Как-то летом, когда здесь были приезжие, привлекаемые широким пляжем, и поселялись они не в одних только домах отдыха, Фрося носила молоко на одну небольшую дачку, и ребята из того времени запомнили такую сцену:
- Кому молоко раздала? - спросил отец.
- Денег не получала, бо такие, шо постоянно брать будут, - ответила мать.
- Значит, их записывать же надо или как?
- Вот и записуй: тому, что бородка рыжая, - этому две кружки, - бойко стала перечислять мать.
- Как это бородка?.. Какая бородка рыжая?.. Фамилие его как? - крикнул отец.
- Даже фамилии я не спросила!.. А тому еще, дверь у него тугая, он сам из себя бритый, худой, - так тот полторы кружки взял...
- Как же это я его должен записывать?.. Дверь тугая?.. - кричал отец.
- Ну, а что такого?.. Ну и "дверь тугая"!.. - кричала и мать. - Он рукастый такой, я его помню... А женщина еще одна взяла, - она стриженая под бобрик и так что юбка до колен... Этой кружку одну...
- Черт тебе пусть записывает!.. "Юбка до колен"!.. У всех теперь юбки до колен! - и отец разорвал бумажку и бросил на пол, туда же и карандаш швырнул, дверью хлопнул и на дворе потом долго еще ругался.
На другой день мать пришла уже довольная и сказала отцу:
- Ну вот, узнала, как ихние фамилии, а ты уже думал: они с нашим молоком куды-сь забежать должны!.. Этот, шо бородка рыжая, - он опять две кружки взял, и молоко ему понравилось, - так этого звать Зайчик...
- Зайчик? - переспросил отец.
- Зайчик... А тот, бритый, рукастый, так тот Мейчик...
- Как это Мейчик?
- Ну, а черт его знает!.. Мейчик... Так мне сказал и даже на записочку записал, - там, в бетоне, записка... Он по одной кружке брать будет, больше ему не нужно... А женщина, юбка короткая, та - фамилие Тонконог.
- Тонконогова?
- Сказала так, явственно: Тонко-ног!
- Почему же они такие подобрались?
- А я знаю? - ответила мать и пошла мыть бидон.
Они же, ребята, старшие трое, переглянулись, и Ванька густо сказал Егорке:
- Зайчик!
- Мейчик! - тут же отозвался Егорка.
- Тонконог! - подхватил бойкий Митька.
И через минуту они уже кружились по комнате, приплясывая, притопывая, подпевая:
- Зайчик, Мейчик, Тонконог!.. Зайчик, Мейчик, Тонконог!.. Зайчик, Мейчик, Тонконог!..
- За-мол-чать, гадюки! - крикнул на них отец. - Песня вам это, что ли?.. За-мол-чать, босявки!..
Но так просто взять и замолчать, когда такое подвернулось, не могли, конечно, ребята, и стоило только одному сказать: "Зайчик!" - как другой подхватывал: "Мейчик!" - и ими овладевал бес крайней веселости, и не добавить еще и "Тонконог!" было совершенно невозможно.
Тогда отец избил их.
Но вот теперь он лежал днем на кровати - широкой, желтой, деревянной, кровати - непривычно неподвижный, и глаза у него ввалились. И именно теперь, когда матери не было дома, маленькая спала в люльке, а Колька с Алешкой возились где-то на дворе, около коровьего сарая, когда только они, трое старших, расположась около плиты, азартно играли в перышки, Митька сказал вдруг радостно и звонко, точно его осенило что-то необычайное:
- Зайчик!
- Мейчик! - глухо подхватил Егорка.
- Тонконог! - припомнил Ванька.
Они перебросились этими подмывающими словами, как боевыми сигналами, несколько раз и вдруг закружились по комнате неудержимо.
- Зай-чи-и-ик, Мейчик, Зайчик-Мейчик-Тонконог!.. Зай-чи-ик, Зайчик, Зайчик-Мейчик-Тонконог! - в упоении визжали они по-поросячьи.
