Он еще раз обошел вокруг мотоцикла, пощупал выпиравшие в дыру пачки и, будто про себя, сказал:
– Так, говоришь, пулей распороло?
– Не осколком же, – простодушно ответил Миша. – Вокруг телеги не было ни одной воронки.
– Зачем же ты его, дырявого, сверху положил? – И Рукатов похлопал ладонью по груботканой хребтине мешка.
– Последним оказался под рукой.
– Ага, последним? – Рукатов пытался придать своему голосу ласково-ерническую интонацию. В словах его будто звучало доброжелательство к Мише. Он подошел к Иванюте вплотную, дружески положил руку на его плечо и с пытливой остротой посмотрел ему в глаза: – Сознайся, младший политрук, припрятал себе несколько пачек? – Он указал глазами на полевую сумку Иванюты. Затем спросил еще: – Или где-нибудь в глухом местечке закопал мешочек? А-а?.. На авось…
Мише показалось, что жизнь вокруг внезапно оборвалась, погрузив его в мерзкую тишину. Мерзкую и даже померкшую от того, что его будто ударили по лицу, плюнули ему в глаза, в душу, в самое сердце. Вопросы и подозрения Рукатова были тем более обидны для Иванюты, ибо, когда по пути сюда он вспоминал свое нищенское прошлое, в нем действительно где-то зрела гаденькая мысль: не взять ли себе пачку денег на случайные расходы в вознаграждение за то, что он спасает целые мешки? Но не позволил созреть этой мысли до конца, с содроганием устыдившись ее и окатив себя в душе ругательными и презрительными словами… А тут вдруг ему в глаза, прямо и откровенно, высказывают гнусное подозрение…
– Сука-а! – противным, сиплым голосом заорал Иванюта и, схватив Рукатова за грудки, встряхнул его. Но Рукатов был телом поувесистее Миши, и он, Миша, почувствовав недостаток сил в своих руках, охваченный яростью, вдруг остервенело залепил Рукатову оглушительную оплеуху, от которой тот отлетел на несколько шагов. – Сука!.. Сволочь поганая! – В хриплом голосе Миши сквозила душевная боль и звучал страх, что он осмелился поднять руку на старшего по воинскому званию начальника, а это значило – совершил преступление. – Думаешь, все такие, как сам?! Думаешь, не видим твоей гадкой трусости, твоего симулянтства под крылышком тестя?! – Миша, оказывается, откуда-то знал «родословную» Рукатова.
Рукатов с искаженным злобой лицом кинулся на младшего политрука, выхватил из кобуры пистолет. Миша тоже ухватился за наган, к великому своему счастью позабыв, что на груди у него наготове к бою висел немецкий трофейный автомат.
Все произошло так неожиданно и так невероятно по своей сущности, что капитан Пухляков, находясь тут же рядом и будучи спортсменом, не успел схватить за руки Иванюту, зато сумел ногой выбить, у Рукатова пистолет, опередив на долю секунды выстрел из него, который, вероятно, должен был оборвать Мишину жизнь.
Пистолет Рукатова, вышибленный из его руки Пухляковым, отлетел в сторону, ударился в темный ствол старой ели и, вновь вставший, как и должно быть, после выстрела на боевой взвод, выстрелил от удара опять… И тут же в кузове недалекой машины кто-то истошно закричал: очередная пуля все-таки нашла себе безвинную жертву.
Откуда-то из глубины леса прибежали полковник Гулыга и подполковник Дуйсенбиев. Оба заспанные, с усталыми до черноты и небритыми лицами. Сбегался к месту происшествия штабной люд.
Ни Рукатов, ни Иванюта не были в состоянии объяснить что-либо: их обоих еще колотило от бешенства. Сбивчиво рассказал начальству суть происшедшего капитан Пухляков.
– Дурачье, дурачье… – горестно качал головой полковник Гулыга. – Военному трибуналу даете работу…
– Товарищ полковник, я доставил вам приказ генерала Чумакова, – наконец доложил чуть пришедший в себя младший политрук Иванюта. Он достал из полевой сумки маленький пакет и передал его Гулыге.
Потом Мишу опять окатила волна ярости. Он суетливо снял с себя снаряжение с полевой сумкой и вытряхнул из нее все содержимое на траву: блокнот, карту, карандаши, опасную бритву, мыло… Затем вывернул карманы брюк.
– Смотри, мерзавец, и запомни! – вновь с буйной злобой накинулся он на Рукатова. – Политработники Красной Армии не воруют у государства. И вообще не воруют! А деньги – вот они! – Миша достал из нагрудного кармана гимнастерки две трехрублевые бумажки. Из второго – партбилет и удостоверение личности.
– Не хорохорься, младший политрук, – уже миролюбиво обратился к нему полковник Гулыга, всматриваясь в бумагу – приказ генерала Чумакова. – Какое ранение? – тут же обратился он к троим бойцам, снимавшим с кузова грузовика раненного шальной пулей связиста.
