– Вы ко мне слишком жестоки, сэр, – сказал Ричард, – не ждал я от вас такой жестокости.
– Милый мой мальчик, я еще более жесток к самому себе, когда огорчаю вас, – возразил мистер Джарндис. – Ваше лекарство в ваших руках. Ада, Рику будет лучше, если он вновь сделается свободным, если его перестанет связывать ваша ранняя помолвка. Рик, для Ады это будет лучше, гораздо лучше, – в этом ваш долг перед нею. Ну, решайтесь! Пусть каждый из вас поступит так, чтобы не ему самому, а другому было лучше.
– Но почему же это лучше, сэр? – мгновенно откликнулся Ричард. – Когда мы открылись вам, вы не считали, что «так лучше». Тогда вы говорили другое.
– С тех пор я узнал кое-что новое. Я не обвиняю вас, Рик, но с тех пор я узнал кое-что новое.
– Очевидно, насчет меня, сэр?
– Что ж, пожалуй; вернее, насчет вас обоих, – ласково ответил мистер Джарндис. – Для вас еще не настала пора взаимных обещаний. Все это пока преждевременно, и я не имею права дать согласие на вашу помолвку. Решайтесь же, мои юные друзья, решайтесь и начинайте сызнова! Что было, то прошло, и для вас открылась новая страница – вот и пишите на ней историю своей жизни.
Ричард бросил на Аду встревоженный взгляд, но ничего не сказал.
– Я до сих пор избегал говорить об этом с вами обоими и с Эстер, – продолжал мистер Джарндис, – потому что хотел, чтобы все мы потолковали вместе, вполне откровенно и на равных началах. Теперь же я от всего сердца советую вам, теперь я настоятельно прошу вас вернуться к тем отношениям, в каких вы были, когда приехали сюда. Предоставьте времени, верности и постоянству соединить вас вновь. Если вы поступите иначе, вы поступите плохо и тем убедите меня, что и я плохо поступил, познакомив вас друг с другом.
Наступило долгое молчание.
– Кузен Ричард, – проговорила, наконец, Ада, с нежностью подняв на него свои голубые глаза, – после того, что сказал кузен Джон, выбора нам не осталось. Не беспокойтесь обо мне, ведь вы оставляете меня на его попечении и знаете, что лучшей жизни я не желаю; да и не пожелаю никогда, если буду руководствоваться его советами, – это вы тоже хорошо знаете. Я… я не сомневаюсь, кузен Ричард, – продолжала Ада с легким смущением, – что я вам очень дорога и… и вряд ли вы полюбите другую. Но прошу вас хорошенько подумать об этом тоже – ведь я хочу, чтобы вам во всем улыбалось счастье. Можете мне верить, кузен Ричард. Сама я не изменчива; но и не безрассудна и никогда не стала бы вас осуждать. Ведь и просто родственникам бывает грустно расставаться, и мне, право же, очень, очень грустно, Ричард, хоть я и знаю, что все это нужно для вашего блага. Я всегда буду думать о вас с любовью и часто говорить о вас с Эстер, и… и, может быть, вы иногда будете немножко думать обо мне, кузен Ричард. А теперь, – сказала Ада, подойдя к Ричарду и протянув ему дрожащую руку, – мы опять только родственники, Ричард… быть может, навеки… и я всей душой желаю, чтобы моему милому кузену было хорошо, куда бы ни занесла его судьба!
Я удивлялась, почему Ричард не может простить опекуну, что тот имеет о нем точь-в-точь такое же мнение, какое сам Ричард – в недавнем разговоре со мной – высказал о себе, и даже – в гораздо более сильных выражениях; но, как ни странно, он действительно не мог этого простить. С большим огорчением заметила я, что с этого часа он перестал быть таким непринужденным и откровенным с мистером Джарндисом, каким был раньше. У него были все основания относиться к опекуну по-прежнему, но этого не случилось, и – всецело по вине Ричарда – между ними начало возникать отчуждение.
Но вскоре он так увлекся подготовкой к отъезду и закупкой обмундирования, что позабыл обо всем на свете, даже о горе разлуки с Адой, – она осталась в Хэртфордшире, а Ричард, мистер Джарндис и я отправились на неделю в Лондон. Порой он внезапно вспоминал об Аде, заливаясь слезами, и тогда признавался мне, что осыпает себя самыми тяжкими упреками. Но спустя несколько минут снова начинал легкомысленно болтать о каких-то неопределенных надеждах на богатство и вечное счастье с Адой и приходил в самое веселое расположение духа.
Это было очень хлопотливое время, и я целыми днями бегала с Ричардом по магазинам, покупая разные необходимые ему вещи. Я уж не говорю о тех вещах, которые он накупил бы сам, будь ему предоставлена эта возможность. Со мной он был вполне откровенен и зачастую так разумно и с таким чувством говорил о своих ошибках и своих твердых намерениях и так широко распространялся на тему о том, какой поддержкой служат для него наши беседы, что мне никогда не надоедало разговаривать с ним.
Всю эту неделю к нам часто приходил один отставной солдат кавалерийского полка, обучавший Ричарда фехтованию. Это был красивый, грубовато-добродушный мужчина, с открытым лицом и непринужденным обращением, вот уже несколько месяцев занимавшийся с Ричардом. Я так много слышала о нем не только от Ричарда, но и от опекуна, что как-то раз утром, после завтрака, когда солдат пришел, я нарочно уселась со своим рукодельем в гостиной.
– Доброе утро, мистер Джордж, – сказал опекун, который тоже был в комнате. – Мистер Карстон скоро придет. А пока мисс Саммерсон будет очень рада познакомиться с вами. Присаживайтесь.
Он сел, как мне показалось, слегка смущенный моим присутствием, и, не глядя на меня, принялся поглаживать верхнюю губу широкой загорелой рукой.
– Вы всегда появляетесь вовремя – как солнце, – сказал мистер Джарндис.
– По-военному, сэр, – отозвался тот. – Привычка, просто привычка, сэр. Я совсем не деловой человек.
– Однако у вас, как я слышал, большое заведение, – заметил мистер Джарндис.
– Не особенно, сэр. Я держу галерею-тир, но не очень-то большую.
– А как по-вашему, мистер Карстон хорошо стреляет и фехтует? – спросил опекун.
– Довольно хорошо, сэр, – ответил мистер Джордж, сложив руки на широкой груди и сделавшись как будто еще крупнее. – Если бы мистер Карстон увлекся этими занятиями, он мог бы сделать огромные успехи.
– Но он, очевидно, ими не увлекается? – сказал опекун.
– Вначале он занимался с увлечением, а теперь нет… не увлекается. Может, он увлечен чем-нибудь другим… может быть, какой-нибудь молодой леди.
Его живые темные глаза впервые остановились на мне.
– Уверяю вас, мистер Джордж, что он увлечен не мной, – сказала я со смехом, – хотя вы, должно быть, заподозрили меня.
Он залился румянцем, проступившим сквозь его загар, и поклонился мне по-военному.
– Надеюсь, я не оскорбил вас, мисс. Ведь я простой солдат, человек неотесанный.
– Ничуть не оскорбили, – сказала я. – Я считаю это комплиментом.
Если вначале он почти не смотрел в мою сторону, то теперь взглянул на меня несколько раз подряд.
– Прошу прощения, сэр, – обратился он к опекуну с застенчивостью, свойственной иным мужественным людям, – но вы оказали мне честь назвать фамилию молодой леди…
– Мисс Саммерсон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308