Во сне она слышала отвратительный визг, как будто кричала большая, безобразная птица. Но ужасный шум не прекращался и наяву. В озере, в ее бедном озере, лежала огромная женщина. Ее груди плавали по воде, как чудовищные горы жира, она подымала в воздух ноги, похожие на колонны, тяжеловесными руками взбивала пену, и все это сопровождала криком из широко раскрытого, черного, обращенного кверху рта. У берега носился сломанный тростник; зеленые дворцы, в которых жили рыбки, были разрушены; их жители испуганно шныряли взад и вперед, стрекозы улетели. Женщина внесла опустошение и страх до самой помутневшей глубины.
Виоланта со слезами в голосе крикнула:
— Кто вам позволил пачкать мое озеро! Какая вы противная!
На берегу кто-то рассмеялся. Она заметила отца.
— Продолжай, продолжай, — сказал он, — она не понимает по-французски.
— Какая вы противная!
— По-итальянски и по-немецки мама тоже не понимает.
— Это, наверное, какая-нибудь дикарка.
— Будь умницей и поздоровайся с отцом.
Молодая девушка повиновалась.
— Маме захотелось выкупаться, — объяснил граф, — она необыкновенно чистоплотна, она голландка. Я теперь из Голландии, милочка, и если ты будешь слушаться своего отца, он возьмет тебя когда-нибудь туда.
Она с негодованием воспротивилась:
— В страну, где есть такие… такие… дамы? Никогда!
— Раз-на-всегда?
Он дружески взял ее за руку. Голландка вышла на берег; она кое-как оделась и подошла пыхтя, с волнующейся грудью и нежным выражением лица.
— О, милое дитя! — воскликнула она. — Можно мне поцеловать ее?
Виоланта догадалась, что она хотела сделать. От внезапного отвращения у нее захватило дыхание; она вырвалась и в чисто-детском страхе бросилась бежать.
— Что с малюткой? — испуганно спросила иностранка. — Ей стыдно?
Виоланте не было стыдно. Появление рядом с ее отцом голой женщины нисколько не оскорбляло ее достоинства. Но неуклюжая безобразная масса этого женского тела пробудила в ней девичью гордость, для преодоления которой были бы напрасны усилия целой жизни.
— Как она смеет показываться мне! — стонала она, запершись в своей комнате. Она оставила ее только после отъезда графа Асси; озера она избегала: оно было осквернено и потеряно для нее. Она пыталась мысленно следовать за полетом бабочки по тихой поверхности и представлять себе, как погружалась в зеркальную глубину синева неба, — в это мгновение в нее шлепалось что-то грубое, красновато-белое: изрезано было голубое зеркало, и прочь улетал мотылек.
Она тосковала в тиши и оставалась стойкой в течение полугода. Затем она успокоилась, милые места ее детской жизни тревожили ее еще только во сне. Однажды ночью у ее постели очутился Пьерлуиджи Асси со своей возлюбленной. Дама сделала плутовскую гримаску, черная мушка упорхнула в белую ямочку. Он с грациозным поклоном приглашал Виоланту пойти с ними. Она проснулась: рядом с белым лунным светом ложились голубые тени, в соседней комнате постель гувернантки была пуста. Она с улыбкой заснула опять.
На следующий день в ее комнату вошел мужчина.
— Папа?
Она была почти испугана, она ждала его только через несколько месяцев.
— Это не папа, милая Виоланта, это ваш дядя.
— А папа?
— С папою, к сожалению, случилось несчастье, — о, пустяки.
Она смотрела на него с ожиданием, без страха.
— Он послал меня к вам. Он уже давно просил меня заняться вами, в случае, если он больше не будет в состоянии сделать это сам.
— Не в состоянии больше? — переспросила она печально, без волнения.
— Он… скончался?
— …умер.
Она опустила голову, думая о последней безрадостной встрече. Она не выказала горя.
Герцог поцеловал ей руку, успокаивал и в то же время разглядывал ее. Она была стройна, члены ее были тонки и гибки, у нее были тяжелые черные волосы юга, где вырос ее род, и голубовато-серые, как северное море ее предка, глаза. Старый знаток размышлял: «Она — настоящая Асси. В ней есть холодная сила, которая была у нас, и остатки того сицилийского огня, который также был у нас».
Несмотря на свой преклонный возраст, он был еще очень хорошим ездоком, но старался скрывать это, катаясь с неопытной молодой девушкой. Они мчались вдоль берега, по жесткому песку и по воде. Раковины и куски морских звезд разлетались под копытами.
