На дне оврага журчал ручеек. Разнузданная кобыла со спутанными передними ногами сразу опустила голову к сочной траве, растущей у мелкого прозрачного ручья, который струился в косицах чистого промытого песка. Отойдя от лошади шагов на десять, Андрей лег на землю, подсунув под голову шапку и придвинув поближе саблю. Унимая дрожь в руках, он бездумно уставил глаза в пятнышки небесной голубизны, которые расплывчато светились в густой мелкой листве, пронизанной узкими золотистыми лучами. План у него был только один — не попадаться до ночи, а там будет видно.
Пройдя в переднюю горницу «приказной избы», господин Ли Ван Вэй увидел воеводу Карамышева, погруженного в чтение каких-то бумаг.
— Разрешите? — легонько стукнув в косяк, вежливо осведомился китаец.
— А, это ты… Ну, с чем пожаловал? А я вот листы сыскные читаю и оченно мне любопытно. Мужик-то, который рушницы покупал и в воду от нас ушел, тож вроде тя был, узкоглазай. А?
— Он пойман?
— Поймам, куды денетца.
— А что второй?
— Да вот послал за им, счас послухам. Да где ж он, давно послал-то. Эй, кто там, в горнице — подь в съезжую, да веди придурка энтова!
В передней загремели кованые сапоги, грохнула наружная дверь.
— Ну, што скажешь? — Никита Иваныч грузно развернулся к китайцу.
— Все это интересно, достопочтимый воевода. Но у меня для вас более важные вести.
— Да ну тя? И каки ж таки вести?
Видно было, что воевода все еще не верил китайцу и лишь искал повода поймать того на лжи.
— Один из качинских родов отходит в степь, в подчинение кыргызам.
— Слыхали уж. И што за род?
— Это род, стоящий в устье Калтата. Не берусь вам советовать, но у нас в Китае уже шел бы отряд для примерного наказания бунтовщиков.
— Из Москвы царь Ляксей наказы шлет — не забижать кыштымей, лаской их брать. Не забижать, глянь-ко! Цацкаться с имя, дак и вовсе на шею сядут.
В передней горнице хлопнула дверь, в комнату ворвался казак, посланный привести Андрея.
— Ну?! — воевода грозно навис над столом.
— Сбег, сука!!! Ваньку раздел, повязал и сбег! И кобылу ево с коновязи свел.
— Ваньку под кнут! Кто при коновязи стоял, под кнут! Наряд в догон собрать, живо! Старшой ты! Не возьмешь, сам кнута испробуешь. Да, вот ишшо што — ежли он в лес ушел, то в Гремячем логу хоронится, не иначе. Так ли, нет — все одно туды гляньте. Понял? Ну, давай!
— Вот олухи, прости Господи! — снова сказал он китайцу. — Кыргызской сабли давно не пробовали, привыкли, понимать, на остроге пузо греть.
На дворе поднялся шум, снова хлопнула дверь, вбежал казак, отряженный в погоню за Андреем.
— Ну, чево ишшо?! — прорычал воевода.
— Ой, бяда! Качинцы наших на струге постреляли, двое токо приплавились и те пораненные.
Воевода грузно сел на баранью шкуру, хватая воздух широко открытым ртом.
— Йе-мать! Не врал ты, узкоглазай… — продышавшись, бросил он Мастеру, не заметив, каким черным огнем полыхнули на «узкоглазого» прищуренные китайские глаза.
— Так, — последовал приказ казаку, — погонь завернуть! Хрен с им, ишшо достанем. Подь в первую сотню, она от нарядов свободная — пушшай собираются. Насмелели кыштымя, дак поучим маненечко. Сотника ко мне! И коня — потом на Анисей поеду, на пораненных глянуть.
Загремев сапогами, казак рысью скрылся в сенях, китаец по-прежнему сидел на месте.
— Иди, мил человек, не до тя мне, — исподлобья глянув на него, нелюбезно произнес воевода Карамы-шев.
