они слушали добрый, успокаивающий голос своего нового друга — он так хорошо напоил их молоком! — и от всего этого им сразу стало лучше.
Казалось, теперь они забыли и страшное шипение выдры, и сову с ее круглыми желтыми глазами и злым хлопающим клювом. Как жутко она смеялась над ними в ту темную ночь! И вот они подползли друг к другу, что-то бормоча и урча про себя, — уже давно они этого не делали, — и ели, ели, пока не наелись досыта.
А Большое Перо, делая быстрые взмахи веслом, гнал каноэ домой, к своим любимым детям. Он очень радовался подарку, который вез им. Он не сомневался, что и сынишка, хотя тот был тремя годами старше сестры, вместе с ней будет забавляться зверьками. И он был рад, что помог этим маленьким страдальцам.
Беседуя со своим каноэ или с ружьем, быть может, с бобрятами или просто сам с собой, он говорил:
— Мино-та-кия! (Хорошо!) Кэгет мино-та-кия! (Очень хорошо!)
Маленькие искатели приключений тоже, наверно, были всем довольны, так как они совсем притихли. И в самом деле: им было хорошо в их гнездышке. Сквозь оконца берестяного домика к ним доносилась звонкая песня дроздов, веселое журчание воды и убаюкивающий гомон лесных насекомых. Только время от времени, видно вспомнив своих близких и родную землянку, они жалобно похныкивали и теснее прижимались друг к дружке. И тогда тоска затихала, усталые головки склонялись, а круглые черные глазки отказывались смотреть… Все звуки словно замирали вокруг, и все горести куда-то исчезали. Бобрята спали.
Вот как получилось, что два маленьких заблудившихся бобренка, таких маленьких, что они легко поместились бы вдвоем в пол-литровом горшочке, ехали теперь к новому дому и к новым друзьям; они видели много удивительных вещей, о которых даже самые умные бобры ничего не слыхали, и пережили приключения, которых не переживал никто из бобров, я в этом вполне уверен.
Большое Перо был прав, когда говорил «мино-та-кия». Это было на самом деле чудесно!
Глава V. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ САДЖО
Почти неделю спустя после описанных событий Саджо и Шепиэн хлопотали по хозяйству, готовясь к встрече с отцом. Они жили недалеко от поселка Обисоуэй. Этот поселок лежал в Долине Лепечущих Вод, вблизи небольшого водопада, чье тихое, убаюкивающее журчание напоминало индейцам лепет сонных голосов. Отсюда и пошло такое название.
Около озера на зеленом пригорке стояла бревенчатая избушка Большого Пера. Лес подступал прямо к ней. Но участок вблизи домика был старательно расчищен от бурелома и молодняка, сквозь ряды стройных деревьев открывался чудесный вид на озеро.
Это было огромное озеро. Его холмистые, заросшие лесом берега убегали в голубую даль, словно волны необъятного изумрудного океана. Узкая тропинка вилась от избушки вниз по склону холма, к роще высоких, стройных тополей, стоявших у самой воды. Там Гитчи Мигуон любил коротать с детьми часы своего досуга в жаркие летние дни.
Хижина охотника была невелика, но снаружи выглядела очень живописно: она была срублена из золотистых сосновых бревен, а все щели были тщательно законопачены желтовато-зеленым мхом. И, хотя внутри находилась лишь одна-единственная комната, в ней было уютно. Пол из гладко отесанных, крепко сколоченных бревен отличался ослепительной чистотой, потому что его усердно скребли и мыли, и ни один пол не мог состязаться с ним в чистоте. На трех скамьях-кроватях, поставленных в ряд вдоль стены, красовались аккуратно сложенные индейские одеяла, привезенные с Гудзонова залива. Они радовали глаз своими яркими красками. Некоторые из них были красные, другие белые или зеленые; на всех цветных одеялах по краям шли белые широкие полосы. Три одностворчатых оконца сверкали на солнце; на стеклах не было ни одного пятнышка, и они блестели, по выражению Шепиэна, как внутренняя сторона ружейного дула, — таково было его понятие о чистоте. В таком состоянии он поддерживал обычно и свое ружье. А сегодня он особенно усердно смазывал и начищал его внутри и снаружи, пока ружье не заблестело весело в своем углу, напротив входной двери, так что не заметить его было бы невозможно. Мальчик выменял это ружье у скупщика Американской меховой компании на четыре дорогие норковые шкурки и хранил его, как бесценное сокровище; других собственных вещей у него было немного, смею вас в этом уверить.
