Нахимов на «Марии», Осман-паша на сорокачетырехпушечном фрегате «Ауни-Аллах». Только полкилометра разделяло их, но глазомерно на таком же почти расстоянии от «Марии» стал «Париж», потому что такав был интервал между соседним с фрегатом небольшим корветом «Гюли-Сефид» и ближайшим к нему фрегатом «Дамиад» из правого крыла турецких судов. В интервале же действовала береговая батарея в двенадцать орудий большого калибра.
Страшны по своему действию такие орудия береговых батарей, и лучше, чем кто-либо другой, знал это Нахимов, но он надеялся на свой противовес — бомбовые пушки Пексана, из которых состояли батареи нижних палуб крупнейших судов Черноморского флота. Эти пушки назывались то пексановскими, по имени изобретателя их, французского генерала Пексана, то шестидесятивосьмифунтовыми, по весу заряда для них.
Английские газеты ничего не писали об этом. Но как бы ни замалчивали шестидесятивосьмифунтовые русские гаубицы англичане, они очень внушительно заговорили сами в этот злосчастный для турок день, и когда заговорили, то трудно уж было даже офицерам-наблюдателям со своих салингов, а тем более с грот-марсов, разобраться как следует в том аду, который точно из недр Синопской бухты вырвался и закипел перед их глазами.
Как при извержении вулкана, поднявшегося со дна моря, бухта вся клокотала, клубилась дымом, белела высокими фонтанами здесь и там, вздувала волны, стонала, ревела, грохотала, сверкала огнями выстрелов, как молниями из туч…
Нахимов все время находился на юте с неизменной подзорной трубой. Кусок стеньги, разбитой ядром, упал вниз, ему на плечо. Толстая шинель и эполет сюртука спасли его плечо от перелома. Мелкие щепки, куски разорванных парусов и вант сыпались на него, но он держался совершенно спокойно, как держался бы под дождем.
Не только за стрельбой с «Марии» следил он, насколько возможно было что-нибудь разглядеть, но и за действиями других судов. Он даже хотел, как на ученье, поднять сигнал — благодарность «Парижу» за быстроту и отчетливость его маневров, но не на чем было поднять этот сигнал: фалы — сигнальные веревки — были перебиты.
Оба флагманских корабля, «Мария» и «Париж», приняв на себя всю тяжесть первых минут боя, нанесли и первые большие потери врагу. Не больше как через полчаса после начала сражения «Ауни-Аллах» уже отклепал свою якорную цепь…
Кто и зачем приказал это сделать — сам ли Осман-паша, бывший уже десять лет в чине адмирала, или командир фрегата на свой страх и риск, — но фрегат под вице-адмиральским флагом первым вышел из строя.
Он и не шел: разумной человеческой воли не было заметно в его движении, его несло ветром между линиями сражающихся судов вправо от того места, где он стоял. Весь растерзанный бомбами с «Марии», с грудами трупов на палубе, он похож был на призрак фрегата и, однако же, двигался куда-то неизвестно зачем…
Выйдя из-под огня «Марии», попал он под пушки «Парижа» и, наконец, полуразрушенный, выкинулся на мель под правой береговой батареей.
Некогда было следить за его судьбой: и у «Парижа» и у «Марии» оставалось еще довольно противников, кроме сильной береговой батареи, с которой только теперь, в середине боя, начали вдруг лететь каленые ядра.
Но поздно! Раньше чем вызваны были ими легкие пожары на русских судах, пламя охватило «Фазли-Аллах», стоявший в соседстве с флагманским фрегатом, бежавшим из боя так бесславно и так никчемно.
«Фазли-Аллах», бывший «Рафаил», пылал, точно исполняя заблаговременно приказ царя Николая: «Предать фрегат „Рафаил“ огню, как недостойный носить русский флаг, когда попадет снова в наши руки…» Все офицеры этого фрегата, возвратившиеся из турецкого плена, были разжалованы в матросы без выслуги, а фрегат, хотя и старой постройки, старательно подновлялся и сберегался турками как единственный их трофей во всех боях с русским флотом, начиная со времен Орлова-Чесменского.
Теперь этот трофей пылал, как факел, черным столбом своего дыма выделяясь над белым полотнищем дыма от пушек… Но вот стало заметно, как этот черный столб и языки багрового пламени под ним двигаются к берегу, под батарею; это командир фрегата решил повторить маневр своего адмирала: якорная цепь была расклепана, пылающий фрегат выкинулся на берег.
Почти вслед за этим настала очередь и корвета «Гюли-Сефид»; бомба с «Парижа» проникла в его крюйт-камеру, и корвет взлетел на воздух от взрыва. В облако дыма метнулось снизу темное облако обломков и человеческих тел и упало в бухту около мола.
Но с «Парижем» не корвет «Гюли-Сефид» вел борьбу, а два шестидесятипушечных фрегата — «Дамиад» и флагманский «Низамиэ» с контр-адмиральским флагом, — по числу орудий равные «Парижу».
Покончив с бывшим «Рафаилом», Нахимов хотел было дать приказ «Марии» идти на помощь «Парижу», но разглядел, что «Дамиад» уже пятится к берегу, чтобы выброситься так же, как и «Рафаил», а долго ли мог сопротивляться «Парижу» один «Низамиэ», у которого были перебиты уже все мачты? Вот уж и на нем отклепали якорную цепь, и, отодвинувшись к берегу, он загорелся вдруг, подожженный, видимо, своей же командой.
Прошло всего только сорок минут с начала боя, а половина турецкого флота — четыре фрегата из семи и корвет — погибла, сражаясь против двух только русских кораблей, погибла, несмотря на могущественную поддержку береговой батареи.
Однако огонь батареи этой не ослабел, и потому сначала «Мария», а за нею «Париж» направили против нее все свои пушки одного борта, как против сильнейшего из звеньев всей вражеской цепи.
Эта батарея, по тому месту, какое занимала она в общем ряду береговых батарей, называлась у турок пятой; влево от нее по берегу расположена была (вне города) четвертая, вправо — шестая, последняя.
Пока «Мария» и «Париж» боролись с пятью турецкими судами и пятой батареей в их тылу, корабли правой, нахимовской, колонны, выдерживая усиленную пальбу с четвертой и более далекой — третьей батареи, боролись с двумя шестидесятипушечными фрегатами — «Навек-Бахры» и «Насим-Зефер» и корветом «Неджии-Фешан».
Минут двадцать длилась перепалка — казалось, так, без всяких результатов. Против двух крупных кораблей действовали две батареи, и эта помощь менее сильным, чем русские, судам не только уравновешивала силы, но могла бы стать сокрушительной, если бы не гаубицы Пексана, занимавшие нижнюю палубу «Константина».
«Константин» был уже окружен фрегатами и корветом; на нем тушили два небольших пожара, возникших от каленых ядер; «Чесма», ведшая в это время перестрелку с третьей батареей, спешила уже, снявшись с якоря, ему на помощь, как вдруг раздался взрыв, покрывший страшным грохотом всю канонаду: снаряд одного из бомбических орудий «Константина» покончил с фрегатом «Навек-Бахры».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40