— Не нужно так беспощадно гнать их.
— Как прикажете, сэр, — отвечал мальчишка и тут же подмигнул своему товарищу, как бы желая истолковать слова мистера Симона в том смысле, что в пощаде нуждаются не столько животные, сколько ездоки.
— Какая дивная погода, дорогая моя! — сказала Мари.
— Очаровательная! Восхитительная! — с жаром откликнулась капитанша. — А какой прекрасный здесь вид — не правда ли, мистер Тагс?
— Да, вид прекрасный, — подтвердил мистер Симон, глядя ей прямо в глаза. Белинда потупилась и слегка придержала своего осла. Симон Тагс бессознательно сделал то же самое.
Последовало короткое молчание, лишь однажды прерванное вздохом мистера Симона Тагса.
— Мистер Симон, — сказала вдруг Белинда, понизив голос, — мистгр Симон… я принадлежу другому.
Мистер Симон безмолвно признал неопровержимость истины, заключавшейся в этом заявлении.
— Если бы не это… — снова начала Белинда, но не договорила.
— Что, что? — в волнении подхватил мистер Симон. — Не мучьте меня. Что вы хотели сказать?
— Если бы не это, — продолжала капитанша, — если бы мне в былые годы суждено было встретить благородного юношу с любящим сердцем — с чуткой душой — способного понять и оценить чувства, которые…
— Боже! Что я слышу! — вскричал мистер Симон Тагс. — Возможно ли! Смею ли я поверить моим… Ну, ты! (Последнее прозаическое восклицание относилось к ослу, который, свесив голову между передних ног, разглядывал свои копыта с крайне обеспокоенным видом.)
«Го-го-го!» — завопили сзади мальчишки. «Ну, ты!» снова прикрикнул мистер Симон Тагс. «Го-го-го!» усердствовали мальчишки; и показался ли ослу обидным повелительный тон мистера Тагса, или его напугал топот сапог того, кто олицетворял сейчас хозяйскую власть, или, наконец, он воспылал благородным стремлением обогнать других ослов, — но достоверно одно: лишь только очередное «го-го-го!» достигло его слуха, он понесся вперед таким аллюром, что у мистера Симона тут же сорвало с головы шляпу, и в мгновение ока доставил своего всадника к гостинице Пегуэлл-Бэй, где тому даже не пришлось тратить усилий, чтобы спешиться, так как он с ходу вылетел из седла головой вперед прямо в дверь.
Велика была растерянность мистера Симона Тагса, когда с помощью двух служителей он снова обрел вертикальное положение; не на шутку испугалась за сына миссис Тагс, и мучительной тревогой терзалась капитанша Уотерс. Вскоре, однако, выяснилось, что все кончилось почти одинаково благополучно для него и для осла — он спасся, а осел пасся, — и больше ничто не омрачало праздника. Мистер и миссис Тагс вкупе с капитаном уже распорядились, чтобы стол был накрыт в садике за гостиницей; туда и подали завтрак — большие креветки на маленьких тарелочках, крошечные порции масла, хлеб с хрустящей корочкой и эль в бутылках. На небе не было ни облачка; садовую лужайку украшали цветы в горшках; книзу под обрывом плескалось море, раскинувшееся вдаль насколько хватал глаз, а в море там и сям белели паруса, похожие издали на аккуратно подрубленные батистовые платочки. Креветки были отменны, эль еще лучше, а любезность капитана просто обворожительны. Капитанше после завтрака пришла охота резвиться — она весело бегала по лужайке среди цветочных горшков, гоняясь сперва за капитаном, потом за мистером Симовом Тагсом, потом за мисс Тагс, и при этом громко смеялась. Но капитан сказал, что это ничего; ведь никому здесь не известно, кто они такие. Ну, примут их за обыкновенных горожан, только и всего. Мистер Джозеф Тагс охотно с этим согласился. Затем все общество спустилось по деревянной лестнице вниз, к морю, и там они забавлялись зрелищем крабов, угрей и разных водорослей до тех пор, пока не спохватились, что давно уже пора возвращаться в Рэмсгет; и когда поднимались по той же лестнице вверх, то мистер Симон Тагс шел последним, а миссис Уотерс предпоследней; и мистер Симон Тагс мог убедиться в том, что ножка и щиколотка у миссис Уотерс еще бесподобней, чем он думал.
Ехать на осле по направлению к его стойлу — совсем не то, что ехать по направлению от стойла. В одном случае требуются незаурядная находчивость и присутствие духа, чтобы вовремя предупреждать неожиданные взлеты изменчивой ослиной фантазии, в другом же — ваше дело только сидеть в седле, слепо доверившись животному. Именно такую систему избрал мистер Симон Тагс на обратном пути, и его нервы на этот раз совершенно не пострадали, так что когда уговаривались встретиться вечером всей компанией в курзале, это сразу же дошло до его понимания.
