Может быть, воскрешая это имя, вы хотели дать его ребенку не менее милому вам, чем его тезка. Ведь к нему вы всегда питали нежные чувства.
- Вот какая вы добрая, голубушка! - сказала миссис Боффин, пожимая ей руку. - Нашли чем меня оправдать! Может статься, так оно и было. Конечно, доля правды здесь есть, но только доля, а не вся правда. Впрочем, сейчас это не важно, ведь мы решили, что с именем Джон Гармон надо покончить.
- И оставить его только в воспоминаниях, - задумчиво проговорила Белла.
- Вы лучше меня сказали, голубушка. "И оставить его только в воспоминаниях". Ну, так вот, я и надумала: если брать на себя заботы о каком-нибудь сироте, пусть он будет для меня не баловнем, не забавой, а ребенком, которому надо помочь ради него самого.
- И не обязательно, чтобы хорошенький? - спросила Белла.
- Нет, - твердо ответила миссис Боффин.
- И не обязательно, чтобы располагал к себе? - спросила Белла.
- Нет, - повторила миссис Боффин. - Не обязательно. Уж как будет, так будет. Есть один хороший мальчик, которого судьба не побаловала такими достоинствами, но он честный, работящий и заслуживает того, чтобы ему помогли. Вот я и решила, если о себе не думать, значит ему и надо помочь.
Тут в дверях появился лакей, который не так давно был оскорблен в своих лучших чувствах. Он подошел к Роксмиту и извиняющимся тоном доложил о госте с предосудительным именем "Хлюп".
Все четверо участников совещания переглянулись между собой и замолчали.
- Позвать его сюда, миссис Боффин? - спросил Роксмит.
- Да, - сказала она. После чего лакей удалился, потом снова появился в сопровождении Хлюпа и вышел, преисполненный негодования.
Заботами самой миссис Боффин Хлюп был одет в черную пару, и портной, шивший ее, получил от Роксмита приказ пустить в ход все свое искусство, чтобы по возможности скрыть на ней пуговицы и застежки. Но хилость фигуры Хлюпа ваяла верх над всеми ухищрениями портновской науки, и теперь он стоял перед членами совещания точно Аргус *, ослепляя их поблескиванием, подмаргиванием, сверканьем и мерцаньем сотни ярких металлических глаз. Изысканный вкус какого-то неизвестного шляпника снабдил его головной убор черной лентой, закупленной, вероятно, оптом; лента была плоеная от тульи до полей и сзади заканчивалась бантом, при виде которого воображение человеческое пасовало и разум поднимал бунт. Особые силы, присущие ногам Хлюпа, уже успели собрать его брюки гармошкой у щиколоток, а на колени напустить мешками; руки, наделенные такими же способностями, вздернули рукава к локтям, обнажив кисти. Ко всему этому великолепию следует добавить чрезвычайно короткие фалдочки да зияющий провал на том месте, где полагается быть животу, - и портрет Хлюпа будет готов.
- Ну, как там Бетти, дружок? - спросила его миссис Боффин.
- Спасибо, ничего, - ответил Хлюп. - Шлет вам поклон, благодарит за чай и за все заботы и справляется о здоровье вашего семейства.
- Ты только что пришел, Хлюп?
- Да, сударыня.
- Значит, пообедать еще не успел?
- Нет, сударыня, но собираюсь. Разве я забуду, как вы мне наказывали: не уходи, пока тебя не угостят мясом, пивом и пудингом... Нет! Их четыре было! Я же помню - сам подсчитывал, когда ел. Мясо - раз, пиво - два, овощи - три... а кто же четвертый? Пудинг! Вот кто четвертый! - Тут Хлюп запрокинул назад голову, широко открыл рот и засмеялся, сам не свой от восторга.
- А питомцы? Как они, бедняжки? - спросила миссис Боффин.
- Все обошлось, сударыня! Поправляются!
Миссис Боффин переглянулась с остальными тремя членами совещания и потом проговорила, поманив к себе мальчика.
- Хлюп!
- Да, сударыня!
- Подойди поближе, Хлюп. Скажи, тебе хотелось бы обедать здесь каждый день?
- Каждый день, и чтобы все четыре, сударыня? О сударыня! - Чувства, нахлынувшие на Хлюпа, вынудили его стиснуть в руках шляпу и согнуть правую ногу в колене.
- Да. И чтобы тебя взяли сюда совсем и заботились бы о тебе, если ты заслужишь наши заботы?
- О сударыня!.. А как же миссис Хигден? - Хлюп сразу забыл о своем восторге и, попятившись назад, с озабоченным видом закачал головой. Миссис Хигден-то как же? Она на первом месте. Лучшего друга, чем миссис Хигден, у меня и быть не может. За нее, за миссис Хигден, надо крутить. Если за нее не будешь крутить, что с ней станется? - При одной только мысли, что на миссис Хигден может свалиться такая непоправимая беда, Хлюп побледнел и пришел в страшное волнение.
