Этих Саввушка отгонял, чтобы ненароком не попортили зерна.
Николка вязал сеть для голубиной западни. Работая, он мысленно возвращался ко Пскову. Дело ясное: нужно известить псковичей, и поскорее. Но как? Может, открыть всё отцу? А вдруг он скажет: «Не встревай не в своё дело»? Как в тот раз, когда Николка заступился за Мартина. Взрослые живут с опаской да с оглядкой: немцы не раз учиняли погромы в Русском конце и всегда рады воспользоваться для этого любым поводом, хотя по мирному договору епископ с Орденом и обязаны оберегать русских от обид и притеснений. Нет, взрослых не надо впутывать в это дело — у них забот и так хватает… Вот кабы здесь был Трифон Аристов!
Николка покосился на Трифоновых гонцов. Если псковичи смогут вовремя позвать на помощь Москву и Новгород, магистр возвратится от стен Пскова не солоно хлебавши, как уже не раз бывало. Но ведь совсем недавно подписан мир и псковичи живут себе спокойно и ни о чём не подозревают! И если Псков останется один на один со стотысячным магистровым войском…
Дело ясное, надо послать голубя с вестью. Для того они тут, собственно, и сидят. Только вот незадача: читать-то его отец Исидор научил и теперь не нахвалится своим учеником, а учить письму только ещё собирается! Но скоро ли выучишься письму настолько, чтобы составить нужное послание? Не доучишься ли до того, что от Пскова одни угольки останутся?
Размышляя, он привычно орудовал плоской деревянной иглицей, на которую был намотан запас ниток. В левой руке у него была гладкая дощечка. Николка продевал иглицу в готовую ячею, завязывал узелок, затягивал его покрепче, потом обёртывал ниткой дощечку, продевал иглицу в следующую ячею и делал очередной узелок. Так он быстро проходил по всему ряду, и на дощечке оказывалось столько витков, сколько раз Николка продевал иглицу в ячеи и завязывал на них узелки. Тогда он вынимал дощечку и оказывалось, что готов ряд новых ячей.
«Остаётся одно, — думал Николка, — пусть напишет Мартын. Он, правда, по-русски не может, но это не важно — Трифон разумеет немецкую грамоту. Чернил да бумаги выпрошу у отца Исидора, он мне даст… Хоть бы скорей Мартын пришёл!»
На лестнице послышались шаги. Что-то тяжеловаты они для Мартина. Николка с удивлением увидел отца, который почти никогда сюда не поднимался с тех пор, как его сын, обожавший голубей, научился управляться с ними лучше всякого взрослого.
Отец был на редкость в добром и весёлом расположении духа: ему много радости доставляла работа над Трифоновой лампадой, а сегодня к тому же был Новый год и такое яркое солнце! Он сказал:
— У всех нынче праздник, а они, сердешные, — отец кивнул на Трифоновых голубей, — томятся в клетке! Давай отпустим их — всё равно до Рождественской ярмарки они уж вряд ли понадобятся! Прилетят они домой, и у них тоже будет праздник! Да и Трифон обрадуется, что мы о нём в Новый год вспомнили.
Николка остолбенел. Такого оборота дела он не ожидал. Прежде он всегда ликовал, когда оставшихся голубей отпускали наконец домой, но сейчас… Если голуби сейчас улетят, всё пропало: как тогда предупредишь псковичей о грозящей беде? Ведь осенью ни туда, ни оттуда никакой оказии не бывает.
— Ты что, язык проглотил? — весело сказал отец. — Отворяй отсадок! Выпускай пленников на волю! — И он шагнул к отсадку.
— Погоди! — чужим хриплым голосом крикнул Николка и бросился к отсадку, опережая отца.
Варфоломей Платонов с изумлением уставился на сына.
— Что с тобой нынче стряслось? Ты не захворал, случаем? Николка, запинаясь, промямлил:
— Это… как его… надо покормить их перед дорогой…
— Да эва у них пшеницы-то в отсадке! — сказал отец. — Они ходят по зерну!
— То есть… это… я хотел сказать: напоить… — пробормотал Николка.
— И воды в плошке полно! — возразил отец.
— Надо свежей, — сказал Николка. — Я сейчас переменю и толчёной соли щепотку подсыплю, чтоб напились как следует и по дороге пить не захотели.
— Добро! — согласился отец.
Насыпав в медную ступку крупной соли, Николка взял пестик и начал её толочь, а отцу сказал:
— Идите с Саввушкой во двор: со двора лучше смотреть, как полетят! Я сейчас к вам спущусь!
— И то, — ответил отец.
Когда отец и Саввушка ушли, Николка поспешно переменил воду в плошке, бросил в неё щепотку толчёной соли, размешал, и все голуби разом опустили клювы с большими нарослями в воду и несколько мгновений пили, не отрываясь. Николка ловко ухватил обеими руками самого крупного, так что тот даже не трепыхнулся, и пересадил его в малый отсадок, стоявший в углу. На отсадок этот он накидал сена из охапки, на которой всегда сидел Мартин, и, оставив отворенной дверцу большого отсадка, бросился вниз по лестнице во двор.