Курзал был полон пароду. Во всех залах играли, танцевали, любезничали. Тут были те же дамы и господа, что утром толпились на взморье, а вчера днем — на молу. Были барышни в палевых платьях, с черными бархатками на запястьях, продававшие безделушки в киосках и ведавшие лотереей. Были дочки на выданье и мамаши, торопившиеся пристроить дочек. Были красавцы в злодейских усах и красавцы в поэтических бакенбардах. Была миссис Тагс в желтом, мисс Тагс в небесно-голубом и миссис Уотерс в розовом. Был капитан Уотерс в венгерке со шнурами, мистер Симон Тагс в бальных туфлях и золотистом жилете, а также мистер Джозеф Тагс в синем сюртуке и плоеной манишке.
— Номер третий, восьмой и одиннадцатый! — выкрикнула одна из барышень в палевом.
— Номер третий, восьмой и одиннадцатый! — как эхо, повторила другая, облаченная в тот же мундир.
— Номер третий взят, — сказала первая барышня. — Номер восьмой и одиннадцатый.
— Номер восьмой и одиннадцатый, — повторила вторая.
— Номер восьмой взят, Мэгги, — сказала первая барышня.
— Номер одиннадцатый! — объявила вторая.
— Ну вот, теперь все номера разобраны, — сказала первая.
Обладательницы номера третьего, восьмого и одиннадцатого, а также всех прочих номеров столпились вокруг стола.
— Не угодно ли вам бросить, сударыня? — сказала председательница Олимпа, протягивая стаканчик с игральными костями старшей из четырех дочерей стоявшей тут же дородной дамы.
Зрители замерли в ожидании.
— Бросай же, Джейн, душенька, — сказала дородная дама.
Умилительная сцена замешательства — стыдливый румянец, прикрытый батистовым платочком, — быстрый лепет на ушко младшей сестре.
— Амелия, душенька, брось ты за сестру, — приказала дородная дама и тут же, оборотясь к своему соседу, живой рекламе Роулрндовской Помады для Волос, заметила: — Уж очень она робка и застенчива, моя Джейн, но я, право, не могу бранить ее за это. Скромность и невинность украшают девицу, и мне даже порой хотелось бы, чтобы Амелия больше походила на сестру.
Джентльмен с бакенбардами шепотом выразил свое одобрение.
— Ну что же ты, душенька! — сказала дородная дама.
Мисс Амелия взяла стаканчик и бросила — сначала за сестру, потом за себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— Как прикажете, сэр, — отвечал мальчишка и тут же подмигнул своему товарищу, как бы желая истолковать слова мистера Симона в том смысле, что в пощаде нуждаются не столько животные, сколько ездоки.
— Какая дивная погода, дорогая моя! — сказала Мари.
— Очаровательная! Восхитительная! — с жаром откликнулась капитанша. — А какой прекрасный здесь вид — не правда ли, мистер Тагс?
— Да, вид прекрасный, — подтвердил мистер Симон, глядя ей прямо в глаза. Белинда потупилась и слегка придержала своего осла. Симон Тагс бессознательно сделал то же самое.
Последовало короткое молчание, лишь однажды прерванное вздохом мистера Симона Тагса.
— Мистер Симон, — сказала вдруг Белинда, понизив голос, — мистгр Симон… я принадлежу другому.
Мистер Симон безмолвно признал неопровержимость истины, заключавшейся в этом заявлении.
— Если бы не это… — снова начала Белинда, но не договорила.
— Что, что? — в волнении подхватил мистер Симон. — Не мучьте меня. Что вы хотели сказать?
— Если бы не это, — продолжала капитанша, — если бы мне в былые годы суждено было встретить благородного юношу с любящим сердцем — с чуткой душой — способного понять и оценить чувства, которые…
— Боже! Что я слышу! — вскричал мистер Симон Тагс. — Возможно ли! Смею ли я поверить моим… Ну, ты! (Последнее прозаическое восклицание относилось к ослу, который, свесив голову между передних ног, разглядывал свои копыта с крайне обеспокоенным видом.)
«Го-го-го!» — завопили сзади мальчишки. «Ну, ты!» снова прикрикнул мистер Симон Тагс. «Го-го-го!» усердствовали мальчишки; и показался ли ослу обидным повелительный тон мистера Тагса, или его напугал топот сапог того, кто олицетворял сейчас хозяйскую власть, или, наконец, он воспылал благородным стремлением обогнать других ослов, — но достоверно одно: лишь только очередное «го-го-го!» достигло его слуха, он понесся вперед таким аллюром, что у мистера Симона тут же сорвало с головы шляпу, и в мгновение ока доставил своего всадника к гостинице Пегуэлл-Бэй, где тому даже не пришлось тратить усилий, чтобы спешиться, так как он с ходу вылетел из седла головой вперед прямо в дверь.
