Но и это еще не все. В наши дни, уточняет Сенека через несколько страниц, ни один человек не может похвастать прочностью положения, защищающего его от любых катастроф.
Очевидно, что страх перед тиранией, испытываемый Сенекой, красной нитью проходит через все «Утешение». В поисках сравнения, способного передать это чувство, он обращается мыслью к Сиракузам времен правления Дионисия Младшего, известного своей жестокостью, и подчеркивает, что каждый смертный рискует оказаться во власти подобного тирана. Но разве не странно выглядит обращение автора к образу Дениса – персонажа, бесконечно далекого от Рима времен Сенеки, – на фоне других, гораздо более актуальных неприятностей? Отметим также, что во всех остальных своих трактатах Сенека, едва заходит речь о тирании, непременно вспоминает Калигулу. Но в данном случае о Калигуле не упоминается ни словом, зато появляется какой-то полумифический Денис. Тому может быть лишь одно объяснение: текст писался в годы его правления. Но тогда картина совершенно проясняется. В жизни Рима наступил момент, когда пошатнулось положение самых высоких лиц государства. В октябре 39 года сестры и зятья императора подверглись кто смертной казни, кто высылке, хотя до этого правление казалось вполне мирным. Действительно, после заговора Гетулика снова вошел в силу закон об оскорблении величества и всем стало казаться, что вернулись самые мрачные времена Тиберия. В этом свете настойчивость, с какой Сенека убеждает Марцию, что смерть юного Метилия избавила его от куда худшей доли, приобретает огромное значение. Сенека не имеет возможности называть вещи своими именами, рискуя поплатиться головой (известно, что Калигула не питал к нему ни малейшей симпатии, хотя в начале своего правления не мешал тому продолжать начатую карьеру). Но смысл сказанного от этого не меняется.
Из всего изложенного следует, что «Утешение к Марции» не могло быть написано после того, как на престол взошел Клавдий (в конце января 41 года), и прежде, чем был раскрыт заговор Гетулика (в октябре 39 года). На самом деле даже эту «вилку» можно немного сузить. С осени 39-го по конец мая 40 года Калигулы не было в Риме, и логично отнести написание и публикацию «Утешения» именно к этому временному промежутку, поскольку в отсутствие императора автор все-таки меньше рисковал быть превратно понятым. Таким образом, мы приходим к выводу, что «Утешение к Марции» появилось осенью-зимой 39-го или весной 40 года. В этом случае Метилий умер в 36–37 году, то есть либо в последние месяцы правления Тиберия, либо в первые месяцы правления Калигулы. Вполне возможно, что Марция приступила к публикации книги отца после смерти сына; как мы показали, это предположение выглядит более чем правдоподобно. Лишним подтверждением справедливости нашей датировки служит мнение К. Абеля, который считает, что «Утешение» написано до отъезда Сенеки в ссылку – на том основании, что в тексте недобрым словом поминается Денис, цеплявшийся за жизнь даже в изгнании.
* * *
Еще сложнее обстоит дело с датировкой трех книг трактата «О гневе», поскольку мнения исследователей расходятся не только в отношении всего сочинения в целом, но и каждой из составляющих его книг. В нашем распоряжении имеется два твердо установленных факта. Прежде всего, все три диалога могли появиться только после смерти Калигулы, упоминаемого в тексте в таких выражениях, которые не оставляют сомнения в том, что его уже не было в живых. Вспоминая о нем, автор говорит лишь о его жестокости и о его причудах. Следовательно, terminus post quern всех трех диалогов – 24 января 41 года. Не менее надежно установлена и дата terminus ante quern. Брат Сенеки Новат фигурирует в тексте именно под этим именем, тогда как мы знаем, что самое позднее в 52 году, когда Новат получил назначение проконсулом в Ахаю, он уже носил имя своего приемного отца Юния Галлиона. Правда, точная дата усыновления нам неизвестна – в противном случае мы располагали бы возможностью именно по ней установить предел terminus ante quern.
Споры вокруг отрывка, в котором Сенека сообщает, что его жена в данный момент находится рядом с ним, не привели исследователей ни к каким определенным выводам. Здесь возможно любое толкование. Речь может идти о женщине, на которой он женился накануне ссылки, о Паулине (если на ней он женился после ссылки), о Паулине же, если он женился на ней до ссылки. О браках Сенеки нам неизвестно практически ничего, и строить какую бы то ни было аргументацию на этой зыбкой почве просто не представляется возможным.
