— сказал он презрительно.
— Пять минут смеха как двадцать граммов масла! — наставительно сказал Петька и вышел к костру за добавкой.
— Они сегодня с дедом Клавой в бане так реготали — на улице было слышно, — сказала Катя.
— Соскучился по нас, вот и радуется! Золотой парень! — сказал Антипа и улыбнулся. Его коричневое, заросшее густющей бородой лицо сделалось добрым и ласковым. — А брехун до чего… Раз зимою ещё попросили его наши старухи газету прочитать, он и начал вычитывать: там пожар, там наводнение, там бандиты пятьдесят человек зарезали… Бабка Настя газету хвать да к Клавдию: «Дедок, ты гляди, что в мире деется…» Дед очки надел, а в газете-то в нашей районной всего и ужасов — коза пропала! Золотой хлопец!
— Чего ж хорошего? — недовольно буркнул Лёшка. — Обманщик!
— Не обманщик он, а врун! — поправил Антипа, наливая в кружку чёрного чая. — Он же не для выгоды обманывает, а для смеху врёт… Это разница.
— А я, — сказал Лёшка, — врунов презираю. Хоть каких… Ненадёжные они.
— Это Петя ненадёжный? — Катя даже встала. — Да когда Антипу Андреича браконьеры ранили, он его шесть километров по сугробам тащил… Все даже удивлялись потом, как он смог! А когда мы в болоте заблудились да в крепость попали, так он…
— Подумаешь, — засмеялся Лёшка. — Да мы тоже в этой…
Горячая рука Вадима легла Лёшке на затылок.
— Да о чём вы говорите? Вы пейте чай! Хороший парень — и славно. Где это он запропастился? Альберт, позови его…
— Вот ещё!
— Позови! — сказал Вадим.
Лёшка нехотя взял накомарник и вышел наружу.
— Стой! — услышал он Петькин шёпот. — Стой.
— Чего ты? — стряхивая его руку с плеча, сказал Кусков.
— Тихо, — прошептал Петька, — смотри, кабаны пришли…
Кусков глянул вперёд.
На том месте, где они оставили припасы, шевелились какие-то тени.
— Вот! — тихо засмеялся Петька. — Картошку они вашу едят…
— Да я их…
— Стой! Ты что! — повис на нём Петька. — Ты смотри лучше! А картошки я тебе завтра принесу! Смотри, вон какие поросята, ой! Полосатые, как крыжовник! А этот-то, носатый! Ух ты!
«Как он видит?» — удивился Лёшка, но когда его глаза привыкли к темноте, он тоже увидел носатого вожака или, наверное, мать и маленьких круглых и полосатых детёнышей, которые копались в разорванном мешке с картошкой и хрюкали.
— Я, понимаешь, вышел… — шептал Петька. — А они тут ковыряются, хорошо, я их успел заметить, а то бы мне кабаниха дала!
— Чего она может сделать? — усмехнулся Кусков.
— Чего? — ахнул Петька. — Да кабанов медведи сторонятся! Кабан одним махом лошади ногу перекусывает! У секача знаешь какие клычищи? Хо! Чего кабан может сделать…
— А откуда ты знаешь? — спросил Лёшка.
— Здрасте! — сказал Петька. — Ты что, «Жизнь животных» не читал?
— Я спортом занимаюсь. Дзюдо!
— Ну да! — пришёл в восторг Петька. — Слушай, покажи приёмчик, а?
— Спортзал нужен! — авторитетно сказал Лёшка.
— Да ладно тебе. Мы полянку найдём и на траве… А? Давай?
Странное дело: Кусков забыл, как только что этот мальчишка смеялся над ним, называя его стряпухой.
«Вроде этот Столбов парень ничего…» — подумал он.
— Тебя, Альберт, за смертью посылать… — высунул голову из двери Вадим. — Куда вы пропали?
Кабаны, услышав человеческий голос, фыркнули и рванулись напролом через лес, только треск пошёл…
— Эх! — вздохнул Петька. — Спугнули!