Некоторое время Трифоновых гонцов не было видно, только свои голуби перепархивали с крыши на перекладину, с перекладины на приполок и обратно. Но вот из окошка стремительно вылетел большой сизый голубь, горбоносый, с длинной шеей. А через мгновенье один за другим выскочили ещё четыре таких же. Они сразу сошлись в стаю и, сделав круг над Русским концом, понеслись в сторону Пскова.
— А почему их только пять? — спросил отец. — Их же было шесть! Может, один замешкался там, в отсадке? Надо его выгнать — пусть своих догоняет.
— Это самое… — забормотал Николка, — шестой… он тово…
— Что «тово»? — спросил отец.
— Я их кормил намедни да и упустил одного ненароком…
— Что ты мелешь! — воскликнул отец. — Я только что своими глазами видел в отсадке шесть голубей!
— Тебе… тово… побластилось…
— Это тебе бластится! — сердито сказал отец и снова ступил на лестницу, ведущую в голубятню.
У Николки так колотилось сердце, когда поднимался вслед за отцом, что он даже боялся, как бы тот не услыхал этого стука.
Увидев пустой отсадок и окинув взглядом голубятню, отец покачал головой и сказал:
— И верно, побластилось. Праздничный хмель, верно, надо мной подшутил.
А Мартин в тот день так и не пришёл. Не пришёл он и на другой, и на третий день…
Глава одиннадцатая. ТАЙНА КОЖАНОГО МЕШКА
Старший приказчик Георга Фекингузена доложил своему хозяину, что недосчитался в лавке одного нового кожаного мешка. Он сообщил также, что подозревает в краже младшего приказчика. Младший приказчик играет в кости, а игроки — самый ненадёжный народ. Проигрывая, они хотят во что бы то ни стало отыграться, и чем больше проигрывают, тем сильнее у них это желание. Продувшийся игрок отца с матерью за два гульдена продаст, лишь бы было что поставить на кон. По мнению старшего приказчика, были основания предполагать, что мешок пропал из лавки не пустым: вряд ли кто-нибудь станет красть мешок ради самого мешка, в особенности, если на нём оттиснут торговый знак всем известного купца.
Решено было поручить Мартину следить за младшим приказчиком под видом помощи в лавке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Николка вязал сеть для голубиной западни. Работая, он мысленно возвращался ко Пскову. Дело ясное: нужно известить псковичей, и поскорее. Но как? Может, открыть всё отцу? А вдруг он скажет: «Не встревай не в своё дело»? Как в тот раз, когда Николка заступился за Мартина. Взрослые живут с опаской да с оглядкой: немцы не раз учиняли погромы в Русском конце и всегда рады воспользоваться для этого любым поводом, хотя по мирному договору епископ с Орденом и обязаны оберегать русских от обид и притеснений. Нет, взрослых не надо впутывать в это дело — у них забот и так хватает… Вот кабы здесь был Трифон Аристов!
Николка покосился на Трифоновых гонцов. Если псковичи смогут вовремя позвать на помощь Москву и Новгород, магистр возвратится от стен Пскова не солоно хлебавши, как уже не раз бывало. Но ведь совсем недавно подписан мир и псковичи живут себе спокойно и ни о чём не подозревают! И если Псков останется один на один со стотысячным магистровым войском…
Дело ясное, надо послать голубя с вестью. Для того они тут, собственно, и сидят. Только вот незадача: читать-то его отец Исидор научил и теперь не нахвалится своим учеником, а учить письму только ещё собирается! Но скоро ли выучишься письму настолько, чтобы составить нужное послание? Не доучишься ли до того, что от Пскова одни угольки останутся?
Размышляя, он привычно орудовал плоской деревянной иглицей, на которую был намотан запас ниток. В левой руке у него была гладкая дощечка. Николка продевал иглицу в готовую ячею, завязывал узелок, затягивал его покрепче, потом обёртывал ниткой дощечку, продевал иглицу в следующую ячею и делал очередной узелок. Так он быстро проходил по всему ряду, и на дощечке оказывалось столько витков, сколько раз Николка продевал иглицу в ячеи и завязывал на них узелки. Тогда он вынимал дощечку и оказывалось, что готов ряд новых ячей.
«Остаётся одно, — думал Николка, — пусть напишет Мартын. Он, правда, по-русски не может, но это не важно — Трифон разумеет немецкую грамоту. Чернил да бумаги выпрошу у отца Исидора, он мне даст… Хоть бы скорей Мартын пришёл!»
На лестнице послышались шаги. Что-то тяжеловаты они для Мартина. Николка с удивлением увидел отца, который почти никогда сюда не поднимался с тех пор, как его сын, обожавший голубей, научился управляться с ними лучше всякого взрослого.
