- Вижу! Это четыреста второго полка люди! Едем туда!
И он направил своего серого к деревне Пьяне, переменив аллюр.
Теперь вся кавалькада скакала галопом, и Гильчевский все больше укреплялся в своей догадке, что деревня эта не зря получила такое имя.
- Ведь они же не слепые там все, они должны нас видеть, как и мы их, возмущался он, - почему же они так расселись кружками, и что они могут там такое делать с преувеличенным вниманием?
- Не водку ли пьют? - догадался Протазанов.
- Вот то-то и есть, что не пьют ли!
Скоро ясно стало для всех: в деревне Пьяне шло пьянство, и пьянствовал третий батальон.
Он делал это вполне разрешенно, так что даже перед подъехавшим к первому кружку начальником дивизии с его штабом далеко не все солдаты встали.
- Что за черт! Какая рота? - крикнул Гильчевский, глядя на унтер-офицера с тремя басонами, стоявшего впереди других.
Багровый и потный унтер-офицер, не успевший поставить наземь бутылку, которую держал в руке, приосанясь, ответил без запинки:
- Одиннадцатая рота Усть-Медведицкого полка, ваше превосходительство!
- А где же командир роты, а?
- Где-сь отдыхают, ваше превосходительство...
Унтер-офицер добросовестно, оглянувшись, пошарил даже глазами между хатами, не найдется ли где прапорщик Обидин, но Обидин в это время, сидя на крылечке одной из хат, в благословенной тени за столом, вместе с супругами Капитановыми и остальными ротными командирами третьего батальона, пил из стакана коричневый токай, оказавшийся довольно коварным вином: оно не казалось крепким, только вкусным.
- Вот это винцо, так винцо, - говорил Капитанов, причмокивая и блаженно нюхая усы.
- А кто приказал батальону повернуть сюда? - Я! Разве тебе пришло бы это в твою лысую голову? - торжествующе возглашала мадам Капитанова.
Очень скоро настроение у всех за столом стало весьма повышенным, но подлинным героем дня чувствовала себя эта дама-казак. Она сидела рядом с Обидиным и относилась к нему с самой бесцеремонной нежностью, то и дело ероша его волосы и сама подливая ему вина в стакан и называя Пашенькой.
Обидин при таком с ним обращении совсем не чувствовал себя неловко: он уже вполне привык к нежностям своей командирши, как привык сам Капитанов к бесцеремонностям супруги. Другие же ротные командиры, - все прапорщики, были так же, как и Обидин, молодой народ, только смотрели на вещи гораздо проще, чем их товарищ, пытались непринужденно острить и хохотали весело и громко.
Остроухий серый конь с кровавыми полосками на худой шее, а на нем начальник дивизии, известный своим крутым нравом, потом полковник Протазанов на гнедой лошади и еще несколько человек штабных, - вся кавалькада эта появилась перед крыльцом до такой степени неожиданно и внезапно, что все встали, оцепенев; не растерялась одна только Капитанова.
- Это что за ка-бак та-кой? - загремел Гильчевский. - Весь батальон валяется пьяный! У всех бутылки в руках!.. И это в то время, когда ведется наступление!.. И попали черт знает куда-то в сторону!.. Командир батальона!
- Я, ваше превосходительство, - попытался сказать поотчетливей и стать так, чтобы быть повиднее, Капитанов.
- Ка-ак вы смели допустить такой разврат, а? - обрушился на него Гильчевский. - Если даже вас занесло почему-то к черту на кулички, где оказался склад вина, то вы и должны были немедленно его уничтожить!
- Вот мы его и уничтожаем, - вступила в разговор с разгневанным начальством дама-казак, - а вы совершенно напрасно горячитесь по пустякам.
Капитанов хотел было остановить свою супругу умоляющим взглядом, но не успел в этом.
- А вы, вы кто такой? - остолбенел было Гильчевский.
- Во-первых, я - не "такой", а "такая", а во-вторых... - начала было объясняться Капитанова, но Гильчевский уже узнал и вспомнил ее.
- В обо-з! - загремел он. - В обо-оз, сию минуту!.. И чтоб я вас больше никогда не видел в строю-ю!.. В обоз!.. А ба-тальону сейчас же строиться и идти форси-ро-ван-ным маршем на деревню Надчицу, догонять свой полк!
И Гильчевский со штабом дождался, пока офицеры, так не вовремя занявшиеся кутежом, празднуя не ими добытую победу, разошлись колеблющейся походкой по своим ротам, и роты тронулись в одну сторону, в ту, которую им указали, на деревню Надчицу, а дама в бешмете, которая, как и муж ее, ехала верхом, повернула в сопровождении данного ей Гильчевским ординарца в "обоз", то есть в тыл полка: несколько протрезвев, она поняла, что теперь, пока начальник дивизии слишком разгорячен, лучше не протестовать, а подчиниться.
Гильчевский же говорил, глядя ей вслед, Протазанову:
- Я терпел ее, когда дивизия сидела в окопах, и то, вы знаете, скрипя зубами, терпел, но теперь, когда мы наступаем и когда она мне тут портит и офицеров и весь батальон, - не-ет уж, - теперь атанде, сказал Липранди, теперь надо ее совсем удалить с фронта.
Дав направление заблудшему батальону, Гильчевский оставил его, когда начало вечереть, однако, хоть и неплохо скакали кони, догнать свои полки до наступления темноты не смог. Встретились только несколько рот из другой дивизии - 14-й, тоже каким-то образом отставших от своих частей.
Между тем небо в нескольких местах озарилось огнем пожаров: это австро-германцы жгли свои склады, весьма стремительно откатываясь на запад.
Деревня Надчица находилась от линии фронта в пятнадцати верстах, и было уже близко к полночи, когда наткнулись в темноте на 403-й полк, подходивший как раз к этой деревне, а несколько впереди их оказались и два других полка, и Гильчевский дал отдых и усталым людям и себе до рассвета.
Укладываясь спать в одной из халуп, он ворчал по поводу венгерцев:
- Можно, конечно, приходится иногда отступать, на то и война с переменным счастьем, но чтобы так можно было драпать во все лопатки, как эти мадьяришки, это уж последний крик моды!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ОТЗВУКИ ПРОРЫВА
I
В двадцатых числах мая в ставке собралась вся царская семья.
Потому ли, что весною и счастливых тянет вдаль; потому ли, что "счастливые" уже начинали тревожиться за свое счастье, - так ли оно прочно и долговечно; потому ли, что царице хотелось быть ближе к своему слабохарактерному супругу, чтобы в критический момент самой стать на страже интересов династии, но она уже водворилась в ставке, заняв в ней половину царского дома и тем нарушив весь "холостой" строй жизни многочисленной свиты царя и заставив ее уплотниться на второй половине.
Впрочем, древний годами граф Фредерикс, гордившийся тем, что шестьдесят лет уже состоял в офицерских чинах, тридцать пять лет - в генеральских и двадцать пять лет на посту министра Двора, собирался ехать в отпуск; генерал По, военный представитель Франции, тоже уезжал в Ессентуки лечиться от подагры; дворцовый комендант Воейков тоже уезжал к целебным водам своей "Куваки", причем испросил у царя разрешение отправить на работы к нему в имение и на станцию "Воейково" для ее расширения шестьсот пленных из только что взятых армиями Брусилова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71