— Кого?
— Кабанов. Жалко, я бы ещё на них посмотрел.
— Ладно, — сказал Вадим, — идите в избу, а то Антипа ваш меня совсем заговорил… И говорит, и говорит, как радио…
— Пусть говорит! — серьёзно сказал Петька. — Пусть говорит. Он тридцать лет молчал. Заговорил — и пусть говорит досыта.
— Да я не против, только чай ваш простынет… — примирительно обнял их за плечи Вадим.
— Ой! Чуть не забыла! — всплеснула руками Катя, когда они вошли. — Директор совхоза просил вас, если не трудно, зайти завтра в правление. У него к вам есть дело. Приходите, посмотрите, как мы теперь на новом месте живём. А?
Глава восемнадцатая
Горшки и боги
Кусок мокрой глины звучно шлёпнулся на рокочущий круг. Мастер положил на него руки, и вдруг из них стал вырастать бледно-зелёный влажный цветок кринки.
Лёшка неотрывно следил за руками мастера и не мог постигнуть, как это он вытягивает из бесформенной глины тонкую и стройную фигуру кувшина.
«Цветок! — подумал Кусков. — Он ведь не лепит горшок, а как будто выращивает». Мастер тонкой проволокой срезал готовый кувшин с основания и поставил на полку сушиться.
— Мне ваш мотор не надобен! — сказал гончар скрипучим сварливым голосом. — Я не трактор!
— Так ведь эт-т-то же для об-об-легчения! Чтобы-б-бы ноги не уставали, — сказал, страшно заикаясь, молодой парень, директор мастерских народного промысла. Так торжественно назывались два подвала: в одном стояли верстаки и станки деда Клавдия, в другом лепил горшки этот сварливый старик.
— Ежели я ногами крутить не буду, — скрипел гончар, не вынимая изо рта самокрутки, — они у меня отсохнут!
— Ну-ну-ну в-в-вот договорись с вам-ми! — развёл руками директор. — В-в-вам все условия х-хочешь создать, а-а-а в-в-вы… То вам муфельные п-п-печи не нравятся, п-подавай для обжига другие! П-п-построили, т-так нет — опять плохо!
— Пойми ты, — сказал старик. — Я же неодинаково кручу, я когда быстрее, когда медленнее. Учёный, а такой простой вещи не понимаешь. Севолод! — закричал он в дальний угол, где мальчишки, Лёшкины ровесники, босыми ногами топтали глину. — Что ты скочешь как козёл, ты не прыгай, а ходи плотней, всей ступнёй отжимай, всей ступнёй… Надавали оболтусов! Тебе не гончарный материал давить, а, прости господи, дерьмо.
— В-в-вот всё время р-ругается! — огорчённо сказал Вадиму директор мастерских, которого, несмотря на возраст (было ему лет двадцать), все звали уважительно Андрей Маркелыч. — О-о-о-рёт на всех!
— Не я на всех! — горестно сказал старик. — А я от всех криком кричу! Вот!
Он поднял ногу с рокочущего круга на перекладину, и круг остановился.
— Жил-поживал. Нет! Схватили, перевезли в эти каменны гробы — обучай горшки лепить!
— В-в-вас п-п-преподавателем п-п-просили б-быть!
— Да я согласный! Тут трудов немного…
Старик потёр тыльной стороной испачканной глиной ладони небритую щёку.
— Горшки лепить — дело нехитрое, и обезьяна выучить можно. Ему, — он усмехнулся беззубым запавшим ртом, — обезьяну-то, и работать сподручней, у него руки четыре, а у меня только две…
Кусков посмотрел на Вадима.
Художник внимательно слушал.
— Не-не-не пойму я вас! — сказал Андрей Маркелыч.
— А что тут понимать! — закричал старик, шмякая на круг новый кусок глины. — Керамические классы открыли — название хорошее. Научное! А на шута они нужны?
— К-к-как… К-к-как! — даже подпрыгнул Андрей Маркелыч.