Велика была растерянность мистера Симона Тагса, когда с помощью двух служителей он снова обрел вертикальное положение; не на шутку испугалась за сына миссис Тагс, и мучительной тревогой терзалась капитанша Уотерс. Вскоре, однако, выяснилось, что все кончилось почти одинаково благополучно для него и для осла — он спасся, а осел пасся, — и больше ничто не омрачало праздника. Мистер и миссис Тагс вкупе с капитаном уже распорядились, чтобы стол был накрыт в садике за гостиницей; туда и подали завтрак — большие креветки на маленьких тарелочках, крошечные порции масла, хлеб с хрустящей корочкой и эль в бутылках. На небе не было ни облачка; садовую лужайку украшали цветы в горшках; книзу под обрывом плескалось море, раскинувшееся вдаль насколько хватал глаз, а в море там и сям белели паруса, похожие издали на аккуратно подрубленные батистовые платочки. Креветки были отменны, эль еще лучше, а любезность капитана просто обворожительны. Капитанше после завтрака пришла охота резвиться — она весело бегала по лужайке среди цветочных горшков, гоняясь сперва за капитаном, потом за мистером Симовом Тагсом, потом за мисс Тагс, и при этом громко смеялась. Но капитан сказал, что это ничего; ведь никому здесь не известно, кто они такие. Ну, примут их за обыкновенных горожан, только и всего. Мистер Джозеф Тагс охотно с этим согласился. Затем все общество спустилось по деревянной лестнице вниз, к морю, и там они забавлялись зрелищем крабов, угрей и разных водорослей до тех пор, пока не спохватились, что давно уже пора возвращаться в Рэмсгет; и когда поднимались по той же лестнице вверх, то мистер Симон Тагс шел последним, а миссис Уотерс предпоследней; и мистер Симон Тагс мог убедиться в том, что ножка и щиколотка у миссис Уотерс еще бесподобней, чем он думал.
Ехать на осле по направлению к его стойлу — совсем не то, что ехать по направлению от стойла. В одном случае требуются незаурядная находчивость и присутствие духа, чтобы вовремя предупреждать неожиданные взлеты изменчивой ослиной фантазии, в другом же — ваше дело только сидеть в седле, слепо доверившись животному. Именно такую систему избрал мистер Симон Тагс на обратном пути, и его нервы на этот раз совершенно не пострадали, так что когда уговаривались встретиться вечером всей компанией в курзале, это сразу же дошло до его понимания.
Курзал был полон пароду. Во всех залах играли, танцевали, любезничали. Тут были те же дамы и господа, что утром толпились на взморье, а вчера днем — на молу. Были барышни в палевых платьях, с черными бархатками на запястьях, продававшие безделушки в киосках и ведавшие лотереей. Были дочки на выданье и мамаши, торопившиеся пристроить дочек. Были красавцы в злодейских усах и красавцы в поэтических бакенбардах. Была миссис Тагс в желтом, мисс Тагс в небесно-голубом и миссис Уотерс в розовом. Был капитан Уотерс в венгерке со шнурами, мистер Симон Тагс в бальных туфлях и золотистом жилете, а также мистер Джозеф Тагс в синем сюртуке и плоеной манишке.
— Номер третий, восьмой и одиннадцатый! — выкрикнула одна из барышень в палевом.
— Номер третий, восьмой и одиннадцатый! — как эхо, повторила другая, облаченная в тот же мундир.
— Номер третий взят, — сказала первая барышня. — Номер восьмой и одиннадцатый.
— Номер восьмой и одиннадцатый, — повторила вторая.
— Номер восьмой взят, Мэгги, — сказала первая барышня.
— Номер одиннадцатый! — объявила вторая.
— Ну вот, теперь все номера разобраны, — сказала первая.
Обладательницы номера третьего, восьмого и одиннадцатого, а также всех прочих номеров столпились вокруг стола.
— Не угодно ли вам бросить, сударыня? — сказала председательница Олимпа, протягивая стаканчик с игральными костями старшей из четырех дочерей стоявшей тут же дородной дамы.
Зрители замерли в ожидании.
— Бросай же, Джейн, душенька, — сказала дородная дама.
Умилительная сцена замешательства — стыдливый румянец, прикрытый батистовым платочком, — быстрый лепет на ушко младшей сестре.
— Амелия, душенька, брось ты за сестру, — приказала дородная дама и тут же, оборотясь к своему соседу, живой рекламе Роулрндовской Помады для Волос, заметила: — Уж очень она робка и застенчива, моя Джейн, но я, право, не могу бранить ее за это. Скромность и невинность украшают девицу, и мне даже порой хотелось бы, чтобы Амелия больше походила на сестру.
Джентльмен с бакенбардами шепотом выразил свое одобрение.
— Ну что же ты, душенька! — сказала дородная дама.
Мисс Амелия взяла стаканчик и бросила — сначала за сестру, потом за себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69