Первое указание мы находим в той части книги 1, где Сенека говорит, что германцев удалось остановить силами вспомогательных когорт, не прибегая к помощи легионов. Однако после 41 года существовал лишь один участок германской границы, не охраняемый легионами, – ретийский. И дело обстояло подобным образом только до 46 года. Таким образом, эту дату можно принять за terminus ante quern – пусть и не бесспорно, поскольку остается вероятность, что Сенека имел в виду не реальное положение вещей, а его теоретическую возможность. Тем не менее запомним эту дату. Она пригодится нам в качестве индикатора, если окажется, что другие факты подтверждают ее основательность.
Аргументы, имеющие, на наш взгляд, более решающий характер, сформулировать гораздо труднее. Кажется очевидным, что, описывая гнев как состояние, Сенека постоянно «держит в уме» образ монарха вообще, и образ Калигулы в частности. То, что, приводя примеры людей, подверженных гневу, Сенека сосредоточивается на царях, обходя молчанием не только простых смертных, но даже римских магистратов, само по себе выглядит достаточно странным. Учитывая, что произведение посвящено брату философа, казалось бы естественным, если бы в нем разбирались случаи, более близкие к образу жизни Новата. Между тем чаще всего автор говорит именно о гневе тирана. Разумеется, отдельные советы могут найти применение и в практике обыкновенного управителя, к каким относился и Новат, но целый ряд использованных Сенекой выражений неопровержимо свидетельствует, что он прежде всего имел в виду высшего судию, наделенного неограниченным правом карать и миловать: рядовому магистрату и в голову не придет сравнивать себя с Богом. Совершенно очевидно, что автор намекает здесь на Калигулу, который мнил себя подобным Юпитеру. Этот намек подтверждается и ходом дальнейшего повествования, когда автор приводит излюбленное высказывание Калигулы: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись» (oderint dum metuant). Гнев – не более чем жалкая пародия на величие духа, и Калигула, грозящий «низринуть» Юпитера, выглядит безумным ничтожеством.
С другой стороны, анализ гнева содержит многочисленные и вполне очевидные намеки на черты характера Калигулы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Очевидно, что страх перед тиранией, испытываемый Сенекой, красной нитью проходит через все «Утешение». В поисках сравнения, способного передать это чувство, он обращается мыслью к Сиракузам времен правления Дионисия Младшего, известного своей жестокостью, и подчеркивает, что каждый смертный рискует оказаться во власти подобного тирана. Но разве не странно выглядит обращение автора к образу Дениса – персонажа, бесконечно далекого от Рима времен Сенеки, – на фоне других, гораздо более актуальных неприятностей? Отметим также, что во всех остальных своих трактатах Сенека, едва заходит речь о тирании, непременно вспоминает Калигулу. Но в данном случае о Калигуле не упоминается ни словом, зато появляется какой-то полумифический Денис. Тому может быть лишь одно объяснение: текст писался в годы его правления. Но тогда картина совершенно проясняется. В жизни Рима наступил момент, когда пошатнулось положение самых высоких лиц государства. В октябре 39 года сестры и зятья императора подверглись кто смертной казни, кто высылке, хотя до этого правление казалось вполне мирным. Действительно, после заговора Гетулика снова вошел в силу закон об оскорблении величества и всем стало казаться, что вернулись самые мрачные времена Тиберия. В этом свете настойчивость, с какой Сенека убеждает Марцию, что смерть юного Метилия избавила его от куда худшей доли, приобретает огромное значение. Сенека не имеет возможности называть вещи своими именами, рискуя поплатиться головой (известно, что Калигула не питал к нему ни малейшей симпатии, хотя в начале своего правления не мешал тому продолжать начатую карьеру). Но смысл сказанного от этого не меняется.