Отец был на редкость в добром и весёлом расположении духа: ему много радости доставляла работа над Трифоновой лампадой, а сегодня к тому же был Новый год и такое яркое солнце! Он сказал:
— У всех нынче праздник, а они, сердешные, — отец кивнул на Трифоновых голубей, — томятся в клетке! Давай отпустим их — всё равно до Рождественской ярмарки они уж вряд ли понадобятся! Прилетят они домой, и у них тоже будет праздник! Да и Трифон обрадуется, что мы о нём в Новый год вспомнили.
Николка остолбенел. Такого оборота дела он не ожидал. Прежде он всегда ликовал, когда оставшихся голубей отпускали наконец домой, но сейчас… Если голуби сейчас улетят, всё пропало: как тогда предупредишь псковичей о грозящей беде? Ведь осенью ни туда, ни оттуда никакой оказии не бывает.
— Ты что, язык проглотил? — весело сказал отец. — Отворяй отсадок! Выпускай пленников на волю! — И он шагнул к отсадку.
— Погоди! — чужим хриплым голосом крикнул Николка и бросился к отсадку, опережая отца.
Варфоломей Платонов с изумлением уставился на сына.
— Что с тобой нынче стряслось? Ты не захворал, случаем? Николка, запинаясь, промямлил:
— Это… как его… надо покормить их перед дорогой…
— Да эва у них пшеницы-то в отсадке! — сказал отец. — Они ходят по зерну!
— То есть… это… я хотел сказать: напоить… — пробормотал Николка.
— И воды в плошке полно! — возразил отец.
— Надо свежей, — сказал Николка. — Я сейчас переменю и толчёной соли щепотку подсыплю, чтоб напились как следует и по дороге пить не захотели.
— Добро! — согласился отец.
Насыпав в медную ступку крупной соли, Николка взял пестик и начал её толочь, а отцу сказал:
— Идите с Саввушкой во двор: со двора лучше смотреть, как полетят! Я сейчас к вам спущусь!
— И то, — ответил отец.
Когда отец и Саввушка ушли, Николка поспешно переменил воду в плошке, бросил в неё щепотку толчёной соли, размешал, и все голуби разом опустили клювы с большими нарослями в воду и несколько мгновений пили, не отрываясь. Николка ловко ухватил обеими руками самого крупного, так что тот даже не трепыхнулся, и пересадил его в малый отсадок, стоявший в углу. На отсадок этот он накидал сена из охапки, на которой всегда сидел Мартин, и, оставив отворенной дверцу большого отсадка, бросился вниз по лестнице во двор.
Некоторое время Трифоновых гонцов не было видно, только свои голуби перепархивали с крыши на перекладину, с перекладины на приполок и обратно. Но вот из окошка стремительно вылетел большой сизый голубь, горбоносый, с длинной шеей. А через мгновенье один за другим выскочили ещё четыре таких же. Они сразу сошлись в стаю и, сделав круг над Русским концом, понеслись в сторону Пскова.
— А почему их только пять? — спросил отец. — Их же было шесть! Может, один замешкался там, в отсадке? Надо его выгнать — пусть своих догоняет.
— Это самое… — забормотал Николка, — шестой… он тово…
— Что «тово»? — спросил отец.
— Я их кормил намедни да и упустил одного ненароком…
— Что ты мелешь! — воскликнул отец. — Я только что своими глазами видел в отсадке шесть голубей!
— Тебе… тово… побластилось…
— Это тебе бластится! — сердито сказал отец и снова ступил на лестницу, ведущую в голубятню.
У Николки так колотилось сердце, когда поднимался вслед за отцом, что он даже боялся, как бы тот не услыхал этого стука.
Увидев пустой отсадок и окинув взглядом голубятню, отец покачал головой и сказал:
— И верно, побластилось. Праздничный хмель, верно, надо мной подшутил.
А Мартин в тот день так и не пришёл. Не пришёл он и на другой, и на третий день…
Глава одиннадцатая. ТАЙНА КОЖАНОГО МЕШКА
Старший приказчик Георга Фекингузена доложил своему хозяину, что недосчитался в лавке одного нового кожаного мешка. Он сообщил также, что подозревает в краже младшего приказчика. Младший приказчик играет в кости, а игроки — самый ненадёжный народ. Проигрывая, они хотят во что бы то ни стало отыграться, и чем больше проигрывают, тем сильнее у них это желание. Продувшийся игрок отца с матерью за два гульдена продаст, лишь бы было что поставить на кон. По мнению старшего приказчика, были основания предполагать, что мешок пропал из лавки не пустым: вряд ли кто-нибудь станет красть мешок ради самого мешка, в особенности, если на нём оттиснут торговый знак всем известного купца.
Решено было поручить Мартину следить за младшим приказчиком под видом помощи в лавке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27