Он погиб так же, как до него погибли многие его сородичи.
Старый платеозавр хотел и на этот раз переждать на морском берегу время, когда на горном плато, где он родился, опять наступит благодатная пора.
Он всегда благополучно добирался туда и возвращался обратно. На этот раз, однако, не дошел. Это был его последний путь…
Часть 3
БУХТА ДРАКОНОВ
Морская гладь в триасовый период мезозойской эры простиралась в ширину и длину на многие километры. В одном месте она вдалась далеко в сушу и образовала там полукруглую бухту. С одной стороны бухта была ограничена скалами с бесчисленными расщелинами, трещинами и гротами, а с другой — ровной песчаной отмелью, унылое однообразие которой было нарушено только несколькими небольшими и мелкими лагунами.
Вокруг этих лагун произрастали узколистные травы, виднелись заросли трескучих хвощей, стелющиеся корневища которых проникали в серый ил лагун, откуда потом поднимались новые густые поросли хвощей.
Низкие цикадовые с султанами красивых длинных перистых листьев образовывали живые зеленые оазисы среди однообразной желтой песчаной равнины: они жались к берегам лагун, где своими длинными корнями высасывали из бесплодной почвы то небольшое количество воды, которое им было необходимо для скромного существования в этой пустынной части морского побережья.
Тихая ночь стояла над всем краем…
Вода морской бухты потемнела и слилась с темнотой ночи.
Перед рассветом вдруг где-то далеко в восточной части неба появился слабый проблеск. Едва он погас, как появился новый, более светлый и золотистый, который вместе с другими разгорелся в желто-красную лавину света нового дня.
В этой лавине вскоре промелькнула золотая стрела, за ней другая, третья, потом тысячи и тысячи новых, которые светом и теплом залили весь край. Вода посветлела, скалы стали менее мрачными, а песчаная равнина засветилась желтизной песка и изумрудной зеленью растений.
Весело подул слабый ветерок. Он взволновал водную гладь и погнал широкие волны, которые или выкатывались на низкий песчаный берег, или с резким шипением дробились о темные утесы, разбиваясь при этом на многие тысячи серебряных капелек, падающих на хлопья снежно-белой пены.
Волна за волной накатывались на сушу, где затухали и исчезали, оставляя на песчаном берегу все, что захватили по пути и принесли с собой. Это были или комки водорослей с различными животными, или погибшие рыбы и пустые раковины бесчисленных двустворчатых моллюсков и четырехжаберных головоногих из отряда аммоноидей. Все это волны беспорядочно выбрасывали на ровный песчаный берег, не отделяя живого от мертвого.
В штормовые дни было хуже. Ужас овладевал всем. По поверхности бухты под напором неистового шквального ветра неслись на берег мощные потоки воды. По широкой водной глади катились вперед все новые и все более высокие волны, они заливали песчаную часть берега и стремительно налетали на прибрежные утесы, где дробились в тонкую водную пыль, которая носилась над пенящимся и неистово шумящим прибоем. Все, что захватывали волны выбрасывалось далеко на песчаную отмель и сразу же заносилось слоем песка и ила или разбивалось о твердые обрывы утесов.
Такой сильный шторм оставлял неизгладимые следы на всем побережье. Уничтожалось не только все живое, что не скрылось и не отступило вовремя, но разрушению подвергались и крепкие утесы. Гигантские волны со страшной силой обрушивались на скалы и проникали все глубже и глубже в их трещины. Бесконечно повторяющимися ударами расширяли их, отламывая куски пород, которые обрушивались в пенистую воду, взметая тысячи брызг. Таким образом из трещин возникали извилистые черные пещеры, низкие или высокие туннели, которые потом стали домом для диковинных чудовищ — драконов.
Лучи восходящего солнца проникли и в темноту скальной пещеры, вход в которую чернел невысоко над блестящей водной гладью бухты.
В густой и холодной тьме большой пещеры, как заколдованный злой дух из страшной сказки, лежал огромный ящер. Его застывшее большое тело с длинной шеей и длинным хвостом лежало на дне пещеры, подобно стволу могучего дерева. Короткие ноги были поджаты к телу, а когтистые пальцы, соединенные между собой плавательными перепонками, были погружены в илистые наносы, которые покрывали дно. Грубая голая кожа не была защищена ни чешуей, ни костными пластинками, ни шипами. На спине и боках кожа ящера была зеленоватая, как будто обросла зеленым мхом, тогда как на брюхе она была серебристая, словно поросшая серым лишайником.