– В плечо, товарищ полковник! Серьезное! – бойко ответил один из красноармейцев. – Сейчас мы его снесем на перевязочный.
Полковник Гулыга, прочитав приказ и не подозревая, что он уже не изменит отчаянного положения дивизии, передал его начальнику штаба Дуйсенбиеву.
– Задача наша меняется коренным образом, – сказал он. – Собирайте наличный руководящий состав, а мы тут посоветуемся, что делать с этими глупыми драчунами.
– Товарищ полковник, я протестую, – мрачно и не очень уверенно сказал Рукатов. – Какая же тут драка? Это чрезвычайное происшествие!.. Более того, преступление: младший по званию ударил старшего по званию!
– А старший по званию не только заподозрил политработника в воровстве, но и пальнул в него из пистолета! Это не чрезвычайное происшествие? – Миша Иванюта уже несколько успокоился и надевал на себя полевое снаряжение.
– Оба хороши, – ответил Гулыга, мучительно размышляя над тем, что ему сейчас предпринять.
Решение принималось без участия младшего политрука Иванюты – зачинщика драки. Гулыга, Рукатов и Пухляков отошли в сторону от машин, и после короткого раздумья полковник вымученно сказал:
– Война, гибнут тысячи, землю свою оставляем, а вы гонор показываете… Глупцы… А вы, капитан, виноваты, что дали разгореться ссоре, – обратился Гулыга к Пухлякову.
– Виноват, товарищ полковник. Я и опомниться не успел, как они сцепились… Но теперь на мне вина, что выбил из руки Алексея Алексеевича пистолет, а он бабахнул в спящего красноармейца.
– Хорошо, что не бабахнул в этого желторотого – в Иванюту, – хмуро заметил Гулыга. – Пришлось бы тебе, Алексей, головой расплачиваться.
– Ошибаетесь! – зло ответил Рукатов. – Я принимал меры самозащиты.
– Не надо было бросать дурацких обвинений! – чуть возвысив голос, сказал капитан Пухляков. – За такое каждый честный человек по морде врезал бы! Я, во всяком случае, тоже…
– Сейчас легко быть умным, – уныло буркнул Рукатов.
– Так вот! – начал подытоживать разговор Гулыга. – Виноваты вы все трое… Случившееся предлагаю оставить пока без последствий – до будущих времен. А там война подскажет нам выход. Деньги надо немедленно под усиленным конвоем отправить в штаб фронта или сдать финансистам штаба любой армии, какая окажется поблизости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
– Так, говоришь, пулей распороло?
– Не осколком же, – простодушно ответил Миша. – Вокруг телеги не было ни одной воронки.
– Зачем же ты его, дырявого, сверху положил? – И Рукатов похлопал ладонью по груботканой хребтине мешка.
– Последним оказался под рукой.
– Ага, последним? – Рукатов пытался придать своему голосу ласково-ерническую интонацию. В словах его будто звучало доброжелательство к Мише. Он подошел к Иванюте вплотную, дружески положил руку на его плечо и с пытливой остротой посмотрел ему в глаза: – Сознайся, младший политрук, припрятал себе несколько пачек? – Он указал глазами на полевую сумку Иванюты. Затем спросил еще: – Или где-нибудь в глухом местечке закопал мешочек? А-а?.. На авось…
Мише показалось, что жизнь вокруг внезапно оборвалась, погрузив его в мерзкую тишину. Мерзкую и даже померкшую от того, что его будто ударили по лицу, плюнули ему в глаза, в душу, в самое сердце. Вопросы и подозрения Рукатова были тем более обидны для Иванюты, ибо, когда по пути сюда он вспоминал свое нищенское прошлое, в нем действительно где-то зрела гаденькая мысль: не взять ли себе пачку денег на случайные расходы в вознаграждение за то, что он спасает целые мешки? Но не позволил созреть этой мысли до конца, с содроганием устыдившись ее и окатив себя в душе ругательными и презрительными словами… А тут вдруг ему в глаза, прямо и откровенно, высказывают гнусное подозрение…
– Сука-а! – противным, сиплым голосом заорал Иванюта и, схватив Рукатова за грудки, встряхнул его. Но Рукатов был телом поувесистее Миши, и он, Миша, почувствовав недостаток сил в своих руках, охваченный яростью, вдруг остервенело залепил Рукатову оглушительную оплеуху, от которой тот отлетел на несколько шагов. – Сука!.. Сволочь поганая! – В хриплом голосе Миши сквозила душевная боль и звучал страх, что он осмелился поднять руку на старшего по воинскому званию начальника, а это значило – совершил преступление. – Думаешь, все такие, как сам?! Думаешь, не видим твоей гадкой трусости, твоего симулянтства под крылышком тестя?! – Миша, оказывается, откуда-то знал «родословную» Рукатова.