- Ты прав, Хлюп, прав! - сказала миссис Боффин. - И не мне тебя отговаривать! Но мы об этом позаботимся. Если подыщем кого-нибудь, кто будет крутить за Бетти Хигден, ты переберешься сюда на постоянное житье, а ей и по-другому можно помогать, не только тем, что каток крутить.
- Да все равно! - воскликнул ликующий Хлюп. - Ведь крутить-то приходится по ночам. Здесь я буду днем с утра до вечера, а как ночь, так крутить. Спать я не захочу, бог с ним, со сном! А уж если приспичит вздремнуть, - после минутного раздумья смущенно добавил он, - что ж, вздремну у катка. Сколько раз так бывало - кручу и сплю, да еще как сладко!
В порыве благодарности Хлюп поцеловал у миссис Боффин руку потом шагнул в сторону, чтобы дать простор своим чувствам, запрокинул назад голову, широко открыл рот и разразился унылым воплем. Это делало честь его сердцу, но предвещало соседям немалое беспокойство в будущем, так как лакей, заглянувший в комнату, извинился за свое непрошеное появление и пояснил его тем, что "ему показалось, будто здесь кошки".
ГЛАВА XI - Кое-что о сердечных делах
Из маленькой пришкольной квартирки с маленькими оконцами, похожими на игольное ушко, и маленькой дверью, похожей на переплет букваря, маленькая мисс Пичер зорко наблюдала за предметом своих тайных воздыханий Любовь хоть она, как говорят, и страдает слепотой - страж бдительный, и мисс Пичер не давала этому стражу ни минуты отдыха в слежке за мистером Брэдли Хэдстоном. По натуре своей мисс Пичер не была соглядатаем, ей не было свойственно ни коварство, ни интриганство, ни злобствование - просто она любила Брэдли без взаимности, отдавая ему весь тот несложный, бесхитростный запас чувств, по которому ей никогда не приходилось сдавать экзамены и удостаиваться аттестатов. Если б ее верная грифельная доска обладала свойствами лакмусовой бумаги, а грифель - свойствами симпатических чернил, сколько неожиданных для учеников маленьких трактатов проступило бы сквозь столбики сухих цифр на этой доске от одного только соседства с пылким сердцем мисс Пичер! - ибо после уроков, наслаждаясь тихим досугом в тихом пришкольном домике, она не раз поверяла своей конфидентке - грифельной доске - вымышленные описания того, как однажды, в благоуханные вечерние сумерки, у огорода за углом появились две человеческие фигуры, из которых одна - мужская, склонилась к другой - женской, несколько полноватой и низенькой, и чуть слышно прошептала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
- Вот какая вы добрая, голубушка! - сказала миссис Боффин, пожимая ей руку. - Нашли чем меня оправдать! Может статься, так оно и было. Конечно, доля правды здесь есть, но только доля, а не вся правда. Впрочем, сейчас это не важно, ведь мы решили, что с именем Джон Гармон надо покончить.
- И оставить его только в воспоминаниях, - задумчиво проговорила Белла.
- Вы лучше меня сказали, голубушка. "И оставить его только в воспоминаниях". Ну, так вот, я и надумала: если брать на себя заботы о каком-нибудь сироте, пусть он будет для меня не баловнем, не забавой, а ребенком, которому надо помочь ради него самого.
- И не обязательно, чтобы хорошенький? - спросила Белла.
- Нет, - твердо ответила миссис Боффин.
- И не обязательно, чтобы располагал к себе? - спросила Белла.
- Нет, - повторила миссис Боффин. - Не обязательно. Уж как будет, так будет. Есть один хороший мальчик, которого судьба не побаловала такими достоинствами, но он честный, работящий и заслуживает того, чтобы ему помогли. Вот я и решила, если о себе не думать, значит ему и надо помочь.
Тут в дверях появился лакей, который не так давно был оскорблен в своих лучших чувствах. Он подошел к Роксмиту и извиняющимся тоном доложил о госте с предосудительным именем "Хлюп".
Все четверо участников совещания переглянулись между собой и замолчали.
- Позвать его сюда, миссис Боффин? - спросил Роксмит.
- Да, - сказала она. После чего лакей удалился, потом снова появился в сопровождении Хлюпа и вышел, преисполненный негодования.
Заботами самой миссис Боффин Хлюп был одет в черную пару, и портной, шивший ее, получил от Роксмита приказ пустить в ход все свое искусство, чтобы по возможности скрыть на ней пуговицы и застежки. Но хилость фигуры Хлюпа ваяла верх над всеми ухищрениями портновской науки, и теперь он стоял перед членами совещания точно Аргус *, ослепляя их поблескиванием, подмаргиванием, сверканьем и мерцаньем сотни ярких металлических глаз. Изысканный вкус какого-то неизвестного шляпника снабдил его головной убор черной лентой, закупленной, вероятно, оптом; лента была плоеная от тульи до полей и сзади заканчивалась бантом, при виде которого воображение человеческое пасовало и разум поднимал бунт. Особые силы, присущие ногам Хлюпа, уже успели собрать его брюки гармошкой у щиколоток, а на колени напустить мешками; руки, наделенные такими же способностями, вздернули рукава к локтям, обнажив кисти. Ко всему этому великолепию следует добавить чрезвычайно короткие фалдочки да зияющий провал на том месте, где полагается быть животу, - и портрет Хлюпа будет готов.