— Ну!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Пять минут смеха как двадцать граммов масла! — наставительно сказал Петька и вышел к костру за добавкой.
— Они сегодня с дедом Клавой в бане так реготали — на улице было слышно, — сказала Катя.
— Соскучился по нас, вот и радуется! Золотой парень! — сказал Антипа и улыбнулся. Его коричневое, заросшее густющей бородой лицо сделалось добрым и ласковым. — А брехун до чего… Раз зимою ещё попросили его наши старухи газету прочитать, он и начал вычитывать: там пожар, там наводнение, там бандиты пятьдесят человек зарезали… Бабка Настя газету хвать да к Клавдию: «Дедок, ты гляди, что в мире деется…» Дед очки надел, а в газете-то в нашей районной всего и ужасов — коза пропала! Золотой хлопец!
— Чего ж хорошего? — недовольно буркнул Лёшка. — Обманщик!
— Не обманщик он, а врун! — поправил Антипа, наливая в кружку чёрного чая. — Он же не для выгоды обманывает, а для смеху врёт… Это разница.
— А я, — сказал Лёшка, — врунов презираю. Хоть каких… Ненадёжные они.
— Это Петя ненадёжный? — Катя даже встала. — Да когда Антипу Андреича браконьеры ранили, он его шесть километров по сугробам тащил… Все даже удивлялись потом, как он смог! А когда мы в болоте заблудились да в крепость попали, так он…
— Подумаешь, — засмеялся Лёшка. — Да мы тоже в этой…
Горячая рука Вадима легла Лёшке на затылок.
— Да о чём вы говорите? Вы пейте чай! Хороший парень — и славно. Где это он запропастился? Альберт, позови его…
— Вот ещё!
— Позови! — сказал Вадим.
Лёшка нехотя взял накомарник и вышел наружу.
— Стой! — услышал он Петькин шёпот. — Стой.
— Чего ты? — стряхивая его руку с плеча, сказал Кусков.
— Тихо, — прошептал Петька, — смотри, кабаны пришли…
Кусков глянул вперёд.
На том месте, где они оставили припасы, шевелились какие-то тени.
— Вот! — тихо засмеялся Петька. — Картошку они вашу едят…
— Да я их…
— Стой! Ты что! — повис на нём Петька. — Ты смотри лучше! А картошки я тебе завтра принесу! Смотри, вон какие поросята, ой! Полосатые, как крыжовник! А этот-то, носатый! Ух ты!
«Как он видит?» — удивился Лёшка, но когда его глаза привыкли к темноте, он тоже увидел носатого вожака или, наверное, мать и маленьких круглых и полосатых детёнышей, которые копались в разорванном мешке с картошкой и хрюкали.
— Я, понимаешь, вышел… — шептал Петька. — А они тут ковыряются, хорошо, я их успел заметить, а то бы мне кабаниха дала!
— Чего она может сделать? — усмехнулся Кусков.
— Чего? — ахнул Петька. — Да кабанов медведи сторонятся! Кабан одним махом лошади ногу перекусывает! У секача знаешь какие клычищи? Хо! Чего кабан может сделать…
— А откуда ты знаешь? — спросил Лёшка.
— Здрасте! — сказал Петька. — Ты что, «Жизнь животных» не читал?
— Я спортом занимаюсь. Дзюдо!
— Ну да! — пришёл в восторг Петька. — Слушай, покажи приёмчик, а?
— Спортзал нужен! — авторитетно сказал Лёшка.
— Да ладно тебе. Мы полянку найдём и на траве… А? Давай?
Странное дело: Кусков забыл, как только что этот мальчишка смеялся над ним, называя его стряпухой.
«Вроде этот Столбов парень ничего…» — подумал он.
— Тебя, Альберт, за смертью посылать… — высунул голову из двери Вадим. — Куда вы пропали?
Кабаны, услышав человеческий голос, фыркнули и рванулись напролом через лес, только треск пошёл…
— Эх! — вздохнул Петька. — Спугнули!
