Для начала убивают Вэнса, а потом и Уирри.
— Я-то тут при чем? — возмутилась я. — Это было несчастным стечением обстоятельств.
— Если ты собираешься в Кейптауне надоедать своими вопросами женщине, которая категорически не хочет с тобой разговаривать, для тебя обстоятельства тоже могут сложиться крайне неблагоприятно. Два трупа — это уже не шутка. Неужели тебе не надоело искать приключения на свою голову? Может, пора наконец повзрослеть и начать серьезнее относиться к жизни?
— Стоит ли принимать жизнь слишком всерьез, если нам все равно не уйти из нее живыми? — философски заметила я.
— В этом, конечно, есть определенная логика, — кивнул Эстевез. — Вопрос только в сроках.
— А ты не хочешь съездить со мной? Ты ведь еще не был в Южной Африке.
— Ну уж нет. В это дело ты меня не впутаешь. Кажется, ты снова забыла, что я работаю.
— Жалко, — вздохнула я.
— А как ты относишься к расистам? — задумчиво поинтересовался Марио.
— Две вещи ненавижу — расизм и негров, — усмехнулась я.
— Я серьезно.
— Расисты — это неотъемлемая часть окружающей среды. Именно так я к ним и отношусь. Каждый человек имеет право на собственные убеждения.
— У меня в Кейптауне живет один приятель. Мы с ним вместе служили в Иностранном легионе. Парень просто отличный, но при этом отъявленный расист. Это у него семейная традиция. Готов черномазых на вертеле поджаривать.
— Раз уж я встречаюсь с фашистом, так почему бы для полноты ощущений не пообщаться с расистом? — пожала я плечами. — Вряд ли он сагитирует меня записаться в ку-клукс-клан. Я слишком ленива, чтобы гоняться за неграми.
— Отлично, — сказал Эстевез. — В таком случае я прямо сейчас ему позвоню. Попрошу, чтобы Ник встретил тебя в аэропорту.
* * *
Ник Миллендорф, оказавшийся высоким загорелым блондином, напоминал типичного наемника из американских фильмов. Для полноты картины ему не хватало только автомата на груди и пары гранат, подвешенных к поясу.
Со слов Марио я уже знала, что, закончив службу в Иностранном легионе. Ник вернулся в Кейптаун и открыл частное охранно-детективное агентство, в котором он был одновременно и директором, и секретаршей, и сыщиком, и телохранителем.
Расцеловав меня по испанскому обычаю в обе щеки, Ник подхватил мои сумки и бодрым шагом направился к автостоянке. Мы погрузились в серебристый восьмицилиндровый “Рейндж Ровер”, и Миллендорф вырулил на шоссе.
— Ты знаешь какую-нибудь приличную и не слишком дорогую гостиницу? — поинтересовалась я.
— Какую еще гостиницу? — удивился Ник. — Марио просил меня позаботиться о тебе. Он говорит, что у тебя просто удивительный дар постоянно влипать в неприятности. Ты остановишься у меня. Дом большой, места более чем достаточно, да и мне будет удобнее за тобой приглядывать.
— Спасибо, — сказала я. — Мне даже неловко так обременять тебя.
— Брось эти глупости, — махнул рукой Миллендорф. — В компании только веселее. Я ведь живу один, да и работы сейчас не слишком много.
— Неужели у тебя нет подружки? — удивилась я.
— Женщины, — поморщился Ник. — От них одни только неприятности. Была у меня одна француженка, но пару месяцев назад она заявила, что я тупое агрессивное животное, и ушла к индусу из Претории.
— Да, грустная история, — посочувствовала я.
— Ницще не зря предупреждал: “Пусть мужчина боится женщины, ибо мужчина в глубине души только зол, а женщина еще и дурна”, — изрек Миллендорф. — И еще он говорил: “Ты идешь к женщинам ? Не забудь плетку!”
— Неужели ты бил свою подругу плеткой? — забеспокоилась я, прикидывая, не лучше ли будет остановиться в отеле.
— Скажешь тоже! Да я ее пальцем не тронул. Просто у нас были идеологические разногласия. Она обзывала меня безмозглым расистом и специально ушла к цветному, чтобы унизить меня. Ты можешь себе представить, она докатилась до того, что заявила, что расизм — это рак мозгов. Да у нее самой размягчение мозга!
— Может, оно и к лучшему. Пусть теперь индус из Претории с ней мучается.
— И то верно, — вздохнул Ник. — А ты как относишься к неграм?
— Монгол китайцу хохол, — уклончиво заметила я.
— Что? — не понял Миллендорф.
— У русских есть такая пословица. Вообще-то в расовых вопросах я придерживаюсь нейтралитета, как Швейцария во время Второй мировой войны.
— А я вот расист.