Рукатов с искаженным злобой лицом кинулся на младшего политрука, выхватил из кобуры пистолет. Миша тоже ухватился за наган, к великому своему счастью позабыв, что на груди у него наготове к бою висел немецкий трофейный автомат.
Все произошло так неожиданно и так невероятно по своей сущности, что капитан Пухляков, находясь тут же рядом и будучи спортсменом, не успел схватить за руки Иванюту, зато сумел ногой выбить, у Рукатова пистолет, опередив на долю секунды выстрел из него, который, вероятно, должен был оборвать Мишину жизнь.
Пистолет Рукатова, вышибленный из его руки Пухляковым, отлетел в сторону, ударился в темный ствол старой ели и, вновь вставший, как и должно быть, после выстрела на боевой взвод, выстрелил от удара опять… И тут же в кузове недалекой машины кто-то истошно закричал: очередная пуля все-таки нашла себе безвинную жертву.
Откуда-то из глубины леса прибежали полковник Гулыга и подполковник Дуйсенбиев. Оба заспанные, с усталыми до черноты и небритыми лицами. Сбегался к месту происшествия штабной люд.
Ни Рукатов, ни Иванюта не были в состоянии объяснить что-либо: их обоих еще колотило от бешенства. Сбивчиво рассказал начальству суть происшедшего капитан Пухляков.
– Дурачье, дурачье… – горестно качал головой полковник Гулыга. – Военному трибуналу даете работу…
– Товарищ полковник, я доставил вам приказ генерала Чумакова, – наконец доложил чуть пришедший в себя младший политрук Иванюта. Он достал из полевой сумки маленький пакет и передал его Гулыге.
Потом Мишу опять окатила волна ярости. Он суетливо снял с себя снаряжение с полевой сумкой и вытряхнул из нее все содержимое на траву: блокнот, карту, карандаши, опасную бритву, мыло… Затем вывернул карманы брюк.
– Смотри, мерзавец, и запомни! – вновь с буйной злобой накинулся он на Рукатова. – Политработники Красной Армии не воруют у государства. И вообще не воруют! А деньги – вот они! – Миша достал из нагрудного кармана гимнастерки две трехрублевые бумажки. Из второго – партбилет и удостоверение личности.
– Не хорохорься, младший политрук, – уже миролюбиво обратился к нему полковник Гулыга, всматриваясь в бумагу – приказ генерала Чумакова. – Какое ранение? – тут же обратился он к троим бойцам, снимавшим с кузова грузовика раненного шальной пулей связиста.
– В плечо, товарищ полковник! Серьезное! – бойко ответил один из красноармейцев. – Сейчас мы его снесем на перевязочный.
Полковник Гулыга, прочитав приказ и не подозревая, что он уже не изменит отчаянного положения дивизии, передал его начальнику штаба Дуйсенбиеву.
– Задача наша меняется коренным образом, – сказал он. – Собирайте наличный руководящий состав, а мы тут посоветуемся, что делать с этими глупыми драчунами.
– Товарищ полковник, я протестую, – мрачно и не очень уверенно сказал Рукатов. – Какая же тут драка? Это чрезвычайное происшествие!.. Более того, преступление: младший по званию ударил старшего по званию!
– А старший по званию не только заподозрил политработника в воровстве, но и пальнул в него из пистолета! Это не чрезвычайное происшествие? – Миша Иванюта уже несколько успокоился и надевал на себя полевое снаряжение.
– Оба хороши, – ответил Гулыга, мучительно размышляя над тем, что ему сейчас предпринять.
Решение принималось без участия младшего политрука Иванюты – зачинщика драки. Гулыга, Рукатов и Пухляков отошли в сторону от машин, и после короткого раздумья полковник вымученно сказал:
– Война, гибнут тысячи, землю свою оставляем, а вы гонор показываете… Глупцы… А вы, капитан, виноваты, что дали разгореться ссоре, – обратился Гулыга к Пухлякову.
– Виноват, товарищ полковник. Я и опомниться не успел, как они сцепились… Но теперь на мне вина, что выбил из руки Алексея Алексеевича пистолет, а он бабахнул в спящего красноармейца.
– Хорошо, что не бабахнул в этого желторотого – в Иванюту, – хмуро заметил Гулыга. – Пришлось бы тебе, Алексей, головой расплачиваться.
– Ошибаетесь! – зло ответил Рукатов. – Я принимал меры самозащиты.
– Не надо было бросать дурацких обвинений! – чуть возвысив голос, сказал капитан Пухляков. – За такое каждый честный человек по морде врезал бы! Я, во всяком случае, тоже…
– Сейчас легко быть умным, – уныло буркнул Рукатов.
– Так вот! – начал подытоживать разговор Гулыга. – Виноваты вы все трое… Случившееся предлагаю оставить пока без последствий – до будущих времен. А там война подскажет нам выход. Деньги надо немедленно под усиленным конвоем отправить в штаб фронта или сдать финансистам штаба любой армии, какая окажется поблизости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106