- Ну, как там Бетти, дружок? - спросила его миссис Боффин.
- Спасибо, ничего, - ответил Хлюп. - Шлет вам поклон, благодарит за чай и за все заботы и справляется о здоровье вашего семейства.
- Ты только что пришел, Хлюп?
- Да, сударыня.
- Значит, пообедать еще не успел?
- Нет, сударыня, но собираюсь. Разве я забуду, как вы мне наказывали: не уходи, пока тебя не угостят мясом, пивом и пудингом... Нет! Их четыре было! Я же помню - сам подсчитывал, когда ел. Мясо - раз, пиво - два, овощи - три... а кто же четвертый? Пудинг! Вот кто четвертый! - Тут Хлюп запрокинул назад голову, широко открыл рот и засмеялся, сам не свой от восторга.
- А питомцы? Как они, бедняжки? - спросила миссис Боффин.
- Все обошлось, сударыня! Поправляются!
Миссис Боффин переглянулась с остальными тремя членами совещания и потом проговорила, поманив к себе мальчика.
- Хлюп!
- Да, сударыня!
- Подойди поближе, Хлюп. Скажи, тебе хотелось бы обедать здесь каждый день?
- Каждый день, и чтобы все четыре, сударыня? О сударыня! - Чувства, нахлынувшие на Хлюпа, вынудили его стиснуть в руках шляпу и согнуть правую ногу в колене.
- Да. И чтобы тебя взяли сюда совсем и заботились бы о тебе, если ты заслужишь наши заботы?
- О сударыня!.. А как же миссис Хигден? - Хлюп сразу забыл о своем восторге и, попятившись назад, с озабоченным видом закачал головой. Миссис Хигден-то как же? Она на первом месте. Лучшего друга, чем миссис Хигден, у меня и быть не может. За нее, за миссис Хигден, надо крутить. Если за нее не будешь крутить, что с ней станется? - При одной только мысли, что на миссис Хигден может свалиться такая непоправимая беда, Хлюп побледнел и пришел в страшное волнение.
- Ты прав, Хлюп, прав! - сказала миссис Боффин. - И не мне тебя отговаривать! Но мы об этом позаботимся. Если подыщем кого-нибудь, кто будет крутить за Бетти Хигден, ты переберешься сюда на постоянное житье, а ей и по-другому можно помогать, не только тем, что каток крутить.
- Да все равно! - воскликнул ликующий Хлюп. - Ведь крутить-то приходится по ночам. Здесь я буду днем с утра до вечера, а как ночь, так крутить. Спать я не захочу, бог с ним, со сном! А уж если приспичит вздремнуть, - после минутного раздумья смущенно добавил он, - что ж, вздремну у катка. Сколько раз так бывало - кручу и сплю, да еще как сладко!
В порыве благодарности Хлюп поцеловал у миссис Боффин руку потом шагнул в сторону, чтобы дать простор своим чувствам, запрокинул назад голову, широко открыл рот и разразился унылым воплем. Это делало честь его сердцу, но предвещало соседям немалое беспокойство в будущем, так как лакей, заглянувший в комнату, извинился за свое непрошеное появление и пояснил его тем, что "ему показалось, будто здесь кошки".
ГЛАВА XI - Кое-что о сердечных делах
Из маленькой пришкольной квартирки с маленькими оконцами, похожими на игольное ушко, и маленькой дверью, похожей на переплет букваря, маленькая мисс Пичер зорко наблюдала за предметом своих тайных воздыханий Любовь хоть она, как говорят, и страдает слепотой - страж бдительный, и мисс Пичер не давала этому стражу ни минуты отдыха в слежке за мистером Брэдли Хэдстоном. По натуре своей мисс Пичер не была соглядатаем, ей не было свойственно ни коварство, ни интриганство, ни злобствование - просто она любила Брэдли без взаимности, отдавая ему весь тот несложный, бесхитростный запас чувств, по которому ей никогда не приходилось сдавать экзамены и удостаиваться аттестатов. Если б ее верная грифельная доска обладала свойствами лакмусовой бумаги, а грифель - свойствами симпатических чернил, сколько неожиданных для учеников маленьких трактатов проступило бы сквозь столбики сухих цифр на этой доске от одного только соседства с пылким сердцем мисс Пичер! - ибо после уроков, наслаждаясь тихим досугом в тихом пришкольном домике, она не раз поверяла своей конфидентке - грифельной доске - вымышленные описания того, как однажды, в благоуханные вечерние сумерки, у огорода за углом появились две человеческие фигуры, из которых одна - мужская, склонилась к другой - женской, несколько полноватой и низенькой, и чуть слышно прошептала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70