— Марио предупредил меня об этом. В некотором роде я тоже расистка, только глобальная.
— Как это? — удивился Ник.
— Все то, что ты думаешь про негров, я думаю про все человечество, — пояснила я. — Сколько различные расы ни пыжились создать сверхчеловека, толку из этого никакого не вышло. Возьми хоть твоего любимого Ницше. Он говорил: “Что такое обезьяна в отношении человека ? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором. Вы совершили путь от червя к человеку, но многое в вас еще осталось от червя. Некогда были вы обезьяной, и даже теперь еще человек больше обезьяны, чем иная из обезьян. Даже мудрейший среди вас есть только разлад и помесь растения и призрака”.
Раз уж человек — разлад и помесь растения и призрака, какая разница, какого цвета у него кожа? Белый, черный, красный — в любом случае он останется разладом и помесью. С учетом всего этого я уже давно подумываю на тему о том, чтобы создать теорию сверхамебы. Однажды амеба уже развилась до уровня обезьяны, из которой получился человек, плохонький, конечно, но все же более или менее разумный.
Вот я и решила — если предоставить амебе возможность по-новому пройти тернистый путь эволюции, вдруг во второй раз из нее получится нечто толковое?
Сам подумай, до чего докатилась белая раса: президент великой державы — Соединенных Штатов — втихаря дрючит Монику Левински, а потом врет на всю страну, что ничего между ними не было, до тех пор, пока Моника не предъявляет общественности его сперму на своем платье. Если так поступает лучший представитель высшей расы, что же говорить об остальных! Даже обезьяна назвала бы это сплошным мучительным позором. По-моему, уже давно пора уничтожить жизнь на Земле с помощью ядерного или химического оружия, предоставив тем самым амебе новый шанс развиться в могучую, мудрую и высокоморальную сверхамебу…
— Ты шутишь? — недоверчиво посмотрел на меня Ник.
— Нисколько, — с убийственно серьезным видом заявила я. — Просто я в своем расизме осмелилась пойти еще дальше. Думаю, мы поймем друг друга. Расист расисту — друг, товарищ и брат. В конце концов, мы боремся за то, чтобы Земля принадлежала высшим существам! Мне будет приятно на досуге более подробно изложить тебе свои соображения по этому поводу.
— Да-да, конечно, — без особого энтузиазма пробормотал Миллендорф. — Марио говорил, ты приехала в Кейптаун для того, чтобы что-то выяснить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— Я-то тут при чем? — возмутилась я. — Это было несчастным стечением обстоятельств.
— Если ты собираешься в Кейптауне надоедать своими вопросами женщине, которая категорически не хочет с тобой разговаривать, для тебя обстоятельства тоже могут сложиться крайне неблагоприятно. Два трупа — это уже не шутка. Неужели тебе не надоело искать приключения на свою голову? Может, пора наконец повзрослеть и начать серьезнее относиться к жизни?
— Стоит ли принимать жизнь слишком всерьез, если нам все равно не уйти из нее живыми? — философски заметила я.
— В этом, конечно, есть определенная логика, — кивнул Эстевез. — Вопрос только в сроках.
— А ты не хочешь съездить со мной? Ты ведь еще не был в Южной Африке.
— Ну уж нет. В это дело ты меня не впутаешь. Кажется, ты снова забыла, что я работаю.
— Жалко, — вздохнула я.
— А как ты относишься к расистам? — задумчиво поинтересовался Марио.
— Две вещи ненавижу — расизм и негров, — усмехнулась я.
— Я серьезно.
— Расисты — это неотъемлемая часть окружающей среды. Именно так я к ним и отношусь. Каждый человек имеет право на собственные убеждения.
— У меня в Кейптауне живет один приятель. Мы с ним вместе служили в Иностранном легионе. Парень просто отличный, но при этом отъявленный расист. Это у него семейная традиция. Готов черномазых на вертеле поджаривать.
— Раз уж я встречаюсь с фашистом, так почему бы для полноты ощущений не пообщаться с расистом? — пожала я плечами. — Вряд ли он сагитирует меня записаться в ку-клукс-клан. Я слишком ленива, чтобы гоняться за неграми.
— Отлично, — сказал Эстевез. — В таком случае я прямо сейчас ему позвоню. Попрошу, чтобы Ник встретил тебя в аэропорту.
* * *
Ник Миллендорф, оказавшийся высоким загорелым блондином, напоминал типичного наемника из американских фильмов. Для полноты картины ему не хватало только автомата на груди и пары гранат, подвешенных к поясу.
Со слов Марио я уже знала, что, закончив службу в Иностранном легионе. Ник вернулся в Кейптаун и открыл частное охранно-детективное агентство, в котором он был одновременно и директором, и секретаршей, и сыщиком, и телохранителем.