- За-мол-чать, вы! - крикнул было Дрок, подняв голову, всклокоченную и в пуху.
Они видели, что теперь отец не погонится за ними, не вскочит даже, что он будто связан веревками, а они - вот они, возьми их теперь за уши! - им хочется визжать, и они визжат, и топают, и пляшут, и кувыркаются... "Зай-чи-ик-Мейчик, Зайчик-Мейчик-Тонконог!"
Разбуженная, залилась звончайшим плачем маленькая в люльке. На пение и крик пришли Колька с Алешкой и, сразу поняв, что надо делать, тоже начали подвизгивать и подтопывать, и вот уж пятеро закружились около неподвижного Дрока, голося разноголосо:
- Зай-чи-ик-Мейчик, Зайчик-Мейчик-Тонконог!
Дроку стало, наконец, страшно.
- Я же вас породил, босявки, и вы же меня так, гадюки! - пытался он кричать, протягивая к ним руки с разжатыми пальцами.
Но они пятеро заглушали его, а маленькая шестая будто вторила им пронзительным плачем.
- Фро-ося!.. Да куды же тебя черти унесли! - старался перекричать их Дрок.
А старшие трое, точно входя в больший и больший задор, стали подскакивать к нему. Он размахивал руками, стараясь напугать их. Но они увертывались от рук, ноги же его были беззащитны, ногами он не мог двигать от боли.
Дрок начал шарить кругом себя глазами, чем бы в них бросить, но, кроме подушки, нечего было захватить руками. Бросил подушкой, стараясь попасть в наиболее верткого и горластого Митьку, но попал в Алешку и сбил его с ног. Алешка стал очень часто и деловито стукаться об пол затылком, чтобы зареветь в голос.
К маленькой, все продолжавшей брать самые высокие ноты в своей люльке, пристал Алешка, набивший, наконец, порядочную шишку на затылок.
Проходивший мимо старый печник Заворотько услышал визг и плач и завыванье и зашел в раскрытую дверь. Он думал, что в домишке Дрока покойник. Стаскивая картуз левой рукой, он уже приготовился креститься правой, и когда ребята замолчали и отодвинулись, увидел, подслеповатый, что лежит на кровати длинное тело.
- Вот тебе на! - сказал он оторопело и горестно и закрестился частыми крестиками.
- Держи их! - закричал вдруг ему вне себя Дрок.
Заворотько, как ни был слеп, разглядел перекосившееся яростное лицо Дрока, перестал креститься и спросил недоумело:
- А чего ж ты их сам не фатаешь?
Между тем ребята брызнули на двор, только Алешка остался сидеть на полу, но уже отхныкивал и глядел на высокого старика с любопытством.
- Я их воспитую, я их кормлю-пою, а они - вон как они! - жаловался Дрок Заворотько.
Заворотько пощупал плиту, нет ли где трещин, нашел табуретку, сел в головах у Дрока и слушал его долго и участливо. Даже встал и покачал люльку, чтобы заснула маленькая. Он любил заходить туда, где клал печи, потому что часто угощали его вином. Для поясницы посоветовал свиного сала пополам с керосином. О ребятах сказал:
- А какие теперь ребята?.. Так, абы что... Они теперь, чуть отец их за вухи, в милицию заявляют, - вот как!..
И, слушая жалобы Дрока и думая о вине, часто вставлял:
- Вот же пропала твоя хозяйка, ну и пропала ж!.. Чи не забегла до какого-сь суседа дальнего?.. Вот так про-па-ла!
А когда пришла, наконец, Фрося, запыхавшись и кинувшись от дверей к люльке, Дрок только приподнял голову ей навстречу, покачал головой и отвернулся к стене.
VIII
Ветеринар Обернихин, тощий, задумчивый человек в бурке, на которую садились ленивые пухлые снежинки, и в рыжей кубанке с белым верхом, стоял в дверях коровьего сарая Дрока и говорил медленно и важно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17