— Боюсь, это было бы преждевременно, — вежливо, но с достоинством ответил господин Ли Ван Вэй.
— Ты што ж думаешь, мы при те говорить будем, куды казачков пушшать?
— Это не мне решать, достопочтимый воевода. Но это еще не все новости, которые я должен вам передать…
Тут хлопнула дверь, и к косяку привалился средних лет казак. У него было скуластое лицо, сильно загорелое, немного веснушчатое, выгоревшая, пшеничного цвета борода с такими же усами.
— Звал, Никита Иваныч? Куды сотню собирать?
— Куды, куды… на кудыкину гору! Садись вон на лавку, чево стоять-то, — затем оборачивается к китайцу:
— Ну, говори, што там ишшо.
— Будет удобнее, если я нарисую. Не найдется ли у вас листа бумаги и чего-нибудь, чем писать?
— Сам и возьми — вон, на столе у подьячего. Двигай, сотник, ближе, о деле толковать будем.
Мастер тем временем взял широкий лист плотной бумаги, обмакнул в чернила гусиное перо и начал рисовать.
— Вот Енисей, — показал китаец, проведя на желтоватой бумаге ровную черную линию. — Вот речка Бирюса, а вот здесь стоит… как это по-русски… в общем, маленькое поселение для христиан старой веры. А вот это… — И он обвел кружок на берегу Бирюсы, в том самом месте, где раскольники строили свои лодки. Воевода и сотник придвинулись ближе, внимательно разглядывая рисунок.
— И сюды казачков пошлем, — подумав, решил воевода.
Проснулся Андрей от легкого треска — ветка хрустнула под чьей-то ногой. Лошадь, подняв голову, насторожила уши. Подтянув саблю, Андрей осторожно выглянул из-за кустов. Вверх по оврагу, вдоль ручья пробирался высокий сутуловатый мужик с прямыми и светлыми, словно выбеленными, волосами, стриженными в кружок. Выйдя к лошади, он осторожно огляделся, затем позвал негромко:
— Ондрюха! Не боись, я от китайца твово посланный. Выходи!
— Здорово, Дмитрий! — поприветствовал его Андрей, спрыгнув к ручейку.
— Ну-у-у, — оглядел его Митрей, — оре-е-ел! Полну казацку справу отхватил!
— Что китаец говорит?
— К ему велел поспешать. Вот те порты с рубахой, одевай — покрасовался в казацком, и будет. Не знам токо, где он ждет тя, сам ишшы.
Глянув на присланную одежду, Андрей снова связал ее в узел и отдал Дмитрию.
— Неси назад или спрячь куда-нибудь.
— А ты што ж, так в казацком и пойдешь?
— Не пойду, а поеду.
— Совсем ума решился? Ишшут тя и в городу, и окрест.
— Да плевать!
Андрей не хотел больше рядиться в рванье. Ему нравилась казацкая одежда, нравилась сабля и лошадь. Впервые мелькнуло какое-то чувство причастности к миру настоящих, прирожденных воинов, и он хотел как можно дольше сохранить это ощущение. А может быть, действовать дальше, руководствуясь именно им — самоощущением воина. Тогда и думать не надо будет, сабля и конь сами подскажут, что делать. «Но ведь не мое это, с чужого плеча. Ладно, будем считать за трофеи».
— Да мне-т што, езжай, коли дурак! — Митрей сплюнул и, захватив узел, стал выбираться по склону оврага.
Распутав и взнуздав лошадь, Андрей вывел ее наверх и рысью направился в город, не дожидаясь темноты. Он был полностью уверен в себе: в военном кафтане, на казачьей лошади, он словно вошел в резонанс с воинственными вибрациями этого времени. Вырвавшись из тюрьмы и вооружившись, может быть, он прошел «гуань-тоу», — экзамен, ведущий в мир воинов.
Ничего и никого он больше не боялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96