- Она что же, - старше Адриана годами? - спросил Кашнев, представляя при этом только что бывшую в комнате женщину.
- Ну еще бы нет... Прожженная! Сквозь все медные трубы успела пройти! Она же и весь план грабежа обдумала до мелочей, а этот анархист, как он себя называет, только похождений разбойника Антона Кречета начитался. Продавались такие книжечки, по пятаку за выпуск, и даже иные барышни посылали за ними к газетчику прислугу. Романтика! Вот это она самая и есть: романтика! Так в "Московском листке" сочинитель Пастухов "Похождения Васьки Чуркина" печатал, и "Московский листок" нарасхват покупался. Никак не могла пастуховская полиция этого Ваську Чуркина сцапать, пока, наконец, генерал-губернатор ей этого не приказал. Тем и кончились для газетки счастливые дни, а то было вон как на Ваське Чуркине разбогатела! Но-о, скажу я вам на ухо, - гаркнул вдруг пристав, - близко уж такое подлое время, когда этих антонов, васек, адрианов разведется тьма тьмущая, и вот когда понадоблюсь я, пристав столичной полиции полковник Дерябин!
И гордо поднял он голову и посмотрел вполне победоносно, как застоявшийся могучий конь, выведенный конюхами из конюшни на показ усатому ротмистру ремонтеру.
XVI
- Собери на стол! - коротко приказал Дерябин белобрысому, быстроглазому молодому городовому, вошедшему на его звонок.
Городовой притворил в комнате ставню, щелкнул штепселем, и комната озарилась матовым мягким светом.
- Хотите ужинать? - спросил Кашнев, поднимаясь. - Ну, а я пойду уж, и без того засиделся.
- Что вы, побойтесь бога! - умоляюще сложил перед собой руки Дерябин. Пойдете к жене своей, которую видели ведь сегодня, как и каждый день, а меня сколько лет не видали!.. И разве же подобает вам это, адвокату, защитнику человеков, взять вот так и уйти...
- От своей судьбы! - закончил за него Кашнев. - Д-да, говорится не так почему-то: "От судьбы не уйдешь".
- Правильно говорится! Не уйдешь! - одушевясь, подхватил Дерябин, беря его за плечи и сильно давя на них, чтобы он опустился на стул.
- Остаюсь, буду вновь вашим гостем, - как бы про себя и глядя на затейливую раковину, говорил Кашнев, - но это не потому, что... проголодался, а потому...
- Что я вам открыл глаза на вашего подзащитного и на его папашу! договорил за него Дерябин, видя, что он запнулся.
- Д-да, хотя бы и так, - согласился с ним Кашнев, думавший о себе самом.
На столе появилась скатерть с синими разводами; зазвякали тарелки, ножи, вилки, стаканы; заняли свое законное место в середине две бутылки вина. Быстроглазый городовой делал привычное для себя дело с большой расторопностью, как по уставу. И стоило только Дерябину кивнуть на бутылки с вином и сказать: "Добавь!" - как появился еще и графин водки.
Кашнев наблюдал это приготовление к ужину молча, думая все о том же своем: о своей судьбе, которая сидела против него за столом и имела непреоборимо мощные формы.
"Моя жизнь могла бы сложиться совершенно иначе, - думал он, глядя на выпирающие из форменной тужурки плечи и грудь Дерябина, - если бы не вот этот человек встретился случайно мне на пути... Я мог бы, прежде всего, не попасть в какой-то запасной батальон, как не попали многие прапорщики полка, где я служил, это раз; я мог бы остаться даже и в запасном батальоне до конца войны, уже близкого в мае девятьсот пятого года, но неусыпно следивший за мною вот этот пристав послал командиру батальона какую-то подлую бумажку, - и начался мой крестный путь!.."
Кашнев приписывал прежде это свое последнее назначение в маршевую команду тому генералу, который председательствовал на суде над рядовым Щербанем, но оказалось, что не этот генерал, сам по себе человек добродушный, а вот именно он, этот пристав, был виновником всех его бед...
Отвечая этим своим мыслям, он сказал про себя, хотя и вслух:
- Вы сказали мне, что ваше искреннее, - я подчеркиваю это: искреннее желание было сделать мне добро тогда, во время японской войны, - чтобы непременно я выслужился там, в Маньчжурии, получил бы возможность держать экзамен и поступить, конечно, в Академию генерального штаба, чтобы сделать со временем военную карьеру... Допустим, что это, с вашей стороны, было действительно так... Примем за чистую монету. Но откуда же это померещилось вам, что я-то сам должен стремиться непременно к военной карьере? Если бы я хотел этого, то пошел бы в военное училище, а не в прапорщики запаса, не так ли? Я был еще очень молод тогда, а молодых, случается, прельщает военная форма, да и женщины, как известно, "к военным людям так и льнут, а потому, что патриотки..."*. Но я смолоду, как и теперь, человек невоинственный, и не следовало вам, судьбе моей, как вы сами себя назвали, насильно гнать меня делать то, к чему я по натуре своей совершенно неспособен.
______________
* Слова Фамусова из второго действия "Горя от ума".
Проговорив это, Кашнев в упор посмотрел в выпуклые серые глаза Дерябина. Но Дерябин был устроен так, что смутить его ничем было нельзя, и в этом убедился Кашнев, когда сказал тот на низких нотах и далеко даже не в половину своего голоса:
- Вы ошибаетесь в этом: я отлично все понял и от-лич-но знал, что я такое делал... Я вас спасал, если хотите знать, и, увидя вас рядом с птицей-мымрой, очень был рад, что спас! Вот за это сейчас с вами и выпьем, за спасение раба божия Димитрия!
И он налил две рюмки водки и одну протянул Кашневу.
- В сущности я ведь не пью, - поморщился Кашнев.
- Но за спасение свое должны выпить! - требовательно сказал Дерябин.
- Не пойму, за какое такое спасение!
- Не понимаете? Неужели не понимаете? А во время революции вы где именно были и что делали?
- Где был тогда?.. Лежал в военном госпитале.
- Ранены были?
- Нет, не от раны лечился... От ревматизма ног... и от сильного нервного расстройства, - с усилием выговорил Кашнев: в последнем ему признаться не хотелось.
- Вот!.. Военный госпиталь!.. Не Военная академия, так военный госпиталь. Этим самым вы, значит, и спаслись!
- От чего же именно спасся? - все еще недоумевал Кашнев.
- От участия в революции, - объяснил ему Дерябин. - А то вас непременно бы втянули в это самое участие, это уж вы мне не говорите, что нет! И вас, как облупленного, насквозь тогда видел: втянули бы за милую душу, и вы бы попали как кур во щи! Вот что, милый вы мой, имейте в виду. А теперь, благодаря мне тогда, вы вот сидите у меня за столом, и служим мы с вами в одном ведомстве.
- Как это так "в одном ведомстве"? - почти возмутился Кашнев.
- В одном ведомстве, - факт, я вам говорю! - хладнокровно ответил Дерябин.
- Вы - в министерстве внутренних дел, а я - в министерстве юстиции, если уж причислять меня к какому-нибудь министерству, - разграничил было себя от него Кашнев, но Дерябин захохотал густо:
- А не один ли черт, скажите на милость!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24