Из всего изложенного следует, что «Утешение к Марции» не могло быть написано после того, как на престол взошел Клавдий (в конце января 41 года), и прежде, чем был раскрыт заговор Гетулика (в октябре 39 года). На самом деле даже эту «вилку» можно немного сузить. С осени 39-го по конец мая 40 года Калигулы не было в Риме, и логично отнести написание и публикацию «Утешения» именно к этому временному промежутку, поскольку в отсутствие императора автор все-таки меньше рисковал быть превратно понятым. Таким образом, мы приходим к выводу, что «Утешение к Марции» появилось осенью-зимой 39-го или весной 40 года. В этом случае Метилий умер в 36–37 году, то есть либо в последние месяцы правления Тиберия, либо в первые месяцы правления Калигулы. Вполне возможно, что Марция приступила к публикации книги отца после смерти сына; как мы показали, это предположение выглядит более чем правдоподобно. Лишним подтверждением справедливости нашей датировки служит мнение К. Абеля, который считает, что «Утешение» написано до отъезда Сенеки в ссылку – на том основании, что в тексте недобрым словом поминается Денис, цеплявшийся за жизнь даже в изгнании.
* * *
Еще сложнее обстоит дело с датировкой трех книг трактата «О гневе», поскольку мнения исследователей расходятся не только в отношении всего сочинения в целом, но и каждой из составляющих его книг. В нашем распоряжении имеется два твердо установленных факта. Прежде всего, все три диалога могли появиться только после смерти Калигулы, упоминаемого в тексте в таких выражениях, которые не оставляют сомнения в том, что его уже не было в живых. Вспоминая о нем, автор говорит лишь о его жестокости и о его причудах. Следовательно, terminus post quern всех трех диалогов – 24 января 41 года. Не менее надежно установлена и дата terminus ante quern. Брат Сенеки Новат фигурирует в тексте именно под этим именем, тогда как мы знаем, что самое позднее в 52 году, когда Новат получил назначение проконсулом в Ахаю, он уже носил имя своего приемного отца Юния Галлиона. Правда, точная дата усыновления нам неизвестна – в противном случае мы располагали бы возможностью именно по ней установить предел terminus ante quern.
Споры вокруг отрывка, в котором Сенека сообщает, что его жена в данный момент находится рядом с ним, не привели исследователей ни к каким определенным выводам. Здесь возможно любое толкование. Речь может идти о женщине, на которой он женился накануне ссылки, о Паулине (если на ней он женился после ссылки), о Паулине же, если он женился на ней до ссылки. О браках Сенеки нам неизвестно практически ничего, и строить какую бы то ни было аргументацию на этой зыбкой почве просто не представляется возможным.
Первое указание мы находим в той части книги 1, где Сенека говорит, что германцев удалось остановить силами вспомогательных когорт, не прибегая к помощи легионов. Однако после 41 года существовал лишь один участок германской границы, не охраняемый легионами, – ретийский. И дело обстояло подобным образом только до 46 года. Таким образом, эту дату можно принять за terminus ante quern – пусть и не бесспорно, поскольку остается вероятность, что Сенека имел в виду не реальное положение вещей, а его теоретическую возможность. Тем не менее запомним эту дату. Она пригодится нам в качестве индикатора, если окажется, что другие факты подтверждают ее основательность.
Аргументы, имеющие, на наш взгляд, более решающий характер, сформулировать гораздо труднее. Кажется очевидным, что, описывая гнев как состояние, Сенека постоянно «держит в уме» образ монарха вообще, и образ Калигулы в частности. То, что, приводя примеры людей, подверженных гневу, Сенека сосредоточивается на царях, обходя молчанием не только простых смертных, но даже римских магистратов, само по себе выглядит достаточно странным. Учитывая, что произведение посвящено брату философа, казалось бы естественным, если бы в нем разбирались случаи, более близкие к образу жизни Новата. Между тем чаще всего автор говорит именно о гневе тирана. Разумеется, отдельные советы могут найти применение и в практике обыкновенного управителя, к каким относился и Новат, но целый ряд использованных Сенекой выражений неопровержимо свидетельствует, что он прежде всего имел в виду высшего судию, наделенного неограниченным правом карать и миловать: рядовому магистрату и в голову не придет сравнивать себя с Богом. Совершенно очевидно, что автор намекает здесь на Калигулу, который мнил себя подобным Юпитеру. Этот намек подтверждается и ходом дальнейшего повествования, когда автор приводит излюбленное высказывание Калигулы: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись» (oderint dum metuant). Гнев – не более чем жалкая пародия на величие духа, и Калигула, грозящий «низринуть» Юпитера, выглядит безумным ничтожеством.
С другой стороны, анализ гнева содержит многочисленные и вполне очевидные намеки на черты характера Калигулы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121