Это был нотозавр — наиболее опасный хищный ящер триасового моря мезозойской эры, лежащий неподвижно, как окаменевший сказочный дракон. Он не очнулся еще от ночного сна, который был подобен мертвому оцепенению. Такое состояние объяснялось низкой температурой его крови, которая изменялась в зависимости от температуры окружающей среды. В холодные ночи кровь в жилах застывала и разогревалась только теплом ранних солнечных лучей.
Первый луч солнца, который проник в пещеру, где отдыхал нотозавр, осветил тьму и упал на голову спящего ящера. Один за другим множество солнечных лучей пронизывали все длинное тело и постепенно разогревало своим теплом застывшую кровь ящера.
Несколько лучей осторожно коснулись век ящера. Сначала они лишь тихонько затрепетали, но поскольку поток лучей не прекращался, веки открылись, и в свете розового утра засветились зеленые глаза очнувшегося ящера.
Некоторое время он лениво лежал в теплой лавине солнечных лучей, неподвижно и безвольно, как будто ночной холод парализовал его короткие конечности. Потом все-таки поднялся и медленными шагами покинул сырую пещеру.
Он встал на широком скальном выступе, круто уходящем глубоко в воду, высоко поднял голову на длинной шее и зелеными глазами осмотрел просторы моря, которое было местом его охоты. В длину ящер достигал более трех метров, но, несмотря на это, совсем не был великаном среди своих сородичей: многие из них имели такие гигантские размеры, что только одна голова была длиной более метра.
Так стоял он не шевелясь, только зорко рассматривал водную поверхность, которая покрылась легкой зыбью от дуновения ветерка и поблескивала в лучах утреннего солнца. Осмотрел он и скалистые берега, и ровные песчаные отмели, светящиеся желтизной. Вокруг была мертвая тишина.
Ни один звук не возникал в накаляющемся воздухе, ни одна птичья песня до сих пор не приветствовала новый день. Насекомые тогда были очень редки, а птиц вообще не было. Еще должно было пройти бесконечное множество веков, прежде чем восходящее солнце могло быть встречено пронзительным криком первой первобытной птицы археоптерикса, жившего в юрский период мезозойской эры;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Старый платеозавр хотел и на этот раз переждать на морском берегу время, когда на горном плато, где он родился, опять наступит благодатная пора.
Он всегда благополучно добирался туда и возвращался обратно. На этот раз, однако, не дошел. Это был его последний путь…
Часть 3
БУХТА ДРАКОНОВ
Морская гладь в триасовый период мезозойской эры простиралась в ширину и длину на многие километры. В одном месте она вдалась далеко в сушу и образовала там полукруглую бухту. С одной стороны бухта была ограничена скалами с бесчисленными расщелинами, трещинами и гротами, а с другой — ровной песчаной отмелью, унылое однообразие которой было нарушено только несколькими небольшими и мелкими лагунами.
Вокруг этих лагун произрастали узколистные травы, виднелись заросли трескучих хвощей, стелющиеся корневища которых проникали в серый ил лагун, откуда потом поднимались новые густые поросли хвощей.
Низкие цикадовые с султанами красивых длинных перистых листьев образовывали живые зеленые оазисы среди однообразной желтой песчаной равнины: они жались к берегам лагун, где своими длинными корнями высасывали из бесплодной почвы то небольшое количество воды, которое им было необходимо для скромного существования в этой пустынной части морского побережья.
Тихая ночь стояла над всем краем…
Вода морской бухты потемнела и слилась с темнотой ночи.
Перед рассветом вдруг где-то далеко в восточной части неба появился слабый проблеск. Едва он погас, как появился новый, более светлый и золотистый, который вместе с другими разгорелся в желто-красную лавину света нового дня.
В этой лавине вскоре промелькнула золотая стрела, за ней другая, третья, потом тысячи и тысячи новых, которые светом и теплом залили весь край. Вода посветлела, скалы стали менее мрачными, а песчаная равнина засветилась желтизной песка и изумрудной зеленью растений.
Весело подул слабый ветерок. Он взволновал водную гладь и погнал широкие волны, которые или выкатывались на низкий песчаный берег, или с резким шипением дробились о темные утесы, разбиваясь при этом на многие тысячи серебряных капелек, падающих на хлопья снежно-белой пены.
