Происходит обратное: какая— то сила тянет 5-ю батарею вниз. Почему— то на корабле — и не только на нашем корабле — стремятся к среднему, к худшему, но не к лучшему. И стремление это заложено в «мере поощрения»… Вот в чем проблема. — Не вам ее разрешать, Лукьянов! Не вам! Я прихожу к мысли, что политическое руководство на линкоре осуществляется вами некомпетентно! Оно вам не по силам! — Иного и прямо противоположного мнения придерживаются более знающие руководители. — Замполит встал, одернул китель. — Напомню, что в этой должности я утвержден Центральным Комитетом партии! — А я, по— вашему, кем?.. Женсоветом гарнизона? Долгушин в бешенстве выскочил из каюты. Ноги несли его к трапу: быстрее, на ют, барказом на Минную стенку, бегом в штаб флота, потребовать снятия Лукьянова, Милютина, всех!.. Одумался. Зашел в кают— компанию, постоял под вентилятором, выпил воды, посидел в кресле, покурил. Понял, что все впустую. Здесь, на линкоре, и родилась вседозволенность, и не Манцев страшен, а манцевщина, глумление над приказами, хихиканье над «Техминимумом». Уже два офицера выгнаны с флота, вздумали подражать линкоровскому лейтенанту. Провокатор! Тем большая нужда в командире. Надо идти к нему, Долгушин оглядел себя в зеркале. Все— таки командир. и какой командир! Каждый год приказом командующего флотом определяется старшинство командиров кораблей, старшему отдаются адмиральские почести, в этом году им объявлен командир крейсера «Ворошилов», но все корабли эскадры по— прежнему играют «захождение» командиру линейного корабля. Старожилы Черноморского флота рассказывали Ивану Даниловичу, что восемнадцать лет назад таким неслыханным и невиданным уважением пользовался командир крейсера «Червона Украина» капитан 2 ранга Кузнецов Н. Г., нынешний Главнокомандующий. Долгушин прошел в корму. В треугольнике, где сходились каюты правого и левого бортов, застыли рассыльные в отчетливой неподвижности. И тут же перед Долгушиным возник мичман: погоны приделаны как— то косо, и в лице косина замечалась, какая— то асимметрия во всем чувствовалась. Мичман сказал, что командир ждет, и тоном, каким говорят «убери швабру, салага!», приказал рассыльному: — Помощника вызови. Долгушин постучался и вошел. Друг и одноклассник сидел за столом, спиной к нему. Поднял голову, отложил книгу, встал. — Ты, Иван?.. Прошу. — Здравствуй, Коля. Не помешал? — Помешал. ПСП почитывал. — Правила совместного плавания?.. Шутить изволишь. Ты эти правила с училища наизусть знаешь. — Поэтому и читаю. И убеждаюсь, что ПСП — документ почти политической важности. — В том смысле, что правила можно толковать так и эдак? Командир чуть удивленно глянул на него. — Наоборот. Они допускают только одно, единственно верное решение вопроса о безопасности плавания корабля в составе соединения. Тебя это тоже волнует, иначе бы не навестил… На то и глаза вахтенному офицеру, чтоб первым увидеть опасность. Олег Манцев записал в журнал, а потом и доложил помощнику о прибытии на корабль начальника политотдела эскадры. Видел он его не впервые, последний раз на корабельном празднике, годовщине поднятия флага, и тогда еще поразился числу иностранных орденов на тужурке почетного гостя. Прибывший скрылся в корабельных недрах. Вахта шла отменно, и полной неожиданностью было появление на юте Бориса Гущина, выбритого, чистого, при кортике, взвинченного, обозленного. Странно глянув на Олега, он отбросил брезент с приставного столика и открыл вахтенный журнал. Так мог поступать только человек, пришедший на вахту. Показался и Болдырев, дежурный по кораблю. И помощник командира. Наступила некоторая ясность. — Манцев! К командиру! Срочно! Вахту сдать Гущину! Болдыреву быть на юте! Никто, пожалуй, на линкоре не мог припомнить Случая, когда офицера снимали с вахты ради беседы с командиром. «Я уже обошел палубы» — — сказал Гущин, помогая Олегу снять нарукавную повязку. «Прикуси язык!» — тихо предупредил Болдырев Олега. Допущенный рассыльным к двери (где— то мелькнуло перекошенное лицо Орляинцева), получив после стука разрешение, Олег вошел в каюту и доложил о себе командиру, прервав того на полуслове: командир рассказывал что-то веселое. «Вот он, герой нашего времени…» — услышал Олег. Широко расставленными, как при игре в жмурки, пальцами командир толкнул его в грудь, усаживая на стул слева от себя. Справа же сидел капитан 1 ранга, начальник политотдела. На Олега он не глянул даже, а при словах командира поморщился. Олег сел. О нем будто забыли. И Олег Манцев сжал губы, чтобы не заулыбаться: командир линейного корабля пустился в разухабистую военно— морскую травлю! Командир живописно повествовал о том, как во Владике, то есть Владивостоке, встретил друга Витю, которого звали также «Кранцем». Прислушиваясь к похождениям Вити— Кранца, Олег украдкою рассматривал каюту. Штабы зарезервировали все лучшее на корабле, и командир ютился в клетушке размером чуть больше той, в которой обитал сам Олег. Прямо от двери — стол, вплотную к борту, стулья слева и справа развернуты к двери, темно— голубой бархат закрывал спальную часть каюты, — нет, невозможно было представить себе командира, безмятежно спавшим) Много месяцев назад Манцев представлялся в этой каюте командиру в день прибытия на корабль. И был здесь недавно, когда утверждался отчет о стрельбе No 13. Еще три стрельбы проведены, все на «отлично», отчеты командир подписывал на ходовом мостике. Залихватская травля набирала темп. Вспоминались проказы каких— то дим, юрок и женек, имевших военно— морские и аграрно— технические прозвища. Гость явно тяготился травлею, подавленно смотрел на носки своих ботинок, досадливо улыбался, нетерпеливо ерзал. Все проказники, как догадывался Олег, учились некогда вместе с обоими каперангами. Все они, эти юрки, димки и женьки («Хомут», «Маркиза» и «Крюйс») умели пить чуть ли не из бочки, с громким успехом волочились за девицами и о своих похождениях оставили краткие воспоминания, выцарапанные на стенах гауптвахт Балтики, Севера и Дальнего Востока. — …А Хомут свое тянет, приходи да приходи вечерком в «Золотой Рог». Ладно, отвечаю, приду, но с условием: девочки будут?.. (Командир — и «девочки»? Ну, чем не хохма?.. Олег не удержался, хмыкнул.) Будут, отвечает он уверенно. И что ты думаешь? Прихожу и вижу: семьдесят пять девчонок за банкетным столом! Весь кордебалет Большого театра приволок, театр тогда на гастролях во Владике был. Семьдесят пять! Пресновато получалось у командира, подумал Манцев. Нет размаха, нет деталей, оживляющих повествование. Командиру бы походить в каюту No 61, послушать, поучиться травле. Или сейчас разрешить Олегу показать свое искусство. Оба каперанга окарачь выползли бы на палубу, сломленные хохотом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82