Разрешено ли работать во имя Господа нашего в святые дни?
— Ты работаешь не ради Господа нашего, а ради королевы Астрид.
— Речь идет о спасении ее души. И значит, я работаю ради Господа. И кроме того, сказано: «Праздники существуют для людей, а не люди — для праздников». И дальше говорится о том, что если овца упала в овраг в праздник, то разве грех вытащить ее оттуда? Во время праздников разрешено творить добро. И разве сам Иисус не говорил фарисеям: «Вы негодуете из-за того, что я исцелил человека в праздник?»
Рудольф промолчал.
— Королева Гуннхильд сказала, что ты не хочешь, чтобы королева Астрид продолжала свой рассказ в эти дни?
— Да, я так считаю.
— Что же тут плохого?
Я видел, что Рудольф готовится к нападению, но совершенно не был готов к последовавшему всплеску:
— Неужели ты не понимаешь, что я должен остановить ее! Это великий грех рассказывать подобные вещи о святом! Она должна дождаться приезда епископа!
— Приезда епископа? — повторил я.
— Да.
— Ты послал письмо епископу Эгину неделю назад. Ты просил его приехать? Я думал, что ты писал ему только обо мне…
— Я написал обо всем, — уже спокойнее ответил Рудольф. — О тебе, о королеве Астрид и королеве Гуннхильд. Я просил его приехать.
— Между Хюсабю и Далбю неделя пути. Епископ не сможет приехать к нам раньше, чем через неделю. А я сомневаюсь, что королева Астрид доживет до того дня. И я не понимаю, как ты можешь принять такой грех на свою душу. Что скажет епископ, когда узнает, что ты отказал в последнем желании умирающему! Что ты не захотел выслушать ее исповедь!
Рудольф уронил голову на руки.
— Я не знаю, как мне поступить, — сказал он. — Ты все время сбиваешь меня с толку.
— Тогда расскажи епископу Эгину, что это я смутил тебя.
Он посмотрел на меня с мольбой:
— Не могу же я сказать ему, что ты меня смутил, а я не смог во всем разобраться?
— Мне кажется, это будет правильно и честно. И я смогу понести справедливое наказание, если епископ признает мою вину.
— Да, может быть, так будет лучше всего.
Но мне показалось, что я причинил ему боль.
Праздник святой Епифании.
После ужина, III ante Cal. Jan., королева Астрид продолжила свой рассказ.
Нам было трудно без слез смотреть на королеву — она была очень слаба и нетрудно было понять, что ее конец близок.
— Король Кнут уехал в Данию, — начала рассказывать Астрид. — И конунг Олав смог наконец выбраться из своей норы. Но что он мог сделать? Куда направиться? По всему побережью народ присягнул Кнуту, а врагов у Олава хватало и раньше. На дружбу с Эмундом тоже особо рассчитывать не приходилось: если шведский конунг и принял бы нас в Свитьоде, то только ради меня.
В надежде заручиться поддержкой архиепископа Урвана, Олав послал к нему в Саксонию епископа Сигурда, который, по мнению конунга, больше всего подходил для этого дела. На Сигурда всегда можно было положиться, и конунг надеялся, что Урван поддержит его, чтобы сохранить свою власть в Норвегии.
В то время Олав совершенно потерял голову и не мог думать спокойно. Он никак не хотел признать свое поражение.
Я пыталась поговорить с ним, но нам не удавалось остаться наедине. Тормод Скальд Черных Бровей все время мешал нам. Он призывал конунга к борьбе.
Вскоре Олав отправился на тинг и объявил там, что собирается отправиться на север Норвегии и отобрать у Кнута свои собственные земли.
Только у одного человека хватило мужества возразить Олаву — у Кальва Арнассона, но конунг назвал его предателем.
Кальв ответил, что предателями были те, кто не осмелился сказать Олаву правду.
Тогда Тормод Скальд Черных Бровей сказал вису:
В буре битвы будем Скоро мы рубиться,
К троллям отправляйтесь,
Трусы-нечестивцы!
Славную победу Мы одержим, други,
Трусам нет там места,
Только смелым самым!
Кальв промолчал. Да и никто другой тоже ничего не сказал.
В тот поход конунг отправился с небольшой дружиной. За драккаром Олава следовали всего двенадцать кораблей. Наступила зима, мы плыли вдоль заснеженных берегов, а море часто штормило. Где мы ни приставали, везде нас встречали бранью. Никто не хотел присоединяться к войску конунга.
Так мы доплыли до Ерена. Там Олав решил напасть на усадьбы, чтобы захватить добычу и заставить людей вступить в дружину. Но навстречу нам выступил Эрлинг Скьяльгссон с большим войском.
Олаву повезло в той битве, и он смог заманить Эрлинга в ловушку. Корабль Эрлинга оказался в окружении всех драккаров Олава. Это произошло на Рождество.
