Да, сказать по правде, микенцы не очень-то и представляли себе, как бы это могло быть. В самом деле, ну зачем богу Микены!
Зато чем бог мог бы пригодиться Микенам, суждения были, причем у каждой из дворцовых партий свои.
Соответственно этому и вели себя собеседники Прометея.
Прометей с удивлением обнаружил, что все они — весьма любезные, умные и доброжелательные люди. И каждый по-своему прав.
Но больше всего удивил его Атрей. Тот Атрей, о котором он до сих пор слышал только дурное.
Один из первых же разговоров с глазу на глаз Атрей начал словами о том, как он любит и уважает Геракла. Не угодно ли! Геракл считает Атрея своим врагом, Атрей же его любит и уважает!
Затем Атрей подробно развил мысль о том, что никто не желает мира так, как он. Мира, процветания Эллады, улучшения условий жизни бедноты, общего благосостояния. Разделенная на города-государства Эллада слаба. Вокруг нее — враждебное кольцо: дорийцы все надвигаются, Троя готовится к нападению, «вонючие сидонцы» не впускают в порты греческие суда. Нужно объединиться, мир и расцвет достижимы только с позиций силы.
Не правда ли, как ясно?
Что же получается? Узколобые себялюбцы — эллинские царьки — словно горсть блох; Теламон мерзавец, тут Геракл совершенно прав. Но ведь вот, нет худа без добра: троянская угроза, общая опасность всех свела в единый лагерь, только что фыркали друг на друга, а теперь, мало что слово дали, — главное, вклад внесли реальный: вино, пшеницу, оливковое масло, лес, металлы, животных. Мало, конечно, очень мало, разве лишь для начала достаточно. Но надо знать их: ставка-то уже в игре!
Как же умен этот Атрей! Какие добрые у него намерения!
И в этом действительно все согласны. Обе партии двора.
Когда я без всяких околичностей говорю о двух партиях двора, то, полагаю, любезный Читатель на основании совместно проделанного пути поверит мне, что и это не плод моей фантазии. Я имею в виду даже не пресловутую междоусобицу Атрея и Фиеста. Ибо где сейчас Фиест, кто нынче помнит о Фиесте! Атрей — безусловный и единственный хозяин положения, который и распоряжается в Микенах именем Эврисфея. Однако же тот, кто хоть сколько-нибудь сведущ в политике, хорошо знает: по крайней мере два мнения существуют даже там, где имеется лишь одна партия. И даже там, где зарегистрированы восемь или десять партий, в сущности, тоже не более двух партий. Не следует думать, будто бы одна из микенских дворцовых партий представляет интересы правящего сословия и ратует за сохранение существующего положения, в то время как другая стоит за угнетенных и прогресс. Нет, нет, мы же находимся в глубинах глубин истории, а для Европы, по сути дела, это еще доисторические времена. Прогресс — как уже было показано — пока что состоит в создании системы угнетения, то есть государства. Геракл тоже представляет не угнетенных; а если и угнетенных, то только потому, что видит в том лишь общечеловеческий интерес. Как, например, король Матяш представляет интересы землероба. (Землероба, который сохранит память и о Геракле, и о Матяше и сотворит потом из нее легенду!) Однако две придворные микенские партии были иными, обе они представляли пресловутое «общество праздных». В их грызне интересам угнетенных вообще не было места, не было даже такой щелочки, какая приоткрывается, скажем, в ходе наиболее ожесточенных предвыборных схваток двух американских партий или двух английских партий. Я же говорю: это еще доисторические времена. Однако содержание их споров мы можем восстановить на основании письменных документов и находок. Перед нами — истмийская «линия Мажино» и немногим позже — Троянская война, о которой свидетельствует Гомер, а также «война народов моря», о которой рассказывает египетский государственный архив. Две политические концепции. Обе появились как следствие упоминавшегося уже «пата». И на обеих сказалась своеобразная европейская ситуация. Европа, то есть тогда известная Европа, была плачевно бедна сырьевыми ресурсами по сравнению с Азией. И испытывала весьма сильный нажим кочевых варварских народов, подталкиваемых издалека не совсем еще понятным узлом противоречий. Для крохотной пелопоннесской культуры и цивилизации непосредственную опасность представляли собою в те времена дорийцы.
Особенно, если мы примем во внимание, сколь неустойчива, сколь неровна была эта культура и цивилизация. В сущности, имеются в виду лишь несколько обнесенных стенами городов, непосредственные их окрестности и до какой-то степени главные дороги страны.