Саджо насушила тростниковых стеблей, нарезала их ровными кусочками и выкрасила в голубой, алый и желтый цвета. Потом она стала нанизывать их на длинные нити, искусно подбирая в затейливый узор. И, когда она повесила эти разноцветные нити тростниковых бус густыми рядами, по бокам окошек, ей казалось, что они выглядят как настоящие занавески. Девочка долго не могла налюбоваться на свою работу.
Потом она начала хлопотать около стола. Расставила жестяные тарелки, положила ножи и вилки, как им полагается лежать. Скоро появился на середине стола большой каравай индейского хлеба баннок, только что испеченный и еще теплый. И хотя до рождества было далеко, Саджо украсила хлеб настоящей, только совсем маленькой елочкой. Девочка чувствовала себя по-праздничному, и ей очень хотелось, чтобы стол и все вещи в комнате выглядели нарядными.
Маленькая железная печурка была начищена так старательно, что выглядела совсем новой. У этой печурки не было ни духовки, ни ножек. Пришлось подложить два больших плоских камня, что оказалось весьма удобным приспособлением для печения хлеба. А делалось это так. Сначала тесто ставилось на плиту, а потом, когда оно подходило, — под плиту, между двумя нагретыми камнями; там оно пеклось и даже подрумянивалось от огня в печке, который горел сверху. Иначе хлеб пришлось бы переворачивать на сковороде, когда он был наполовину испеченным, и не было бы полной уверенности в успехе. А Саджо, поверьте, прекрасно пекла хлеб; она не раз угощала им меня.
И Шепиэн тоже не сидел сложа руки. Он разостлал посреди пола новую оленью шкуру, недавно растянутую и высушенную, принес охапку дров и положил их возле печки, на которой тушились в огромном горшке лакомые куски оленины — его охотничья добыча. Шепиэн подстрелил оленя из своего ружья, которое красовалось теперь в углу комнаты.
Меднокожий, черноглазый, как и все индейцы племени оджибвей, Шепиэн казался не по летам серьезным мальчиком и ростом был выше своих сверстников.
Закончив хлопоты по хозяйству, он сел в ожидании отца. Мальчик был уверен, что отец непременно вернется к их семейному празднику, как обещал; он всегда держал свое слово, если только в лесу с ним не случалось чего-нибудь неожиданного. А Саджо? Она продолжала суетиться и бегать взад и вперед по комнате, и вслед взлетали две черные косички, а карие глаза ее блестели от возбуждения. То она хлопотала у плиты, то расставляла у стола чурбаны, заменявшие им стулья, то поправляла свои тростниковые занавеси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Казалось, теперь они забыли и страшное шипение выдры, и сову с ее круглыми желтыми глазами и злым хлопающим клювом. Как жутко она смеялась над ними в ту темную ночь! И вот они подползли друг к другу, что-то бормоча и урча про себя, — уже давно они этого не делали, — и ели, ели, пока не наелись досыта.
А Большое Перо, делая быстрые взмахи веслом, гнал каноэ домой, к своим любимым детям. Он очень радовался подарку, который вез им. Он не сомневался, что и сынишка, хотя тот был тремя годами старше сестры, вместе с ней будет забавляться зверьками. И он был рад, что помог этим маленьким страдальцам.
Беседуя со своим каноэ или с ружьем, быть может, с бобрятами или просто сам с собой, он говорил:
— Мино-та-кия! (Хорошо!) Кэгет мино-та-кия! (Очень хорошо!)
Маленькие искатели приключений тоже, наверно, были всем довольны, так как они совсем притихли. И в самом деле: им было хорошо в их гнездышке. Сквозь оконца берестяного домика к ним доносилась звонкая песня дроздов, веселое журчание воды и убаюкивающий гомон лесных насекомых. Только время от времени, видно вспомнив своих близких и родную землянку, они жалобно похныкивали и теснее прижимались друг к дружке. И тогда тоска затихала, усталые головки склонялись, а круглые черные глазки отказывались смотреть… Все звуки словно замирали вокруг, и все горести куда-то исчезали. Бобрята спали.
Вот как получилось, что два маленьких заблудившихся бобренка, таких маленьких, что они легко поместились бы вдвоем в пол-литровом горшочке, ехали теперь к новому дому и к новым друзьям; они видели много удивительных вещей, о которых даже самые умные бобры ничего не слыхали, и пережили приключения, которых не переживал никто из бобров, я в этом вполне уверен.
Большое Перо был прав, когда говорил «мино-та-кия». Это было на самом деле чудесно!
Глава V. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ САДЖО
Почти неделю спустя после описанных событий Саджо и Шепиэн хлопотали по хозяйству, готовясь к встрече с отцом. Они жили недалеко от поселка Обисоуэй. Этот поселок лежал в Долине Лепечущих Вод, вблизи небольшого водопада, чье тихое, убаюкивающее журчание напоминало индейцам лепет сонных голосов. Отсюда и пошло такое название.
