pilpoul.
- Так это будет по-еврейски?
- На иврите. Но бабушка с дедушкой никогда не менялись, не так ли?
- Да. Только я полагаю, что их различие не было таким глубоким, как между твоей матерью и мной.
Вновь молчание. Я слежу за многочисленными прохожими, пытаюсь представить магические слова, способные немедленно излечить все раны моего сына. Их нет. Я не смог заставить себя позавтракать; теперь депрессия и голод вызывают тошноту. Хочу расплакаться, но не могу.
- Я тебя когда-нибудь увижу? - спрашивает Ник.
- Каждый уикэнд, если только пожелаешь. Я переселяюсь, нашел квартиру ближе к центру, рядом с Гринвич Виллидж, там будет комната и для тебя. Ты будешь у себя дома. Ты сможешь приходить туда прямо из школы в пятницу и оставаться до вечера воскресенья.
- Бабушка и дедушка знают?
- Это часть нашего соглашения. Они все знают.
- Идет. Ты понимаешь, они всегда так обо всем хлопочут, что мне не хотелось бы...
- Нет, они понимают, что ты будешь приходить только на выходные. Впрочем, тебе не придется долго жить у них. У вас с матерью вскоре будет своя квартира, как только мистер Гольд найдет что-то подходящее.
Я заметил. что лучшее средство преодолеть неловкую ситуацию - говорить невесть что. Нанизывать слова, как бусинки. И главное - смотреть прямо перед собой, не повернуться к Нику, лишь наблюдать за чернокожими и пуэрториканцами, оставляющими за собой на тропинке у наших ног обертки от жвачки, пакетики от попкорна и пивные банки.
Я плачу налоги, уходящие на пособие для их многодетных семей, чтобы они могли покупать эту грязь. Просто жульничество. Потом я оплачиваю уборщика этого мусора. И в благодарность за это они набрасываются на моего сына, возвращающегося из школы, и он приходит домой с ножевым ранением в руку и окровавленным рукавом.
Это выше моих сил. Я поворачиваюсь к нему и замечаю, что он наблюдает за мной. Я подумал, что было бы лучше, чтобы новость сообщила ему Джоан, как и она хотела, но у меня нет к ней доверия, я боялся, что она исказит факты. Я не знал бы, что и как она объяснила, потому-то воскресным утром я здесь, в Центральном Парке, готовый распять своего собственного сына, а он этого не заслуживает, ибо никогда не сделал мне ничего плохого, только верил в меня.
С мрачным видом лекарь пристально глядит на меня. Заседатели вновь стали восковыми фигурами. Фантастика. Кошмар. Конечно, это кошмар.
- Проснитесь же во имя Господа! Немедленно!
Изо всех сил я закусываю губу. Сжимаю зубы и делаю безнадежное усилие воли, чтобы, игнорируя боль, прогнать её, но она лишь усиливается. Я почти теряю сознание, чувствую тепловатую жидкость, стекающую по подбородку. Кровь?
- Почему дети? Почему дети должны страдать? - спрашивает меня Эрнст. Знаете ли вы, кто написал эти строчки, Пит?
- Достоевский. В "Братьях Карамазовых".
- Вы один из его почитателей? Вы остались им с тех пор, как открыли его во время учебы в университете?
- Да.
- И ещё Толстого, Тургенева, Флобера, Джойса и Манна? Вы должны любить Папу Хемингуэя?
- Да.
- Ах, так... Ибо это, Пит, только фантазия. Не процесс. Но фантазия, во время которой вы, новоиспеченный Максвелл Перкинс, вновь открываете Достоевского, Хемингуэя и поднимаете их на вершину славы. Вы рвете голосовые связки и вымостили ими дорогу сквозь литературную чащу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31