— Я сделался веселым малым, — вздыхал про себя герцог. — Но нельзя же отстать от нее. Если бы я дал волю своему искусству, я заставил бы малютку смотреть на меня снизу вверх. А к этому она, как мне кажется, не склонна от рождения.
Только однажды, когда ее шляпу снесло в море, и Виоланта скомандовала: «В воду», он воспротивился.
— Насморк… в мои годы…
Она вскочила в воду, скорчившись на спине плававшего коня, как обезьянка. Вернувшись, она показала свой мокрый шлейф.
— Вот и все. Почему вы не могли сделать этого?
— Потому что мне далеко до вас, милая малютка.
Она счастливо засмеялась.
Он терпеливо ждал, пока ему не показалось, что жизнь вдвоем превратилась для нее в привычку. Тогда он сказал:
— Знаете, я здесь уже пять недель. Я должен опять навестить своих друзей.
— Где же это?
— В Париже, в Вене, везде.
— А!
— Вам жаль, Виоланта?
— Ну…
— Вы можете поехать со мною, если хотите.
— Хочу ли я? — спросила она себя. — Если бы озеро было таким, как прежде, мне незачем было бы уезжать, но теперь…
Она вспомнила о ночном посещении Пьерлуиджи, о его молящем жесте и милой улыбке его дамы.
— Неужели я должна покинуть вас? — подумала она вслух, становясь глубоко серьезной.
— В качестве моей жены? — спокойно добавил герцог.
— Вашей… Почему же?
— Потому что это самое простое.
— Ну, тогда…
Она вдруг начала смеяться. Предложение было принято.
Зиму траурного года они провели в Каннах, в строгом уединении. Вилла, в которой они поселились, выглядывала из-за увитых лавром стен и густой изгороди из роз, вызывая в прохожих представление о тишине и забвении. Герцогиня скучала и писала письма monsieur Анри.
Летом они объездили Германию и в конце сентября встретились в Биаррице с парижскими друзьями герцога. Ко времени приезда в Париж Виоланта была уже в самых близких отношениях с княгиней Урусовой и графиней Пурталес. Паулина Меттерних, относившаяся к ней как к младшей сестре, была посредницей при ее знакомстве с Веной. Был 1867 г. Для некоторых членов этого общества из Парижа в Вену шла прямая увеселительная аллея. Все то, что лежало по пути направо и налево, было деревнями, пригодными только для того, чтобы менять лошадей. Общенародный способ передвижения находился в пренебрежении; граф д'Осмонд и герцогиня Асси с супругом выехали из Парижа двумя четвернями и въехали во двор отеля «Эрцгерцог Карл». Виоланта приняла приглашение графини Клам-Галлас в ее ложу в придворном венском театре;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Виоланта со слезами в голосе крикнула:
— Кто вам позволил пачкать мое озеро! Какая вы противная!
На берегу кто-то рассмеялся. Она заметила отца.
— Продолжай, продолжай, — сказал он, — она не понимает по-французски.
— Какая вы противная!
— По-итальянски и по-немецки мама тоже не понимает.
— Это, наверное, какая-нибудь дикарка.
— Будь умницей и поздоровайся с отцом.
Молодая девушка повиновалась.
— Маме захотелось выкупаться, — объяснил граф, — она необыкновенно чистоплотна, она голландка. Я теперь из Голландии, милочка, и если ты будешь слушаться своего отца, он возьмет тебя когда-нибудь туда.
Она с негодованием воспротивилась:
— В страну, где есть такие… такие… дамы? Никогда!
— Раз-на-всегда?
Он дружески взял ее за руку. Голландка вышла на берег; она кое-как оделась и подошла пыхтя, с волнующейся грудью и нежным выражением лица.
— О, милое дитя! — воскликнула она. — Можно мне поцеловать ее?
Виоланта догадалась, что она хотела сделать. От внезапного отвращения у нее захватило дыхание; она вырвалась и в чисто-детском страхе бросилась бежать.
— Что с малюткой? — испуганно спросила иностранка. — Ей стыдно?
Виоланте не было стыдно. Появление рядом с ее отцом голой женщины нисколько не оскорбляло ее достоинства. Но неуклюжая безобразная масса этого женского тела пробудила в ней девичью гордость, для преодоления которой были бы напрасны усилия целой жизни.
— Как она смеет показываться мне! — стонала она, запершись в своей комнате. Она оставила ее только после отъезда графа Асси; озера она избегала: оно было осквернено и потеряно для нее. Она пыталась мысленно следовать за полетом бабочки по тихой поверхности и представлять себе, как погружалась в зеркальную глубину синева неба, — в это мгновение в нее шлепалось что-то грубое, красновато-белое: изрезано было голубое зеркало, и прочь улетал мотылек.
