Маша опять выбежала из класса и вновь через минуту появилась в сопровождении другой сестры — полной, белокурой девушки. Уланов подался было к Маше, чтобы заговорить, но она не задержалась. Только спутница ее, недоумевая, посмотрела; на Николая… Вскоре его самого повели к врачу, и он не видел, как выносили из палаты раненого…
С каждым часом в медсанбате становилось все больше людей… Ливни размыли дороги, и эвакуация раненых в тыл происходила очень медленно. Между тем с боевых участков прибывали новые санитарные обозы, подходили нестройные группы солдат. Когда Николай вернулся, его место у печки было занято, и, потоптавшись, он прислонился к стене.
— Ну, как у тебя? — спросил сержант.
— В госпиталь посылают, — хмуро ответил Николай, уклоняясь от подробностей. Хотя он и не ощущал теперь особенной боли, врач, подозревавший трещину в кости, направлял его дальше на исследование.
— Попутчиками будем, — сказал сержант.
Он был занят неожиданным делом: мастерил куклу из пучка соломы и обрывков марли. Девочки, все еще сидевшие у его ног, искоса следили за ее быстрым возникновением. У куклы было уже длинное узкое туловище, на котором сидела забинтованная голова; прямые руки человечка простирались в стороны.
— Да что у тебя такое? — спросил сержант.
— Нога вот… — ответил Николай сердито.
— Осколок, пуля? — поинтересовался светлоусый солдат.
— Нет, поскользнулся…
— Бывает… Перед наступлением обычно, — неопределенно сказал сержант.
Дрова в печке прогорели. Дымные тени густо бежали по тлеющим углям, и казалось — угли шевелятся, меняясь в оттенках. Легкие синие огоньки газа порхали над их живой, светящейся россыпью… Сержант, порывшись в печке, достал потухший уголек и нарисовал на марле глаза-точечки, нос и рот; подумав, добавил высокие изогнутые брови, от чего лицо куклы приняло удивленное выражение. Явившись в мир и увидев своего создателя, она как будто изумилась раз и навсегда.
— Как звать ее будем? — серьезно спросил сержант, вручая куклу младшей девочке.
Та обменялась с сестрой взглядом, полным снисхождения к странным забавам взрослых людей.
— Наташкой или Анютой?.. Тоже хорошее имя…
— Ну и что ж, — сказала старшая безразлично.
«Можно и Анютой, если вы хотите этого…» — было написало на ее лице. Подержав куклу в руках, видимо для того лишь, чтобы не обидеть доброго человека, девочка в ватнике посадила ее на пол.
Из глубины коридора приблизились носилки, за ними шла Маша. Опередив санитаров, она пробежала мимо Уланова, коснувшись его халатом, и открыла дверь в класс. Носилки свернули туда, и Николай узнал своего комбата. Голова Горбунова безвольно покачнулась на покосившейся подушке, и Николай вскрикнул, испугавшись, что раненый упадет… Почему-то сильнее всего Николая поразило то, что старший лейтенант оброс светлой бородой; нитка от бинта, зацепившись за волосы, лежала на его стиснутых губах… Маша пропустила носилки в класс, вошла сама, и дверь за нею захлопнулась.
— Когда нас отправят, не слыхал? — спросил у Николая боец с перевязанным лицом, и юноша недоуменно посмотрел на него, не поняв вопроса.
— Еще насидимся здесь, — проговорил сержант.
— Не дорога, а наказание, — хрипло сказала старшая девочка. — Ни проехать, ни пройти…
— Машины буксуют… — добавила вторая, подняв на сержанта голубые глаза.
Полная, рослая девушка показалась в дверях палаты, и сержант окликнул ее:
— Сестрица, помогли чего старшему лейтенанту?
Голикова тщательно притворила за собой двери.
— Ох, товарищи, такая беда! — ответила она довольно спокойно.
— Помирает? — спросил светлоусый солдат.
— Не стали оперировать, — пояснила Клава, — посмотрели только и сказали, чтоб назад несли. — Она покачала сверху вниз головой, как бы прощаясь уже с Горбуновым.
«Комбат умирает!.. — ужаснулся Николай. — Как это случилось? И что с моим батальоном?» — впервые, кажется, подумал он так — безотносительно к своей личной судьбе. Оказывается, он до сих пор был озабочен преимущественно своим участием в войне, — на остальное у него как-то не оставалось времени. И это открытие ошеломило Николая.
— …Душевно жалко, — услышал он низкий, густой голос светлоусого солдата. — Я с ним из-под самой Каширы шел…
— Я с ним с границы иду, — проговорил сержант.
— Поторопились мы малость… — сказал солдат. — Без полной подготовки наступать начали… Вот и насовали нам…
— Начальству виднее, — заметил сержант. Было не ясно — согласен ли он с таким положением вещей или не одобряет его.
«Они, правы», — волнуясь, думал Николай. Еще вчера он горячо опровергал подобные высказывания, сейчас он чувствовал себя не в праве спорить с ними. Мало того: все впечатления последних часов — санитарные обозы, обилие раненых, агония комбата, казавшегося таким несокрушимым, — говорили о чьей-то ошибке…
«Что, если и моя вина здесь есть?» — спрашивал себя Николай. — «Опоздал, брат», — вспомнился ему скрипучий голос командира полка, и Николай внутренне сжался, испугавшись разоблачения.
Может быть, он в самом деле слишком долго добирался до КП, чтобы передать просьбу комбата, ставшую, в конце концов, ненужной. Но мысль об ответственности за общую неудачу, — а в ней он уже не сомневался, — была такой страшной, что Николай тотчас же попытался ее отогнать. «Конечно, бойцы правы…» — снова подумал он. Причина поражения заключалась, разумеется, в том, что наступление было начато преждевременно…
— Девки! — пронзительный крик пронесся по коридору, — совсем маленькая девочка, лет пяти, в черном тулупчике до пят, проталкивалась среди раненых.
— Девки! — повторила она, добежав до подруг. — Бегим на крыльцо… Бойцов пришло сколько!
— Ну-к что ж, — сказала девочка постарше, держа обеими руками черный квадратный сухарь.
— Бегим, девки! Раненого какого привезли!
— Ну-к что ж, — проговорила старшая и впилась зубами в твердый хлеб.
Сестра ее медленно повела ясными глазами.
— Не видели мы их, — спокойно заметила она.
— Точно, — усмехнувшись, сказал сержант.
Но жестокая новость уже передавалась от человека к человеку; сестры и санитары спешили к выходу, туда же тянулись раненые. Через несколько минут по коридору на носилках пронесли командующего армией. Николай, прижавшись к стене, увидел на подушке крупное, прямоугольное лицо, которое сейчас же узнал. Не защищенные очками глаза генерала, сощурившись, смотрели в потолок… Солдаты молча наблюдали, как носилки свернули в операционную. Все знали уже, что генерал был ранен осколком мины, когда находился на НП командира дивизии.
9
Лежа на операционном столе, командарм почти не испытывал боли, но чувство неловкости, почти смущения, не покидало его. Посылая свои части в бой, он прикидывал обычно возможные потери в личном составе, стремясь уменьшить их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53