Понятно, что, учитывая это, часть правящих микенских кругов заняла оборонительную позицию: «Прежде всего обеспечим безопасность того, что имеем, той земли, что у нас под ногами. Отгородимся от дорийцев надежной системой укреплений. Не на Истме, а гораздо севернее. Добрым словом и силою окончательно обратим в нашу веру, обучим нашему языку и образу мыслей всех, кто населяет полуостров и острова». Эта политика была в интересах владельцев каменоломен, имевших возможность перебрасывать грузы посуху.
Другая позиция была такова: «Мы тоже, безусловно, хотим мира. Однако удержать Пелопоннес невозможно, если он не станет составной частью большой империи. Мы должны укрепиться и на том берегу. Положение „пата“, длящееся уже сто лет, привело великие державы к тяжелому кризису. Их экономика не развивается, их армия, за исключением одной лишь Ассирии, состоит из чужеземных наемников, значит, ненадежна. Вонючие сидонцы не пойдут на мировую, пока мы не станем господствовать в море, пока побережье не станет нашим. И именно на этом можно выковать единство Пелопоннеса и всей Эллады. В Азии у нас будет возможность вознаградить недовольных землей, имуществом — пусть только станут воинами. Нет, пет, кто говорит о войне, ведь стоит нам показать свою силу, и насквозь прогнившие, изъеденные коррупцией колоссы рассыплются в прах. На концах наших копий, на остриях наших мечей мы принесем в Азию прочный справедливый мир и процветание». Сторонники этой политики не считали излишним поддержание уже выстроенных укреплений, но вместо возведения новых бастионов торопили строительство судов. Что было весьма на руку лесовладельцам. Чтобы приступить к осуществлению этой идеи, ахейцам требовалась по крайней мере тысяча кораблей, приспособленных для перевозки воинов и груза, — вместительных, ходких парусников. Гомер склонен к преувеличениям, но что касается оснащения тыла Троянской войны, то здесь его данные выглядят достаточно точными. Совершенно очевидно, что египетские документы не называли бы известную войну «войною народов моря», если бы их противники не располагали большим числом кораблей.
Все это — только гораздо пространнее, гораздо всестороннее освещая — развивали перед Прометеем представители обеих партий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
Зато чем бог мог бы пригодиться Микенам, суждения были, причем у каждой из дворцовых партий свои.
Соответственно этому и вели себя собеседники Прометея.
Прометей с удивлением обнаружил, что все они — весьма любезные, умные и доброжелательные люди. И каждый по-своему прав.
Но больше всего удивил его Атрей. Тот Атрей, о котором он до сих пор слышал только дурное.
Один из первых же разговоров с глазу на глаз Атрей начал словами о том, как он любит и уважает Геракла. Не угодно ли! Геракл считает Атрея своим врагом, Атрей же его любит и уважает!
Затем Атрей подробно развил мысль о том, что никто не желает мира так, как он. Мира, процветания Эллады, улучшения условий жизни бедноты, общего благосостояния. Разделенная на города-государства Эллада слаба. Вокруг нее — враждебное кольцо: дорийцы все надвигаются, Троя готовится к нападению, «вонючие сидонцы» не впускают в порты греческие суда. Нужно объединиться, мир и расцвет достижимы только с позиций силы.
Не правда ли, как ясно?
Что же получается? Узколобые себялюбцы — эллинские царьки — словно горсть блох; Теламон мерзавец, тут Геракл совершенно прав. Но ведь вот, нет худа без добра: троянская угроза, общая опасность всех свела в единый лагерь, только что фыркали друг на друга, а теперь, мало что слово дали, — главное, вклад внесли реальный: вино, пшеницу, оливковое масло, лес, металлы, животных. Мало, конечно, очень мало, разве лишь для начала достаточно. Но надо знать их: ставка-то уже в игре!
Как же умен этот Атрей! Какие добрые у него намерения!
И в этом действительно все согласны. Обе партии двора.
