Строить догадки по этому вопросу было не только трудно, но и ошибочно с профессиональной точки зрения, ибо такая догадка могла направить следствие по ложному пути.
И, однако, в обстоятельствах, сопутствовавших убийству Нюмана, было нечто, заставлявшее Колльберга задаваться вопросом: чем владелец штыка занялся непосредственно после убийства и чем он занят сейчас?
Каковы же эти обстоятельства? Ну, прежде всего следует отметить крайнее исступление, с которым действовал убийца и которое свидетельствует о том, что в нем, вероятно, по сей час бушуют исступленные чувства. Значит, можно ждать и дальнейшего развития событий.
Но так ли все просто? Колльберг припомнил собственные ощущения, когда Нюман делал из него десантника. Сперва у него начинались спазмы и нервная дрожь, он не мог есть, но совсем немного спустя после этого он выбирался из горы дымящихся внутренностей, сбрасывал маскхалат, принимал душ и прямиком топал в буфет. А там пил кофе и ел печенье. Стало быть, и к этому можно привыкнуть.
И еще одно обстоятельство не давало Колльбергу покоя, а именно — непонятное поведение Мартина Бека. Колльберг был человек чуткий даже в отношении начальства. Мартина Бека он знал досконально и потому с легкостью улавливал всевозможные оттенки его настроения. Сегодня Мартин Бек был какой-то встревоженный, может, просто из страха, но он редко испытывал страх и никогда — без особой причины.
Итак, Колльберг ломал голову над вопросом: чем занялся убийца после убийства?
Гюнвальд Ларссон, не упускавший случая строить предположения и взвешивать возможности, сразу сказал:
— Он, наверно, пошел домой и застрелился.
Мысль Ларссона, бесспорно, заслуживала внимания. Может, и в самом деле все проще простого. Гюнвальд Ларссон частенько угадывает, но ошибается он не менее часто.
Колльберг готов был признать, что это был бы поступок, достойный мужчины, только и всего. Но качества Гюнвальда Ларссона как полицейского никогда не внушали ему особого доверия.
И не кто иной, как этот не внушавший ему доверия тип, вдруг прервал нить его размышлений, явившись перед ним в сопровождении тучного лысого мужчины лет около шестидесяти. Мужчина пыхтел как паровоз, впрочем, так пыхтели почти все, кому приходилось поспевать за Ларссоном.
— Это Леннарт Колльберг, — сказал Гюнвальд Ларссон.
Колльберг приподнялся, вопросительно глядя на незнакомца. Тогда Ларссон лаконично завершил церемонию представления.
— А это лекарь Нюмана.
Они пожали друг другу руки.
— Колльберг.
— Блумберг.
И тут Гюнвальд Ларссон обрушил на Блумберга град лишенных смысла вопросов.
— Как вас по имени?
— Карл Аксель.
— Сколько лет вы были врачом Нюмана?
— Больше двадцати.
— Чем он болел?
— Трудно понять неспециалисту…
— Попытайтесь.
— Специалисту тоже нелегко.
— Вот как?
— Короче, я только что просмотрел последние рентгеновские снимки. Семьдесят штук.
— И что вы можете сказать?
— Прогноз в общем благоприятный. Хорошие новости.
— Как, как?
У Гюнвальда Ларссона сделался такой ошарашенный вид, что Блумберг поторопился добавить:
— Разумеется, если бы он был жив. Очень хорошие новости.
— Точнее?
— Он мог бы выздороветь.
Блумберг подумал и решил ослабить впечатление:
— Во всяком случае, встать на ноги.
— Что же у него было?
— Теперь, как я уже сказал, нам это известно. У Стига была средних размеров киста на теле поджелудочной.
— На чем, на чем?
— Ну, есть такая железа в животе. И еще у него была небольшая опухоль в печени.
— Что это все означает?
— Что он мог бы до некоторой степени оправиться от своей болезни, как я уже говорил. Кисту следовало удалить хирургическим путем. Вырезать, иначе говоря. Это не было новообразованием.
— А что считается новообразованием?
— Канцер. Рак. От него умирают.
Гюнвальд Ларссон даже как будто повеселел.
— Уж это мы понимаем, можете не сомневаться.
— Вот печень, как вам может быть известно, неоперабельна. Но опухоль была совсем маленькая, и Стиг мог прожить с ней еще несколько лет.
В подтверждение своих слов доктор Блумберг кивнул и сказал:
— Стиг был физически очень крепким человеком. Общее состояние у него превосходное.
— То есть?
— Я хотел сказать: было превосходным. Хорошее давление и здоровое сердце. Превосходное состояние.
Гюнвальд Ларссон, казалось, был удовлетворен.
Эскулап сделал попытку уйти.
— Минуточку, доктор, — задержал его Колльберг.
— Да?
— Вы много лет пользовали комиссара Нюмана и хорошо его знали.
— Справедливо.
— Что за человек был Нюман?
— Да, да, если отвлечься от общего состояния, — подхватил Гюнвальд Ларссон.
— Ну, я не психиатр, — сказал Блумберг и покачал головой. — Я, знаете ли, терапевт.
Но Колльберг не хотел удовольствоваться этим ответом и упрямо повторял:
— Но должно ведь было у вас сложиться какое-нибудь мнение о нем?
— Стиг Нюман. как и все мы, грешные, был человеком сложным, — туманно произнес врач.
— Больше вы ничего не можете о нем сказать?
— Ничего.
— Благодарим.
— До свиданья, — сказал Гюнвальд Ларссон.
На этом беседа закончилась.
Когда специалист-гастроэнтеролог удалился, Гюнвальд Ларссон принялся хрустеть пальцами, методично вытягивая один за другим, — пренеприятнейшая привычка.
Колльберг наблюдал эту процедуру с кротким отвращением. Наконец он сказал:
— Ларссон!
— Ну чего?
— Зачем ты так делаешь?
— Хочу и делаю, — ответил Ларссон.
Колльберга по-прежнему одолевали разные вопросы, и после некоторого молчания он сказал:
— Ты можешь представить себе, о чем он думал, ну, тот, который лишил жизни Нюмана? После убийства?
— Откуда ты знаешь, что это был он?
— Очень немногие из женщин умеют обращаться с таким оружием и еще меньше носят ботинки сорок пятого размера. Итак, можешь ты представить или нет?
Гюнвальд Ларссон поглядел на него спокойными ясно-голубыми глазами и сказал:
— Нет, не могу. Я что, ясновидец, что ли?
Он поднял голову, откинул со лба белокурые волосы, прислушался и сказал:
— Это что еще за шум?
Где-то поблизости звучали возбужденные голоса, раздавались выкрики.
Колльберг и Гюнвальд Ларссон тотчас выскочили из комнаты и бросились на крыльцо. Они увидели черно-белый полицейский мини-автобус. Возле автобуса они увидели пять молодых полицейских, которые под предводительством пожилого чина в форме гнали от крыльца кучку лиц в гражданской одежде.
Полицейские образовали цепь, а предводитель грозно вздымал резиновую дубинку над своей седой, коротко остриженной макушкой.
Среди гражданских они увидели несколько фоторепортеров, медсестер в белых халатах, шофера такси в форменной куртке и еще несколько человек различного пола и возраста. Плюс обычное число зевак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48