— Кого?
— Кабанов. Жалко, я бы ещё на них посмотрел.
— Ладно, — сказал Вадим, — идите в избу, а то Антипа ваш меня совсем заговорил… И говорит, и говорит, как радио…
— Пусть говорит! — серьёзно сказал Петька. — Пусть говорит. Он тридцать лет молчал. Заговорил — и пусть говорит досыта.
— Да я не против, только чай ваш простынет… — примирительно обнял их за плечи Вадим.
— Ой! Чуть не забыла! — всплеснула руками Катя, когда они вошли. — Директор совхоза просил вас, если не трудно, зайти завтра в правление. У него к вам есть дело. Приходите, посмотрите, как мы теперь на новом месте живём. А?
Глава восемнадцатая
Горшки и боги
Кусок мокрой глины звучно шлёпнулся на рокочущий круг. Мастер положил на него руки, и вдруг из них стал вырастать бледно-зелёный влажный цветок кринки.
Лёшка неотрывно следил за руками мастера и не мог постигнуть, как это он вытягивает из бесформенной глины тонкую и стройную фигуру кувшина.
«Цветок! — подумал Кусков. — Он ведь не лепит горшок, а как будто выращивает». Мастер тонкой проволокой срезал готовый кувшин с основания и поставил на полку сушиться.
— Мне ваш мотор не надобен! — сказал гончар скрипучим сварливым голосом. — Я не трактор!
— Так ведь эт-т-то же для об-об-легчения! Чтобы-б-бы ноги не уставали, — сказал, страшно заикаясь, молодой парень, директор мастерских народного промысла. Так торжественно назывались два подвала: в одном стояли верстаки и станки деда Клавдия, в другом лепил горшки этот сварливый старик.
— Ежели я ногами крутить не буду, — скрипел гончар, не вынимая изо рта самокрутки, — они у меня отсохнут!
— Ну-ну-ну в-в-вот договорись с вам-ми! — развёл руками директор. — В-в-вам все условия х-хочешь создать, а-а-а в-в-вы… То вам муфельные п-п-печи не нравятся, п-подавай для обжига другие! П-п-построили, т-так нет — опять плохо!
— Пойми ты, — сказал старик. — Я же неодинаково кручу, я когда быстрее, когда медленнее. Учёный, а такой простой вещи не понимаешь. Севолод! — закричал он в дальний угол, где мальчишки, Лёшкины ровесники, босыми ногами топтали глину. — Что ты скочешь как козёл, ты не прыгай, а ходи плотней, всей ступнёй отжимай, всей ступнёй… Надавали оболтусов! Тебе не гончарный материал давить, а, прости господи, дерьмо.
— В-в-вот всё время р-ругается! — огорчённо сказал Вадиму директор мастерских, которого, несмотря на возраст (было ему лет двадцать), все звали уважительно Андрей Маркелыч. — О-о-о-рёт на всех!
— Не я на всех! — горестно сказал старик. — А я от всех криком кричу! Вот!
Он поднял ногу с рокочущего круга на перекладину, и круг остановился.
— Жил-поживал. Нет! Схватили, перевезли в эти каменны гробы — обучай горшки лепить!
— В-в-вас п-п-преподавателем п-п-просили б-быть!
— Да я согласный! Тут трудов немного…
Старик потёр тыльной стороной испачканной глиной ладони небритую щёку.
— Горшки лепить — дело нехитрое, и обезьяна выучить можно. Ему, — он усмехнулся беззубым запавшим ртом, — обезьяну-то, и работать сподручней, у него руки четыре, а у меня только две…
Кусков посмотрел на Вадима.
Художник внимательно слушал.
— Не-не-не пойму я вас! — сказал Андрей Маркелыч.
— А что тут понимать! — закричал старик, шмякая на круг новый кусок глины. — Керамические классы открыли — название хорошее. Научное! А на шута они нужны?
— К-к-как… К-к-как! — даже подпрыгнул Андрей Маркелыч.
— Ну!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42