Когда я без всяких околичностей говорю о двух партиях двора, то, полагаю, любезный Читатель на основании совместно проделанного пути поверит мне, что и это не плод моей фантазии. Я имею в виду даже не пресловутую междоусобицу Атрея и Фиеста. Ибо где сейчас Фиест, кто нынче помнит о Фиесте! Атрей — безусловный и единственный хозяин положения, который и распоряжается в Микенах именем Эврисфея. Однако же тот, кто хоть сколько-нибудь сведущ в политике, хорошо знает: по крайней мере два мнения существуют даже там, где имеется лишь одна партия. И даже там, где зарегистрированы восемь или десять партий, в сущности, тоже не более двух партий. Не следует думать, будто бы одна из микенских дворцовых партий представляет интересы правящего сословия и ратует за сохранение существующего положения, в то время как другая стоит за угнетенных и прогресс. Нет, нет, мы же находимся в глубинах глубин истории, а для Европы, по сути дела, это еще доисторические времена. Прогресс — как уже было показано — пока что состоит в создании системы угнетения, то есть государства. Геракл тоже представляет не угнетенных; а если и угнетенных, то только потому, что видит в том лишь общечеловеческий интерес. Как, например, король Матяш представляет интересы землероба. (Землероба, который сохранит память и о Геракле, и о Матяше и сотворит потом из нее легенду!) Однако две придворные микенские партии были иными, обе они представляли пресловутое «общество праздных». В их грызне интересам угнетенных вообще не было места, не было даже такой щелочки, какая приоткрывается, скажем, в ходе наиболее ожесточенных предвыборных схваток двух американских партий или двух английских партий. Я же говорю: это еще доисторические времена. Однако содержание их споров мы можем восстановить на основании письменных документов и находок. Перед нами — истмийская «линия Мажино» и немногим позже — Троянская война, о которой свидетельствует Гомер, а также «война народов моря», о которой рассказывает египетский государственный архив. Две политические концепции. Обе появились как следствие упоминавшегося уже «пата». И на обеих сказалась своеобразная европейская ситуация. Европа, то есть тогда известная Европа, была плачевно бедна сырьевыми ресурсами по сравнению с Азией. И испытывала весьма сильный нажим кочевых варварских народов, подталкиваемых издалека не совсем еще понятным узлом противоречий. Для крохотной пелопоннесской культуры и цивилизации непосредственную опасность представляли собою в те времена дорийцы.
Особенно, если мы примем во внимание, сколь неустойчива, сколь неровна была эта культура и цивилизация. В сущности, имеются в виду лишь несколько обнесенных стенами городов, непосредственные их окрестности и до какой-то степени главные дороги страны.
Понятно, что, учитывая это, часть правящих микенских кругов заняла оборонительную позицию: «Прежде всего обеспечим безопасность того, что имеем, той земли, что у нас под ногами. Отгородимся от дорийцев надежной системой укреплений. Не на Истме, а гораздо севернее. Добрым словом и силою окончательно обратим в нашу веру, обучим нашему языку и образу мыслей всех, кто населяет полуостров и острова». Эта политика была в интересах владельцев каменоломен, имевших возможность перебрасывать грузы посуху.
Другая позиция была такова: «Мы тоже, безусловно, хотим мира. Однако удержать Пелопоннес невозможно, если он не станет составной частью большой империи. Мы должны укрепиться и на том берегу. Положение „пата“, длящееся уже сто лет, привело великие державы к тяжелому кризису. Их экономика не развивается, их армия, за исключением одной лишь Ассирии, состоит из чужеземных наемников, значит, ненадежна. Вонючие сидонцы не пойдут на мировую, пока мы не станем господствовать в море, пока побережье не станет нашим. И именно на этом можно выковать единство Пелопоннеса и всей Эллады. В Азии у нас будет возможность вознаградить недовольных землей, имуществом — пусть только станут воинами. Нет, пет, кто говорит о войне, ведь стоит нам показать свою силу, и насквозь прогнившие, изъеденные коррупцией колоссы рассыплются в прах. На концах наших копий, на остриях наших мечей мы принесем в Азию прочный справедливый мир и процветание». Сторонники этой политики не считали излишним поддержание уже выстроенных укреплений, но вместо возведения новых бастионов торопили строительство судов. Что было весьма на руку лесовладельцам. Чтобы приступить к осуществлению этой идеи, ахейцам требовалась по крайней мере тысяча кораблей, приспособленных для перевозки воинов и груза, — вместительных, ходких парусников. Гомер склонен к преувеличениям, но что касается оснащения тыла Троянской войны, то здесь его данные выглядят достаточно точными. Совершенно очевидно, что египетские документы не называли бы известную войну «войною народов моря», если бы их противники не располагали большим числом кораблей.
Все это — только гораздо пространнее, гораздо всестороннее освещая — развивали перед Прометеем представители обеих партий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119