Я не видела битвы. Мы с епископом Гримкелем и королевскими детьми сидели под палубой «Зубра». До нас доносился такой ужасный шум битвы, что мы с епископом не слышали голосов друг друга. Да и говорить нам было не о чем. Я думала о Тюре, королеве Олава Трюгвассона, и епископе Сигвате, которые сидели под палубой «Великого Змея» во время битвы при Свёльде.
Тюра так сильно любила своего Олава, что умерла от тоски после его поражения. А я сидела и мечтала, чтобы моего Олава сразила какая-нибудь стрела. Это было бы лучше для него и всех нас.
Когда мы вышли на палубу, битва уже закончилась. Дружинники Олава ставили паруса. На борту корабля Эрлинга не осталось ни одного живого человека. Сам Эрлинг лежал на носу драккара с раскроенным ударом топора черепом. Его седые волосы слиплись от крови.
Я перешла на корабль Эрлинга и стала на колени рядом с его трупом. Никто меня не останавливал.
— Что это ты делаешь? — закричал конунг.
Я не ответила, я стояла на коленях и молилась. Олав растерялся и ничего больше мне не сказал.
Когда я встала, он резко спросил:
— Ну и чего ты добиваешься?
— Господин, — ответила я, — я молилась за Эрлинга. Я молилась за человека, который мог бы стать лучшим твоим другом.
И я не скрывала своих слез.
Позже я узнала, что Эрлинг храбро сражался в той битве. Под конец он остался один против целой дружины Олава.
Конунг хотел было помиловать его, но один из дружинников, злейший враг Эрлинга, не послушался Олава.
Мы поплыли дальше на север. Весть о гибели Эрлинга быстро распространилась по стране.
И теперь нас уже встречали не просто бранью, но с оружием в руках.
В Стадланде мы наконец пристали к берегу. Конунгу тут же передали, что с севера к нам плывут корабли Хокона ярла, а с юга — драккары сыновей Эрлинга.
Олав решил скрыться от преследователей в горах. Мы зашли в узкий фьорд и поплыли к Валльдалю. С каждым днем количество наших кораблей все уменьшалось и уменьшалось — под конец у Олава осталось всего пять ладей.
Среди тех, кто оставил конунга, даже не попрощавшись, был Кальв Арнассон. Меня это совсем не удивило. Странно, что он вообще так долго оставался с конунгом Олавом.
Из Валльдаля мы направились в горы.
Там Олав созвал тинг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Ты работаешь не ради Господа нашего, а ради королевы Астрид.
— Речь идет о спасении ее души. И значит, я работаю ради Господа. И кроме того, сказано: «Праздники существуют для людей, а не люди — для праздников». И дальше говорится о том, что если овца упала в овраг в праздник, то разве грех вытащить ее оттуда? Во время праздников разрешено творить добро. И разве сам Иисус не говорил фарисеям: «Вы негодуете из-за того, что я исцелил человека в праздник?»
Рудольф промолчал.
— Королева Гуннхильд сказала, что ты не хочешь, чтобы королева Астрид продолжала свой рассказ в эти дни?
— Да, я так считаю.
— Что же тут плохого?
Я видел, что Рудольф готовится к нападению, но совершенно не был готов к последовавшему всплеску:
— Неужели ты не понимаешь, что я должен остановить ее! Это великий грех рассказывать подобные вещи о святом! Она должна дождаться приезда епископа!
— Приезда епископа? — повторил я.
— Да.
— Ты послал письмо епископу Эгину неделю назад. Ты просил его приехать? Я думал, что ты писал ему только обо мне…
— Я написал обо всем, — уже спокойнее ответил Рудольф. — О тебе, о королеве Астрид и королеве Гуннхильд. Я просил его приехать.
— Между Хюсабю и Далбю неделя пути. Епископ не сможет приехать к нам раньше, чем через неделю. А я сомневаюсь, что королева Астрид доживет до того дня. И я не понимаю, как ты можешь принять такой грех на свою душу. Что скажет епископ, когда узнает, что ты отказал в последнем желании умирающему! Что ты не захотел выслушать ее исповедь!
Рудольф уронил голову на руки.
— Я не знаю, как мне поступить, — сказал он. — Ты все время сбиваешь меня с толку.
— Тогда расскажи епископу Эгину, что это я смутил тебя.
Он посмотрел на меня с мольбой:
— Не могу же я сказать ему, что ты меня смутил, а я не смог во всем разобраться?
— Мне кажется, это будет правильно и честно. И я смогу понести справедливое наказание, если епископ признает мою вину.
— Да, может быть, так будет лучше всего.
Но мне показалось, что я причинил ему боль.
Праздник святой Епифании.
После ужина, III ante Cal. Jan., королева Астрид продолжила свой рассказ.
Нам было трудно без слез смотреть на королеву — она была очень слаба и нетрудно было понять, что ее конец близок.