Волна за волной накатывались на сушу, где затухали и исчезали, оставляя на песчаном берегу все, что захватили по пути и принесли с собой. Это были или комки водорослей с различными животными, или погибшие рыбы и пустые раковины бесчисленных двустворчатых моллюсков и четырехжаберных головоногих из отряда аммоноидей. Все это волны беспорядочно выбрасывали на ровный песчаный берег, не отделяя живого от мертвого.
В штормовые дни было хуже. Ужас овладевал всем. По поверхности бухты под напором неистового шквального ветра неслись на берег мощные потоки воды. По широкой водной глади катились вперед все новые и все более высокие волны, они заливали песчаную часть берега и стремительно налетали на прибрежные утесы, где дробились в тонкую водную пыль, которая носилась над пенящимся и неистово шумящим прибоем. Все, что захватывали волны выбрасывалось далеко на песчаную отмель и сразу же заносилось слоем песка и ила или разбивалось о твердые обрывы утесов.
Такой сильный шторм оставлял неизгладимые следы на всем побережье. Уничтожалось не только все живое, что не скрылось и не отступило вовремя, но разрушению подвергались и крепкие утесы. Гигантские волны со страшной силой обрушивались на скалы и проникали все глубже и глубже в их трещины. Бесконечно повторяющимися ударами расширяли их, отламывая куски пород, которые обрушивались в пенистую воду, взметая тысячи брызг. Таким образом из трещин возникали извилистые черные пещеры, низкие или высокие туннели, которые потом стали домом для диковинных чудовищ — драконов.
Лучи восходящего солнца проникли и в темноту скальной пещеры, вход в которую чернел невысоко над блестящей водной гладью бухты.
В густой и холодной тьме большой пещеры, как заколдованный злой дух из страшной сказки, лежал огромный ящер. Его застывшее большое тело с длинной шеей и длинным хвостом лежало на дне пещеры, подобно стволу могучего дерева. Короткие ноги были поджаты к телу, а когтистые пальцы, соединенные между собой плавательными перепонками, были погружены в илистые наносы, которые покрывали дно. Грубая голая кожа не была защищена ни чешуей, ни костными пластинками, ни шипами. На спине и боках кожа ящера была зеленоватая, как будто обросла зеленым мхом, тогда как на брюхе она была серебристая, словно поросшая серым лишайником.
Это был нотозавр — наиболее опасный хищный ящер триасового моря мезозойской эры, лежащий неподвижно, как окаменевший сказочный дракон. Он не очнулся еще от ночного сна, который был подобен мертвому оцепенению. Такое состояние объяснялось низкой температурой его крови, которая изменялась в зависимости от температуры окружающей среды. В холодные ночи кровь в жилах застывала и разогревалась только теплом ранних солнечных лучей.
Первый луч солнца, который проник в пещеру, где отдыхал нотозавр, осветил тьму и упал на голову спящего ящера. Один за другим множество солнечных лучей пронизывали все длинное тело и постепенно разогревало своим теплом застывшую кровь ящера.
Несколько лучей осторожно коснулись век ящера. Сначала они лишь тихонько затрепетали, но поскольку поток лучей не прекращался, веки открылись, и в свете розового утра засветились зеленые глаза очнувшегося ящера.
Некоторое время он лениво лежал в теплой лавине солнечных лучей, неподвижно и безвольно, как будто ночной холод парализовал его короткие конечности. Потом все-таки поднялся и медленными шагами покинул сырую пещеру.
Он встал на широком скальном выступе, круто уходящем глубоко в воду, высоко поднял голову на длинной шее и зелеными глазами осмотрел просторы моря, которое было местом его охоты. В длину ящер достигал более трех метров, но, несмотря на это, совсем не был великаном среди своих сородичей: многие из них имели такие гигантские размеры, что только одна голова была длиной более метра.
Так стоял он не шевелясь, только зорко рассматривал водную поверхность, которая покрылась легкой зыбью от дуновения ветерка и поблескивала в лучах утреннего солнца. Осмотрел он и скалистые берега, и ровные песчаные отмели, светящиеся желтизной. Вокруг была мертвая тишина.
Ни один звук не возникал в накаляющемся воздухе, ни одна птичья песня до сих пор не приветствовала новый день. Насекомые тогда были очень редки, а птиц вообще не было. Еще должно было пройти бесконечное множество веков, прежде чем восходящее солнце могло быть встречено пронзительным криком первой первобытной птицы археоптерикса, жившего в юрский период мезозойской эры;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44