Расцеловав меня по испанскому обычаю в обе щеки, Ник подхватил мои сумки и бодрым шагом направился к автостоянке. Мы погрузились в серебристый восьмицилиндровый “Рейндж Ровер”, и Миллендорф вырулил на шоссе.
— Ты знаешь какую-нибудь приличную и не слишком дорогую гостиницу? — поинтересовалась я.
— Какую еще гостиницу? — удивился Ник. — Марио просил меня позаботиться о тебе. Он говорит, что у тебя просто удивительный дар постоянно влипать в неприятности. Ты остановишься у меня. Дом большой, места более чем достаточно, да и мне будет удобнее за тобой приглядывать.
— Спасибо, — сказала я. — Мне даже неловко так обременять тебя.
— Брось эти глупости, — махнул рукой Миллендорф. — В компании только веселее. Я ведь живу один, да и работы сейчас не слишком много.
— Неужели у тебя нет подружки? — удивилась я.
— Женщины, — поморщился Ник. — От них одни только неприятности. Была у меня одна француженка, но пару месяцев назад она заявила, что я тупое агрессивное животное, и ушла к индусу из Претории.
— Да, грустная история, — посочувствовала я.
— Ницще не зря предупреждал: “Пусть мужчина боится женщины, ибо мужчина в глубине души только зол, а женщина еще и дурна”, — изрек Миллендорф. — И еще он говорил: “Ты идешь к женщинам ? Не забудь плетку!”
— Неужели ты бил свою подругу плеткой? — забеспокоилась я, прикидывая, не лучше ли будет остановиться в отеле.
— Скажешь тоже! Да я ее пальцем не тронул. Просто у нас были идеологические разногласия. Она обзывала меня безмозглым расистом и специально ушла к цветному, чтобы унизить меня. Ты можешь себе представить, она докатилась до того, что заявила, что расизм — это рак мозгов. Да у нее самой размягчение мозга!
— Может, оно и к лучшему. Пусть теперь индус из Претории с ней мучается.
— И то верно, — вздохнул Ник. — А ты как относишься к неграм?
— Монгол китайцу хохол, — уклончиво заметила я.
— Что? — не понял Миллендорф.
— У русских есть такая пословица. Вообще-то в расовых вопросах я придерживаюсь нейтралитета, как Швейцария во время Второй мировой войны.
— А я вот расист.
— Марио предупредил меня об этом. В некотором роде я тоже расистка, только глобальная.
— Как это? — удивился Ник.
— Все то, что ты думаешь про негров, я думаю про все человечество, — пояснила я. — Сколько различные расы ни пыжились создать сверхчеловека, толку из этого никакого не вышло. Возьми хоть твоего любимого Ницше. Он говорил: “Что такое обезьяна в отношении человека ? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором. Вы совершили путь от червя к человеку, но многое в вас еще осталось от червя. Некогда были вы обезьяной, и даже теперь еще человек больше обезьяны, чем иная из обезьян. Даже мудрейший среди вас есть только разлад и помесь растения и призрака”.
Раз уж человек — разлад и помесь растения и призрака, какая разница, какого цвета у него кожа? Белый, черный, красный — в любом случае он останется разладом и помесью. С учетом всего этого я уже давно подумываю на тему о том, чтобы создать теорию сверхамебы. Однажды амеба уже развилась до уровня обезьяны, из которой получился человек, плохонький, конечно, но все же более или менее разумный.
Вот я и решила — если предоставить амебе возможность по-новому пройти тернистый путь эволюции, вдруг во второй раз из нее получится нечто толковое?
Сам подумай, до чего докатилась белая раса: президент великой державы — Соединенных Штатов — втихаря дрючит Монику Левински, а потом врет на всю страну, что ничего между ними не было, до тех пор, пока Моника не предъявляет общественности его сперму на своем платье. Если так поступает лучший представитель высшей расы, что же говорить об остальных! Даже обезьяна назвала бы это сплошным мучительным позором. По-моему, уже давно пора уничтожить жизнь на Земле с помощью ядерного или химического оружия, предоставив тем самым амебе новый шанс развиться в могучую, мудрую и высокоморальную сверхамебу…
— Ты шутишь? — недоверчиво посмотрел на меня Ник.
— Нисколько, — с убийственно серьезным видом заявила я. — Просто я в своем расизме осмелилась пойти еще дальше. Думаю, мы поймем друг друга. Расист расисту — друг, товарищ и брат. В конце концов, мы боремся за то, чтобы Земля принадлежала высшим существам! Мне будет приятно на досуге более подробно изложить тебе свои соображения по этому поводу.
— Да-да, конечно, — без особого энтузиазма пробормотал Миллендорф. — Марио говорил, ты приехала в Кейптаун для того, чтобы что-то выяснить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73