— Король Кнут уехал в Данию, — начала рассказывать Астрид. — И конунг Олав смог наконец выбраться из своей норы. Но что он мог сделать? Куда направиться? По всему побережью народ присягнул Кнуту, а врагов у Олава хватало и раньше. На дружбу с Эмундом тоже особо рассчитывать не приходилось: если шведский конунг и принял бы нас в Свитьоде, то только ради меня.
В надежде заручиться поддержкой архиепископа Урвана, Олав послал к нему в Саксонию епископа Сигурда, который, по мнению конунга, больше всего подходил для этого дела. На Сигурда всегда можно было положиться, и конунг надеялся, что Урван поддержит его, чтобы сохранить свою власть в Норвегии.
В то время Олав совершенно потерял голову и не мог думать спокойно. Он никак не хотел признать свое поражение.
Я пыталась поговорить с ним, но нам не удавалось остаться наедине. Тормод Скальд Черных Бровей все время мешал нам. Он призывал конунга к борьбе.
Вскоре Олав отправился на тинг и объявил там, что собирается отправиться на север Норвегии и отобрать у Кнута свои собственные земли.
Только у одного человека хватило мужества возразить Олаву — у Кальва Арнассона, но конунг назвал его предателем.
Кальв ответил, что предателями были те, кто не осмелился сказать Олаву правду.
Тогда Тормод Скальд Черных Бровей сказал вису:
В буре битвы будем Скоро мы рубиться,
К троллям отправляйтесь,
Трусы-нечестивцы!
Славную победу Мы одержим, други,
Трусам нет там места,
Только смелым самым!
Кальв промолчал. Да и никто другой тоже ничего не сказал.
В тот поход конунг отправился с небольшой дружиной. За драккаром Олава следовали всего двенадцать кораблей. Наступила зима, мы плыли вдоль заснеженных берегов, а море часто штормило. Где мы ни приставали, везде нас встречали бранью. Никто не хотел присоединяться к войску конунга.
Так мы доплыли до Ерена. Там Олав решил напасть на усадьбы, чтобы захватить добычу и заставить людей вступить в дружину. Но навстречу нам выступил Эрлинг Скьяльгссон с большим войском.
Олаву повезло в той битве, и он смог заманить Эрлинга в ловушку. Корабль Эрлинга оказался в окружении всех драккаров Олава. Это произошло на Рождество.
Я не видела битвы. Мы с епископом Гримкелем и королевскими детьми сидели под палубой «Зубра». До нас доносился такой ужасный шум битвы, что мы с епископом не слышали голосов друг друга. Да и говорить нам было не о чем. Я думала о Тюре, королеве Олава Трюгвассона, и епископе Сигвате, которые сидели под палубой «Великого Змея» во время битвы при Свёльде.
Тюра так сильно любила своего Олава, что умерла от тоски после его поражения. А я сидела и мечтала, чтобы моего Олава сразила какая-нибудь стрела. Это было бы лучше для него и всех нас.
Когда мы вышли на палубу, битва уже закончилась. Дружинники Олава ставили паруса. На борту корабля Эрлинга не осталось ни одного живого человека. Сам Эрлинг лежал на носу драккара с раскроенным ударом топора черепом. Его седые волосы слиплись от крови.
Я перешла на корабль Эрлинга и стала на колени рядом с его трупом. Никто меня не останавливал.
— Что это ты делаешь? — закричал конунг.
Я не ответила, я стояла на коленях и молилась. Олав растерялся и ничего больше мне не сказал.
Когда я встала, он резко спросил:
— Ну и чего ты добиваешься?
— Господин, — ответила я, — я молилась за Эрлинга. Я молилась за человека, который мог бы стать лучшим твоим другом.
И я не скрывала своих слез.
Позже я узнала, что Эрлинг храбро сражался в той битве. Под конец он остался один против целой дружины Олава.
Конунг хотел было помиловать его, но один из дружинников, злейший враг Эрлинга, не послушался Олава.
Мы поплыли дальше на север. Весть о гибели Эрлинга быстро распространилась по стране.
И теперь нас уже встречали не просто бранью, но с оружием в руках.
В Стадланде мы наконец пристали к берегу. Конунгу тут же передали, что с севера к нам плывут корабли Хокона ярла, а с юга — драккары сыновей Эрлинга.
Олав решил скрыться от преследователей в горах. Мы зашли в узкий фьорд и поплыли к Валльдалю. С каждым днем количество наших кораблей все уменьшалось и уменьшалось — под конец у Олава осталось всего пять ладей.
Среди тех, кто оставил конунга, даже не попрощавшись, был Кальв Арнассон. Меня это совсем не удивило. Странно, что он вообще так долго оставался с конунгом Олавом.
Из Валльдаля мы направились в горы.
Там Олав созвал тинг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59