Вдруг сыщик притих. Ему показалось, что кто-то ковыряет ключом в замке.
Так и есть! Дверь открылась. Петя собрался было закричать Маше, чтобы та быстрее вытащила его, но тут из передней послышался мужской голос:
– Ни на какую картину больше не пойду, пока не услышу отзывы о ней от нескольких знакомых.
– Ну хорошо, Михаил! – сказал женский голос. – Мы, кажется, ушли с картины. Чего же ты еще ворчишь?
– С картины ушли, а часа полтора все-таки потеряно. Тещенька, у вас не найдется что-нибудь поесть?
Тут Петя узнал голос Машиной бабушки, Ксении Ивановны:
– Найдется. Ничего, Вера! Сейчас накормим его – он и перестанет ворчать.
Как я уже сказал, Петя был человеком застенчивым. Услышав голоса взрослых, он пришел в ужас, что его могут обнаружить в чужой квартире, да еще в шкафу под мойкой. Он и не думал теперь просить о помощи; он только припал глазами к щели.
В кухню вошла бабушка. Вошла и остановилась как вкопанная. Вертя пуговицу на вязаном жакете, часто помаргивая, она смотрела на залитый водою пол, на пылесос, стоящий на табурете, на таз с грязной водой...
– Миша! Вера! Идите сюда! – наконец крикнула она. – Да идите сюда скорее, говорю!
В дверях появилась крупная блондинка со скуластым русским лицом. Увидев, что творится в кухне, она сцепила пальцы рук перед грудью.
– Боже ты мой! – тихо сказала она.
Вслед за женщиной вошел небольшого роста, очень подтянутый гражданин. Он тоже окинул взглядом кухню, при этом его худощавое лицо ничуть не изменилось.
– Интересно, что она изобретает? – сказал он и провел рукой по седеющим, зачесанным назад волосам.
Лицо и шея у женщины вдруг стали малиновыми. Она, как Самбо, уперлась кулаками в бока.
– Мишка, ты ослеп? Что они сделали с пылесосом? Из него же вода капает! А ну, проверь пылесос!
Петя, конечно, догадался, что мужчина – это отец Самбо, а женщина – ее мать.
Позднее он узнал, что их зовут Михаил Андреевич и Вера Григорьевна.
Михаил Андреевич взял шнур от пылесоса и воткнул вилку в штепсель. Пылесос безмолвствовал. Тогда Машин папа пощелкал выключателем на самом пылесосе. Тоже никакого эффекта.
– Да. Как видно, спалили, – сказал Михаил Андреевич.
– Ну вот вам, пожалуйста! – заговорила бабушка. – И еще полотер испортили. Нет, граждане, если вы так будете воспитывать детей...
Вера Григорьевна сердито обернулась к бабушке:
– Только, мама, пожалуйста, без поучений! Очень тебя прошу: пожалуйста, без поучений! И без тебя...
Она не договорила. В кухне вдруг появилась красная, запыхавшаяся Самбо, за ней возник один юный конструктор, другой, третий... пятый... восьмой... Сзади всех маячила длинная фигура Эдика Лазовского. Самбо диким взглядом оглядывала кухню, а юные конструкторы, увидев взрослых, вежливо и негромко заговорили:
– Здравствуйте!..
– Разрешите войти?
– Извините, пожалуйста!
– Где Петька? – спросила Самбо.
– Во-первых, какой Петька, а во-вторых, что все это значит? – в свою очередь спросила Вера Григорьевна.
– Петя Калач. Он... он мог задохнуться! – крикнула Самбо и. бросившись к мойке, распахнула дверь.
– Ай! – взвизгнула бабушка, которая первой увидела сидящего под мойкой детектива.
Сыщик на карачках выполз из шкафа.
– Жив! – почти хором сказали юные конструкторы.
Взрослые ничего не сказали. Женщины стояли в полном оцепенении, а Михаил Андреевич вынул портсигар и стал закуривать.
Сыщик поднялся на ноги, но выпрямиться не смог: слишком долго просидел он в низеньком шкафу. Теперь он стоял, согнувшись под прямым углом.
– Ну ладно, – сказал Михаил Андреевич. – Может, кто-нибудь объяснит, что все это значит?
Петя задрал голову, чтобы посмотреть на него.
– Ваша дочь Люся убежала из дому... – прокряхтел он. – Вместе с Митей Клюквиным... Это они пережгли пылесос.
Мама с бабушкой только переглянулись между собой, а папа подавился табачным дымом и долго кашлял. Юные конструкторы сосредоточенно молчали.
– Так. А подробней? – сказал Михаил Андреевич.
– Здравствуйте! – послышался гудящий бас, и все, оглянувшись, увидели Митрофана Фомича. – Вы простите, что я врываюсь, не постучавшись. Вижу – дверь открыта, а тут... такие события...
Машин папа поздоровался с учителем, сказал: "Да, действительно события" – и добавил, что сейчас "вот этот юноша все объяснит".
За это время Петя успел выпрямиться. Кроме того, он немного успокоился и мог говорить более или менее связно. Он рассказал о событиях сегодняшнего дня и о том, что ему говорила Заноза, перед тем как покинуть квартиру. Когда он сказал, что Люся упомянула о какой-то записке, бабушка бросилась вон из кухни, юные конструкторы поспешно расступились перед ней. Через полминуты бабушка вернулась, неся в руке тетрадочный листок.
– Машка, это? Ничего не разберу: опять очки куда-то дела.
Самбо взяла у бабушки листок, взглянула на него.
– Слушайте! – взволнованно сказала она и стала громко читать. "Дорогие мама, папа, бабушка, Маша, Федор Никанорович и Римма Тимофеевна! Мы признаемся во всем. Это мы испортили пылесос и полотер, и это мы все время мыли пол, из-за которого невинно страдала Маша. Мы никому не хотели зла, мы хотели только изобрести поломоечную машину, чтобы облегчить труд человека, но мы знаем, что вы нас не простите. И поэтому мы решили уйти из дому и уехать подальше и добывать на хлеб своим трудом. Прощайте навсегда, навсегда! Ваши неблагодарные Людмила Пролеткина и Дмитрий Клюквин".
О том, что происходило в последующие минуты, трудно рассказать связно. Вера Григорьевна уставилась в одну точку, кусая губы, тиская пальцы. Бабушка побежала к Митиным родителям. Юные конструкторы говорили каждый свое. Самбо оглядывалась во все стороны и растерянно повторяла:
– Ну зачем же она скрывала!.. Ну, от мамы, от бабушки еще туда-сюда... а от меня? Ну, сказала бы откровенно, и я бы ей ничего не сделала... Я бы, наоборот, даже помогла... И тогда ничего бы не было... и ничего бы не случилось... Зачем она скрывала! – Все это Самбо говорила таким тоном, словно оправдывалась, и вид у нее был такой расстроенный, как будто она чувствовала себя во всем виноватой.
Вернулась бабушка, а с ней пришли супруги Клюквины – Федор Никанорович и Римма Тимофеевна. Худенькая, некрасивая Римма Тимофеевна плакала и сморкалась. Коренастый, с большой лысиной Федор Никанорович, как видно, чувствовал себя неловко. Он прижал небритый подбородок к груди, он то закладывал руки за спину, то прятал их в карманы брюк, то совал их в карманы пиджака.
– Из-за тебя все это, черт жестокий! – сказала, плача, Римма Тимофеевна. – Запугал мальчишку ремнем, вот теперь ищи его!..
– А я что? – смущенно бормотал Митькин отец. – "Ремнем, ремнем"! Как будто я... это... каждый день... Я его уже сколько... это..
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25