Около озера на зеленом пригорке стояла бревенчатая избушка Большого Пера. Лес подступал прямо к ней. Но участок вблизи домика был старательно расчищен от бурелома и молодняка, сквозь ряды стройных деревьев открывался чудесный вид на озеро.
Это было огромное озеро. Его холмистые, заросшие лесом берега убегали в голубую даль, словно волны необъятного изумрудного океана. Узкая тропинка вилась от избушки вниз по склону холма, к роще высоких, стройных тополей, стоявших у самой воды. Там Гитчи Мигуон любил коротать с детьми часы своего досуга в жаркие летние дни.
Хижина охотника была невелика, но снаружи выглядела очень живописно: она была срублена из золотистых сосновых бревен, а все щели были тщательно законопачены желтовато-зеленым мхом. И, хотя внутри находилась лишь одна-единственная комната, в ней было уютно. Пол из гладко отесанных, крепко сколоченных бревен отличался ослепительной чистотой, потому что его усердно скребли и мыли, и ни один пол не мог состязаться с ним в чистоте. На трех скамьях-кроватях, поставленных в ряд вдоль стены, красовались аккуратно сложенные индейские одеяла, привезенные с Гудзонова залива. Они радовали глаз своими яркими красками. Некоторые из них были красные, другие белые или зеленые; на всех цветных одеялах по краям шли белые широкие полосы. Три одностворчатых оконца сверкали на солнце; на стеклах не было ни одного пятнышка, и они блестели, по выражению Шепиэна, как внутренняя сторона ружейного дула, — таково было его понятие о чистоте. В таком состоянии он поддерживал обычно и свое ружье. А сегодня он особенно усердно смазывал и начищал его внутри и снаружи, пока ружье не заблестело весело в своем углу, напротив входной двери, так что не заметить его было бы невозможно. Мальчик выменял это ружье у скупщика Американской меховой компании на четыре дорогие норковые шкурки и хранил его, как бесценное сокровище; других собственных вещей у него было немного, смею вас в этом уверить.
Саджо насушила тростниковых стеблей, нарезала их ровными кусочками и выкрасила в голубой, алый и желтый цвета. Потом она стала нанизывать их на длинные нити, искусно подбирая в затейливый узор. И, когда она повесила эти разноцветные нити тростниковых бус густыми рядами, по бокам окошек, ей казалось, что они выглядят как настоящие занавески. Девочка долго не могла налюбоваться на свою работу.
Потом она начала хлопотать около стола. Расставила жестяные тарелки, положила ножи и вилки, как им полагается лежать. Скоро появился на середине стола большой каравай индейского хлеба баннок, только что испеченный и еще теплый. И хотя до рождества было далеко, Саджо украсила хлеб настоящей, только совсем маленькой елочкой. Девочка чувствовала себя по-праздничному, и ей очень хотелось, чтобы стол и все вещи в комнате выглядели нарядными.
Маленькая железная печурка была начищена так старательно, что выглядела совсем новой. У этой печурки не было ни духовки, ни ножек. Пришлось подложить два больших плоских камня, что оказалось весьма удобным приспособлением для печения хлеба. А делалось это так. Сначала тесто ставилось на плиту, а потом, когда оно подходило, — под плиту, между двумя нагретыми камнями; там оно пеклось и даже подрумянивалось от огня в печке, который горел сверху. Иначе хлеб пришлось бы переворачивать на сковороде, когда он был наполовину испеченным, и не было бы полной уверенности в успехе. А Саджо, поверьте, прекрасно пекла хлеб; она не раз угощала им меня.
И Шепиэн тоже не сидел сложа руки. Он разостлал посреди пола новую оленью шкуру, недавно растянутую и высушенную, принес охапку дров и положил их возле печки, на которой тушились в огромном горшке лакомые куски оленины — его охотничья добыча. Шепиэн подстрелил оленя из своего ружья, которое красовалось теперь в углу комнаты.
Меднокожий, черноглазый, как и все индейцы племени оджибвей, Шепиэн казался не по летам серьезным мальчиком и ростом был выше своих сверстников.
Закончив хлопоты по хозяйству, он сел в ожидании отца. Мальчик был уверен, что отец непременно вернется к их семейному празднику, как обещал; он всегда держал свое слово, если только в лесу с ним не случалось чего-нибудь неожиданного. А Саджо? Она продолжала суетиться и бегать взад и вперед по комнате, и вслед взлетали две черные косички, а карие глаза ее блестели от возбуждения. То она хлопотала у плиты, то расставляла у стола чурбаны, заменявшие им стулья, то поправляла свои тростниковые занавеси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37