Брагадино предостерегал. Он тоже в юности был бешеным. Казанова в старости тоже будет каяться. Точно в указанный срок Казанова назвал его мудрым. Впрочем, он находил много мудрых отцов-заместителей своему настоящему безрассудному отцу, которого едва узнал: Гоцци, Баффо, Малипьеро, Юсуф Али, и даже целое трио: Брагадино, Дандоло, Барбаро. Брагадино ласково советовал не играть на слово или по крайней мере не уплачивать такие проигрыши, потому что лучше за игрой быть банкометом, чем банкомету понтировать. Банкомет может отгадать, поэтому у него всегда преимущество против игрока.
В это время брат Казановы Франческо через Венецию проезжал в Рим, где стал учеником весьма известного тогда Рафаэля Менгса. Братья и сестры Казановы уже усердно и успешно продвигались по своим гражданским профессиям. Но память о них еще живет только потому, что их брат был авантюристом.
Замечательный соблазнитель Казанова хвастает тем, что не только делает женщин счастливыми, когда их любит, но часто создает их счастье тем, что предохраняет их от стыда или от бессовестного совращения, находит им супругов или богатых любовников, дарит им переживания большой любви или спасает честь их семейства.
Летом в Венеции слишком жарко и три покровителя с Казановой поехали в Падую, где три-четыре недели подряд возлюбленной Казановы была знаменитая венецианская куртизанка Анчилья, одна из великих оперных танцовщиц того времени. Президент де Броссе проезжавший через Италию в 1739—1740 годах называл ее красивейшей женщиной Италии. Ее официальным любовником был тогда граф Медини, «бесстрашный игрок и вечный враг удачи».
Граф Томмазо Медини, из старого словенского военного рода, штудировал юриспруденцию и беллетристику, и был выслан инквизиторами Венеции за то, что избил кредитора, а когда тайно вернулся, был заключен в крепость, из которой сбежал. Королева Мария-Терезия сделала его «capitano della guistizia» («капитаном справедливости») в Мантуе. Инквизиторы разрешили ему возвратиться в Венецию и снова выслали, когда он снова избил кредитора. Он потерял службу в Падуе и завоевал в Вене дружбу Метастазио, который хвалил стихи Медини. Высланный из Вены и других мест как шулер, он в 1774 году в Мюнхене напечатал перевод «Генриады» Вольтера, сделавший его знаменитым. Он умер в долговой тюрьме Лондона.
На досуге Казанова понемногу проигрывал свои деньги Медини в салоне Анчильи, вплоть до того дня, когда вынул пистолет и угрожал застрелить Медини, если тот не вернет деньги, похищенные шулерской игрой. Анчилья упала в обморок. Медини отдал деньги, но потребовал, чтобы они вышли на улицу со шпагами.
В Прато-делла-Валле при лунном свете они вынули шпаги. Казанова уколол графа в плечо. Медини, который не мог поднять руку, запросил пощады.
Это была первая дуэль Казановы — против заведомого шулера и против литератора. Он пошел домой, спал великолепно и утром покинул Падую по настойчивому совету своего «отца» Брагадино.
Дороги Казановы вели тогда из игорного зала в закладную контору, на пути он встречал прелестных женщин, влюблялся, нуждался в свежих деньгах и потому шел снова в игорный зал из чистой скупости, хотя был расточителен, объяснял он; так как у него ничего не было, он должен был выиграть, а игорный выигрыш он ни ставил ни во что и с удовольствием тратил его на женщин. Веселая жизнь! Однако, у него всегда были долги, потому что он не мог остановиться, ни когда выигрывал, ни когда терял. Брагадино дал хороший совет. В казино в Ридотти держать банк имели право только нобили, с большими париками на голове, в мантиях и без масок.
Однажды серым утром января 1747 года Казанова был на пути в Тревизо, где хотел заложить бриллиантовое кольцо стоимостью в пятьсот цехинов, потому что у ростовщиков в Венеции деньги обходились дороже. Он был должен двести цехинов и обратился за советом к госпоже Манцони, ее содействием одна дама одолжила ему кольцо.
На набережной он увидел гондолу с двумя гребцами, которая вот-вот отправлялась в Местре, с богато разодетой молодой женщиной, которую он так страстно разглядывал, что гондольер кивнул, поняв что Казанова ищет дешевой оказии в Местре.
Казанова пристально посмотрел в прелестное лицо женщины, взошел в гондолу и заплатил двойную цену за проезд, чтобы не взяли никого больше, поэтому гондольер называл его экселенца, а старый священник хотел уступить место рядом с женщиной; Казанова вежливо отказался так как не был нобилем.
«Но вы наверное священнослужитель?»
«Нет, барышня, я только писец адвоката!»
«Я рада. Мой отец всего только арендатор. А это мой дядя, священник из Пр. (Преганциоло? Предацци?) Там я родилась и выросла, единственный ребенок и наследница отца, который умер, и матери, о которой врач к моему горю сказал, что она уже не поднимется.»
«Милая Христина», сказал священник, «наверное, ты тревожишь господина?»
«Но разве я не взошел сюда, привлеченный красотой вашей племянницы, дорогой священник?»
Дядя и племянница при этом громко засмеялись, и он посчитал этим людей немного простоватыми. Дядя, несмотря на ее протесты, рассказал, что она заметила: «Посмотри-ка на этого приятного молодого человека, он гневается, что не едет с нами.»
Она толкнула дядю на этих словах.
«Я не думал, что нравлюсь вам, но после этих слов отваживаюсь сказать, что нахожу вас прелестной.»
«Многие венецианцы делали мне комплименты, но ни один не посватался. Я была в Венеции четырнадцать дней, чтобы найти жениха. Я хотела бы жить в Венеции.»
«У этой девушки четыре тысячи дукатов», сказал дядя. «Хорошая партия! Но кто ей нравится, тот не сватается. Кто сватается, тот не нравится.»
«Четырнадцать дней в Венеции! Это же слишком мало!», воскликнул Казанова. Он был бы счастлив взять в жены эту девушку на этом самом месте, даже если бы у нее не было пятидесяти тысяч талеров. Но вначале он должен узнать ее характер.
«Характер?», спросила она. «Вы имеете в виду красивый почерк?»
«Нет, мой ангел. Она заставляет меня смеяться. Я имею в виду свойства сердца. Уже три года я ищу жену, и хотя нашел несколько почти таких же прелестных девушек, все с хорошим приданным, но через два или три месяца у них выявлялись недостатки.»
«Что же вам не нравилось?»
«Одна не выносит детей, другая слишком тщеславна, третья — монашка, четвертая глупа, пятая печальна. Одна не хотела целоваться, другая чересчур красилась.»
На каждом пункте Христина серьезно уверяла, что у нее этого недостатка нет. Она носила в черных косах золотые заколки и шпильки, золотую шейную цепочку двадцатикратного переплетения и широкие, массивные, золотые кольца, всего больше чем на сто цехинов.
Священник хотел идти в Тревизо пешком, но племяннице нужно место в коляске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118