— Ты где ходила?! — набросилась я на сестру. — У меня и так нервная система пошатнулась, а тут еще ты со своими исчезновениями.
— Не ори, — сморщилась Клавдия.
Тут я обратила внимание, что вид сестрица имела довольно странный: блуждающий взгляд, загадочная улыбка… Может, похмелье?
— Я Антона Константиновича провожала, — сообщила сестра, опускаясь на тумбочку для обуви. — Хороший он все-таки, ласковый…
— И что? Ты снова решила пойти за него замуж?
— Я теперь как честный человек обязана выйти за него замуж, — глухо ответила Клавдия.
Сконфуженно хрюкнув, я поспешила скрыться в ванной.
Следующие три дня стали для нас с Клавкой самым кошмарным кошмаром. Димка приходил домой глубоко за полночь, молча ел и буквально падал на кровать. Утром так же молча завтракал и уходил на службу, оставляя нас обеих изнывать от нетерпения и любопытства. Пока шло следствие по делу Степана, Брусникин даже не думал рассказывать, как оно продвигается, и ужасно злился, если я пыталась задать какой-нибудь даже самый незначительный вопрос. Клавка, знавшая о крутом нраве Димыча не понаслышке, испуганно умолкала, едва мой супруг появлялся в дверях.
Рыжий Тоша стал довольно частым гостем в нашем доме. Уж и не знаю, что стало тому причиной: обычное любопытство или внезапно вспыхнувшие чувства к Клюквиной. Лично я склонялась к первому предположению, потому что сестрица в эти дни была особенно раздражительна и ее насмешки носили чересчур язвительный характер. К чести Антона Константиновича замечу — все Клюквинские уколы он сносил почти с библейским смирением.
В начале четвертого дня мучений мы с Клавдией собрались на кухне, провели небольшое совещание и постановили: дальше терпеть подобное бездействие невозможно, нужно срочно что-нибудь сотворить. В противном случае мы вполне можем перегрызть горло друг другу или кому-нибудь, кто случайно попадется под руку.
Всерьез опасаясь за здоровье своего Тоши, Клюквина предложила:
— Давай к Оксанке съездим. Ей сейчас труднее, чем нам, — все-таки мужа похоронила… Поддержим женщину, да и сами развеемся.
Немного подумав, я согласилась. Несчастной вдове поддержка, наверное, не помешает.
Дверь долго не открывали, но мы упрямо продолжали трезвонить, и наша настойчивость в конце концов была вознаграждена.
Оксана, казалось, похудела еще больше и теперь выглядела как узник концлагеря. Черное платье болталось на ней, словно мешок на палке, а черный платок подчеркивал какую-то неестественную бледность. Темные круги под глазами и желтизна на висках красноречивее любых слов свидетельствовали о страданиях женщины.
— Это вы… — как-то отстранение произнесла Оксанка, ничуть не удивившись нашему неожиданному визиту. Она не пригласила пройти, повернулась к нам спиной и удалилась в глубь квартиры.
Переглянувшись, мы с Клавдией все-таки вошли.
— Ну, ни фига себе! — присвистнула я, разглядывая крохотный коридорчик.
— Знакомый беспорядок, — согласилась сестра. — По-моему, я где-то уже видела подобный… Как думаешь, Афонь, тут поработали наши «приятели»?
— Уверена, — кивнула я и со знанием дела добавила:
— Почерк уж очень своеобразный: все перевернуто, обои оторваны… Наверняка на кухне даже муку высыпали.
Чтобы проверить предположение, мы прошли на кухню. Картина там была примерно та же, что и на нашей несколько дней назад: осколки посуды, всевозможные крупы на полу вперемешку с ножами, вилками и ложками. Среди этого хаоса за столом сидела Оксана. Перед ней стояла початая бутылка дешевого портвейна и пустой стакан. Еще один, накрытый сверху кусочком черного хлеба, притулился возле стены.
Около стакана догорала тоненькая церковная свечка, слабо освещая любительскую черно-белую фотографию Виктора в траурной рамке.
— Вы уже знаете? — кивнула Оксанка на снимок.
— Угу, знаем, — скорбно вздохнула Клавдия.
— Тогда найдите где-нибудь стаканы и присоединяйтесь. Помянем… Извините, что угощаю этой гадостью — ни на что другое денег нет.
— Да ладно, — махнула рукой Клюквина. — Мы люди простые, без претензий.
Она быстро освоилась на чужой кухне и умудрилась в два счета отыскать в разгромленном помещении пустой стакан и чашку с отбитой ручкой.
— Ну… Пусть земля будет Виктору пухом, а также царствие ему небесное и все, что полагается в таких случаях, — выдохнула Клюква и залпом осушила почти полный стакан.
Тяжко вздохнув, я последовала ее примеру.
Из закуски на столе оказалась только вода из-под крана, пить которую я не рискнула, поэтому пришлось ограничиться глотком воздуха и запахом рукава собственной кофточки.
— Я ничего не понимаю, — Оксанка устало потерла лицо. — Сначала пришли менты, сообщили, что Виктор.., что его больше нет. Потом откуда ни возьмись ФСБ. Оказывается, Витька уволился из НИИ, а я знать не знала об этом.
Дура дурой! Они меня все про какие-то ампулы спрашивали. Какие ампулы? Господи, я ничего не знаю! — Оксанка спрятала лицо в ладонях и судорожно всхлипнула. — Тело не отдают, я даже похоронить его не могу… Одежка плачет, я плачу…
— А где Олег? — полюбопытствовала я.
— У Витькиной сестры, в Долгопрудном.
Я как узнала, что муж умер, отвезла его к Надьке. А вчера вообще кошмар какой-то был: приперлись два мужика, закрыли меня в ванной и давай в квартире шуровать! Тоже все про какую-то ампулу выспрашивали… — Оксанка снова заплакала:
— Девочки, что происходит? Мне страшно!
Глядя на плачущую вдову, я напряженно размышляла: стоит ли ей рассказывать о переделке, в которую попал Виктор, или нет. С одной стороны, я не имею права разглашать тайны следствия, но с другой… Очень уж жалко Оксанку, ей и так сейчас нелегко. Я уже хотела начать рассказ, как представила себе лицо Брусникина и те слова, которые он скажет, и благоразумно промолчала. Клавдия, напряженно наблюдавшая за мной, сообразила, что распространяться на данную тему не стоит, сдержанно кивнула и погладила Оксану по худеньким плечикам:
— Не плачь. Скоро все образуется, потерпи немного. Твой Витька попал в очень неприятную историю.., — Я с чувством наступила Клавке на ногу, призывая ее держать язык за зубами, но сестра лишь отмахнулась и продолжала:
— Он хотел заработать для вас много денег, хотел квартиру новую купить, на курорт вас свозить.
Виктор очень переживал, глядя, как ты мыкаешься, едва сводя концы с концами.
Клюквина говорила и говорила. Оксанка, слушая ее пустой треп, постепенно успокаивалась.
— Вы что-то знаете, — убежденно произнесла она, — знаете и не хотите мне говорить. Верно?
— Мы знаем ненамного больше. Но даже то, что знаем, не имеем права рассказывать. Да и к чему тебе? — проникновенно спросила я.
Оксана немного помолчала, налила себе еще портвейна и невесело усмехнулась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56