Пусть не год, пусть три месяца дожидаться, пока поедят последнее и схудеют до скелетов. Это ведь до октября, а вышли из домов в мае. Гнать шляхту и бояр на общий приступ крепости король и великий князь не решались – все войско могло без пользы лечь под стенами. Но в одиночку то одна, то другая хоругвь на приступ ходили, надеясь на случайное счастье. Всем оно отказывало. Не повезло жмудинам, безуспешно пытались поляки, напрасно потратили людей новогрудский и лидский полки. Но всем жглось еще раз попытать удачи. Думалось: возьмем Нижний замок, тогда Высокий и Средний брать станет легче, тогда, может, и сломаются, сами выползут милости просить. Витебляне сговорились с поло-чанами и, как только выдалась ночь потемнее минувших, пошли на замок. Юрий и Егор Верещака, бытовавшие в полоцком таборе более, чем в своем Волковыском, пошли вместе с Ильиничами. Во тьме неприметно и неслышно подобрались к стенам, приставили с десяток лестниц и тесно, один за другим, полезли вверх. Мыслили взять навес, по которому ходила пристенная стража, а тогда затрубить, зажечь факелы, и все хоругви поднимутся и повалят следом. Но жестоко обманула смельчаков сонная тишина замка. Только первые ратники приблизились к навершию стены, как таившиеся на навесе крыжаки оттолкнули баграми почти все лестницы и с хохотом слушали, как бьются оземь тела, трещат кости, стонут раненые. Андрей лез среди первых и остался цел, наверное, Софьиными молитвами: лишь пошла лестница верхним концом по дуге вниз, прыгнул в темень с четырехсаженной высоты; так ноги отбил, что два дня потом пролежал на телеге, а кто не успел спрыгнуть – покалечился на всю жизнь. Юрию повезло: он еще стоял внизу, как лестница словно чудом отвалилась от стены и пошла падать на заметавшихся людей отряда. Вокруг вскрикивали и стонали побитые. Юрий по наитию позвал: «Андрей!» И услышал мучительный отклик. Подхватив товарища, он поволок его в табор, а другие поднимали прочих – и бегом от стен. Потому что послышались наверху щелчки арбалетов и слепо ударили в землю стрелы.
Но не весь приступ крыжаки отбили сразу. Десятка три ратников взошли на стену и рубились на невесе, двигаясь к сходням на двор, в радости, что пришла удача, в заблуждении, что за ними катится волна товарищей, и сейчас затрубят рога, и поднимут на дело все хоругви. Но протрубили только немецкие трубы, зажглись факелы во дворе, и ратники поняли, что отсечены, остались одни, без подмоги, в безвыходной западне. Их оттеснили к внутренней стене, и частый, как гребенка, ряд копий, нацеленных в грудь, отгородил их от жизни. За копейниками стояли стрелки с взведёнными арбалетами. Среди этих попавших в ловушку полочан был и Егор Верещака. Их не стреляли и не кололи, чего-то ожидая. И они не двигались, тоже чего-то ожидая, хотя каждому было ясно, что пробить этот частокол копий, вырваться и уйти невозможно.,
Наконец появился рослый начальственный рыцарь. Охрана чуть раздвинулась, дав ему выйти в освещенный полукруг и оглядеть неудачников. Он что-то сказал. Им перевели: «Бросьте оружие! Генрих фон Плауэн обещает сохранить вам жизнь. Вас обменяют на наших пленных. Не раздумывать. Ночь. Пора спать».
Хотелось жить. И так просто было жизнь получить – разжать пальцы, выронить меч и поднять руки. А потом будет день, отворятся ворота, тридцать крыжаков войдут, а их вытолкают со связанными руками к своим на общий смех и презрение. Для чего же лезли – в плен сдаться недобитым крыжакам? Жизнь спасешь – честь потеряешь.
– Эх! – воскликнул Егор Верещака.– Я бросать меч не умею. Кто смелый, за мной!
И, подняв мечи, они кинулись рубить копья и все были расстреляны арбалетчиками при красном, кровавом свете смоляных огней. Утром тела их сбросили со стены.
В таборах начали рассуждать, что осада ничего не дает, что немцы сидят в своем логове прочно. «Да и что,– говорили,– их тут стеречь? Побили в поле большую часть, выползут новые – опять побьем». И польская шляхта размечталась про свои дворы, стала сердиться, оговаривать короля: сам-де виновен, что сразу не пришли. Молвил бы: «Вперед, польские рыцари!» – и летели бы всю ночь, как орлы, опередили проклятого Плауэна. А то ехали – улитка обгоняла; рухлядь разную в замках искали, делили, от лавочников поклоны принимали, всех крыжаков на волю распустили. Теперь, под открытым небом, отмахивайся от заразных мух! Роптали, ворчали, но тихо, королю возражать никто не решался, боясь гнева.
Ягайла стал мрачен, задумчив, закрывался в шатре с великим князем и подканцлером Тромбой, сочиняли письма, и гонцы увозили их стремглав бог знает куда, а другие гонцы привозили от кого-то письма, и зачем нужна была вся эта суета с писульками, что творилось вдали от Мальборка, никто в войске не знал, а кто знал, тому велено было помалкивать.
Ничего хорошего в соседних странах не делалось; наоборот, все, что делалось, направлялось победителям во вред. На приятельственных крыжакам дворах опомнились от потрясения и спохватились спасать орден. Сигизмунд, жаждавший сесть на место умершего Рупрехта, рассылал в немецкие княжества послания, повествующие о тяжкой године крестоносцев, затравленных язычниками, схизматиками и злобнейшими из христиан – поляками. Прислал письмо гданьскому мещанству, призывая хранить верность ордену, ибо недолго терпеть варварское иго, он сам скоро выступит на помощь угнетенному прусскому народу. Стало известно, что такое же письмо Сигизмунда через наемников дошло в замок Генриху фон Плауэну. Лучше бы воз муки передали в крепость швейцарцы, чем эту бумагу. Но Сигизмунд – полбеды, ему пообещать, что другому сплюнуть; еще месяц назад объявил войну, а где та война? «Скоро, скоро приду, ждите!» А когда скоро? Через десять дней? К рождеству? Обычное Сигизмундово пышнословие; придет, когда немцы подбросят денег и отдадут трон. Но все же письма сочиняет, их развозят, их читают, им верят и откликаются. Клин клином вышибают. И Миколай Тромба за два дня написал краткое изложение войны с обоснованием правоты победителей и неправоты ордена. Описал и Грюнвальдское сражение, доказывая, что татар на поле битвы почти не было, ну, несколько сотен, да и все они вовсе не приглашенные для избиения христиан сарацины, а давно осевшие в королевстве его жители. Сочинение это, озаглавленное «Хроника конфликта», самым срочным путем отправили новому папе Иоанну.
Пока ждали ответ, узналась новая беда. Бежавший в Прагу великий ключник фон Вирсберг сумел добиться от короля Вацлава ссуды в десять тысяч гульденов для набора наемников. Никогда раньше никому ни на каких условиях Вацлав не давал взаймы даже стертого гроша, и неожиданная щедрость означала одно – чешский король для спасения ордена решился на крайние меры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97