— Дай закурить, — сказал Женька.
— Да у меня у самого, кажется, последняя, — сказал Васька, но все-таки папиросу дал и, закурив, протянул горящую спичку Женьке. Огонь на кончике спички в солнечном свете прозрачен, невидим; не видать, отчего почернела и скорчилась спичка и отчего задымила папироса. Солнце светило на ту сторону улицы, где собрались ребята; а другая сторона была еще в тени, и листья крапивы там вдоль забора, вымытые росой, темны и мокры. И пыль посреди улицы — на той стороне прохладная, а на этой теплая. И два гусеничных следа по пыли: кто-то проехал на тракторе.
— Переживает Сережка, — сказала Лида Шурику. — Новый папа у него.
— Не переживай, — сказал Васька. — Он дядька ничего себе, по лицу видать. Как жил, так и будешь жить, какое твое дело.
— Он мне купит велисапед, — сказал Сережа, вспомнив вчерашний разговор.
— Обещал купить, — спросил Васька, — или же просто ты надеешься?
— Обещал. Мы вместе в магазин пойдем. В воскресенье. Завтра будет пятница, потом суббота, а потом воскресенье.
— Двухколесный? — спросил Женька.
— Трехколесный не бери, — посоветовал Васька. — На кой он тебе. Ты скоро вырастешь, тебе нужен двухколесный.
— Да врет он все, — сказала Лида. — Никакого велисапеда ему не купят.
Шурик надулся и сказал:
— Мне мой папа тоже купит велисапед. Как будет получка, так и купит.
ПЕРВОЕ УТРО С КОРОСТЕЛЕВЫМ. — В ГОСТЯХ
Загремело железо во дворе. Сережа посмотрел в калитку: это Коростелев снимал болты и отворял ставни. Он был в полосатой рубашке и голубом галстуке, мокрые волосы гладко зачесаны. Он отворил ставни, а мама изнутри толкнула створки окна, они распахнулись, и мама что-то сказала Коростелеву. Он ответил ей, облокотясь на подоконник. Она протянула руки и сжала его лицо в ладонях. Они не замечали, что с улицы смотрят ребята.
Сережа вошел во двор и сказал:
— Коростелев! Мне нужно лопату.
— Лопату?.. — переспросил Коростелев.
— И вообще все, — сказал Сережа.
— Войди, — сказала мама, — и возьми, что тебе надо.
В маминой комнате стоял непривычный запах — табака и чужого дыханья. Чужие вещи валялись тут и там: одежда, щетка, папиросные коробки на столе… Мама расплетала косу. Когда она расплетает свои длинные косы, бесчисленные каштановые змейки закрывают ее ниже пояса; а потом она их расчесывает, пока они не распрямятся и не станут похожи на летний ливень… Из-за каштановых змеек мама сказала:
— С добрым утром, Сереженька.
Он не ответил, занятый видом коробок. Они были пленительны своей новизной и одинаковостью. Он взял одну, она была заклеена, не открывалась.
— Положи на место, — сказала мама, видевшая все в зеркале. — Ты ведь пришел за игрушками?
Кубик лежал за комодом. Сережа, присев на корточки, видел его, но достать не мог: рука не дотягивалась.
— Что ты там пыхтишь? — спросила мама.
— Мне никак, — ответил Сережа.
Вошел Коростелев. Сережа спросил его:
— Ты мне потом отдашь эти коробки?
(Он знал, что взрослые отдают детям коробки тогда, когда то, что в коробках, уже выкурено или съедено.)
— Вот тебе в порядке аванса, — сказал Коростелев.
И подарил Сереже одну коробку, выложив из нее папиросы. Мама попросила:
— Помоги ему. У него что-то завалилось за комод.
Коростелев ухватил комод своими большими руками — старый комод заскрипел, подвинулся, и Сережа без труда достал кубик.
— Здорово! — сказал он, с одобрением посмотрев вверх на Коростелева.
И ушел, прижимая к груди коробку, кубик и еще столько игрушек, сколько смог захватить. Он снес их в комнату тети Паши и свалил на пол, между своей кроватью и шкафом.
— Ты забыл лопату, — сказала мама. — Так срочно она была тебе нужна, а ее-то ты и забыл.
Сережа молча взял лопату и отправился во двор. Ему уже расхотелось копать, он только что задумал переложить свои фантики — бумажки от конфет — в новую коробку; но было неудобно не покопать хоть немножко, когда мама так сказала.
Под яблоней земля рыхлая и легче поддается. Копая, он старался забирать поглубже — на полную лопату. Это была работа не за страх, а за совесть, он кряхтел от усилий, мускулы напрягались на его руках и на голой узенькой спине, золотистой от загара. Коростелев стоял на террасе, курил и смотрел на него.
Явилась Лида с Виктором на руках и сказала:
— Давай цветов насажаем. Красиво будет.
Она усадила Виктора наземь, прислонив к яблоне, чтобы он не падал. Но он все равно сейчас же упал — на бок.
— Ну, ты, сиди! — прикрикнула Лида, встряхнула его и усадила покрепче. — Глупый ребенок. Другие уже сидят в этом возрасте.
Она говорила нарочно громко, чтобы Коростелев на террасе услышал и понял, какая она взрослая и умная. Искоса поглядывая на него, она принесла ноготков и воткнула в землю, вскопанную Сережей, приговаривая:
— Вот видишь, до чего красиво!
А потом принесла из-под желоба белых и красных камушков и разложила вокруг ноготков. Она растирала землю в пальцах и прихлопывала ладонями, руки у нее стали черные.
— Не красиво разве? — спрашивала она. — Говори, только не ври.
— Да, — признался Сережа. — Красиво.
— Эх, ты! — сказала Лида. — Ничего без меня не умеешь сделать.
Тут Виктор опять упал, на этот раз затылком.
— Ну и лежи, раз ты такой, — сказала Лида.
Виктор не плакал, сосал свой кулак и изумленно смотрел на листья, шевелящиеся над ним. А Лида взяла скакалку, которою была подпоясана вместо пояса, и принялась скакать перед террасой, громко считая: «Раз, два, три…» Коростелев засмеялся и ушел с террасы.
— Смотри, — сказал Сережа, — по нем муравьи лазиют.
— Фу, дурак! — с досадой сказала Лида, подняла Виктора и стала счищать с него муравьев, и от чистки его платье и голые ноги почернели.
— Моют, моют его, — сказала Лида, — и все он грязный.
Мама позвала с террасы:
— Сережа! Иди одеваться, пойдем в гости.
Он охотно побежал на зов — в гости ходят ведь не каждый день. В гостях хорошо, дают конфеты и показывают игрушки.
— Мы пойдем к бабушке Насте, — объяснила мама, хотя он не спрашивал, — неважно к кому, лишь бы в гости.
Бабушка Настя — серьезная и строгая, на голове белый платочек в крапушку, завязанный под подбородком. У нее есть орден, на ордене Ленин. И всегда она носит черную кошелку с застежкой «молнией». Открывает кошелку и дает Сереже что-нибудь вкусное. А в гостях у нее Сережа еще не был.
Все они нарядились — и он, и мама, и Коростелев — и пошли. Коростелев и мама взяли его за руки с двух сторон, но он скоро вырвался: куда веселей идти самому. Можно остановиться и посмотреть в щелку чужого забора, как там страшная собака сидит на цепи и ходят гуси. Можно убежать вперед и прибежать обратно к маме. Погудеть и пошипеть, изображая паровоз. Сорвать с куста зеленый стручок — пищик — и попищать. Поднять с земли золотую копейку, которую кто-то потерял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26