Она тосковала в тиши и оставалась стойкой в течение полугода. Затем она успокоилась, милые места ее детской жизни тревожили ее еще только во сне. Однажды ночью у ее постели очутился Пьерлуиджи Асси со своей возлюбленной. Дама сделала плутовскую гримаску, черная мушка упорхнула в белую ямочку. Он с грациозным поклоном приглашал Виоланту пойти с ними. Она проснулась: рядом с белым лунным светом ложились голубые тени, в соседней комнате постель гувернантки была пуста. Она с улыбкой заснула опять.
На следующий день в ее комнату вошел мужчина.
— Папа?
Она была почти испугана, она ждала его только через несколько месяцев.
— Это не папа, милая Виоланта, это ваш дядя.
— А папа?
— С папою, к сожалению, случилось несчастье, — о, пустяки.
Она смотрела на него с ожиданием, без страха.
— Он послал меня к вам. Он уже давно просил меня заняться вами, в случае, если он больше не будет в состоянии сделать это сам.
— Не в состоянии больше? — переспросила она печально, без волнения.
— Он… скончался?
— …умер.
Она опустила голову, думая о последней безрадостной встрече. Она не выказала горя.
Герцог поцеловал ей руку, успокаивал и в то же время разглядывал ее. Она была стройна, члены ее были тонки и гибки, у нее были тяжелые черные волосы юга, где вырос ее род, и голубовато-серые, как северное море ее предка, глаза. Старый знаток размышлял: «Она — настоящая Асси. В ней есть холодная сила, которая была у нас, и остатки того сицилийского огня, который также был у нас».
Несмотря на свой преклонный возраст, он был еще очень хорошим ездоком, но старался скрывать это, катаясь с неопытной молодой девушкой. Они мчались вдоль берега, по жесткому песку и по воде. Раковины и куски морских звезд разлетались под копытами.
— Я сделался веселым малым, — вздыхал про себя герцог. — Но нельзя же отстать от нее. Если бы я дал волю своему искусству, я заставил бы малютку смотреть на меня снизу вверх. А к этому она, как мне кажется, не склонна от рождения.
Только однажды, когда ее шляпу снесло в море, и Виоланта скомандовала: «В воду», он воспротивился.
— Насморк… в мои годы…
Она вскочила в воду, скорчившись на спине плававшего коня, как обезьянка. Вернувшись, она показала свой мокрый шлейф.
— Вот и все. Почему вы не могли сделать этого?
— Потому что мне далеко до вас, милая малютка.
Она счастливо засмеялась.
Он терпеливо ждал, пока ему не показалось, что жизнь вдвоем превратилась для нее в привычку. Тогда он сказал:
— Знаете, я здесь уже пять недель. Я должен опять навестить своих друзей.
— Где же это?
— В Париже, в Вене, везде.
— А!
— Вам жаль, Виоланта?
— Ну…
— Вы можете поехать со мною, если хотите.
— Хочу ли я? — спросила она себя. — Если бы озеро было таким, как прежде, мне незачем было бы уезжать, но теперь…
Она вспомнила о ночном посещении Пьерлуиджи, о его молящем жесте и милой улыбке его дамы.
— Неужели я должна покинуть вас? — подумала она вслух, становясь глубоко серьезной.
— В качестве моей жены? — спокойно добавил герцог.
— Вашей… Почему же?
— Потому что это самое простое.
— Ну, тогда…
Она вдруг начала смеяться. Предложение было принято.
Зиму траурного года они провели в Каннах, в строгом уединении. Вилла, в которой они поселились, выглядывала из-за увитых лавром стен и густой изгороди из роз, вызывая в прохожих представление о тишине и забвении. Герцогиня скучала и писала письма monsieur Анри.
Летом они объездили Германию и в конце сентября встретились в Биаррице с парижскими друзьями герцога. Ко времени приезда в Париж Виоланта была уже в самых близких отношениях с княгиней Урусовой и графиней Пурталес. Паулина Меттерних, относившаяся к ней как к младшей сестре, была посредницей при ее знакомстве с Веной. Был 1867 г. Для некоторых членов этого общества из Парижа в Вену шла прямая увеселительная аллея. Все то, что лежало по пути направо и налево, было деревнями, пригодными только для того, чтобы менять лошадей. Общенародный способ передвижения находился в пренебрежении; граф д'Осмонд и герцогиня Асси с супругом выехали из Парижа двумя четвернями и въехали во двор отеля «Эрцгерцог Карл». Виоланта приняла приглашение графини Клам-Галлас в ее ложу в придворном венском театре;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63