— А знаете, мы с вами соседи! Я остановился на постоялом дворе «Пять Бессмертных». Но верно ли я понял, что
все ваши соотечественники живут в этом квартале?
— Большая их часть. Мы любим селиться подле своих святынь. Молитвы правоверных возносятся к небу с вершины минарета, а когда один из наших кораблей входит в бухту, мы зажигаем огонь маяка и молимся, благодаря за его благополучное возвращение. — Мансур глубоко вдохнул. — Лет пятьдесят тому назад один из родичей нашего пророка — да хранит его Аллах! —пришел в этот города, а потом умер в хижине у Южных ворот. С тех пор многие правоверные поселились в этом святом месте, дабы оставаться поближе к его гробнице. А моряки ваши обычно находят кров неподалеку от причала, на одном из шести больших постоялых дворов.
— Я познакомился тут с одним мореходом, —обронил Чао Тай, — и этот малый по имени Ни владеет вашим языком.
Мансур встревожено посмотрел на гостя.
— Отец Ни был ханьцем1, а вот мать — персиянкой, — без всякого выражения уточнил он. — Эти персы — полные ничтожества. Наши славные воины во главе с великим халифом изрубили их в кровавое месиво. В битве при Нихавенте, сорок лет назад.
Яо, предложив выпить еще по чаще, спросил:
— А правда ли, что к западу от владений халифа обитает белокожий народ с голубыми глазами и желтыми волосами?
— Таких людей не бывает, — возмутился Чао Тай. — Если только это не духи или демоны!
— Однако они существуют на самом деле, —мрачно подтвердил Мансур. — И к тому же хорошо дерутся. Светловолосые даже умеют писать, только не так, как мы, а наоборот — слева направо.
— Экая чушь! — довольно усмехнулся Чао Тай. — Тогда они точно духи. В Загробном Мире все делается наоборот, не как у людей.
Мансур допил чашу.
— У некоторых из них не желтые, а рыжие волосы, — обронил он.
Чао Тай испытующе посмотрел на араба. Если человек несет такую околесицу, он явно выпил лишку.
— А не полюбоваться ли вам арабскими танцами, Мансур? — масляно улыбнулся Яо. —Доводилось ли вам видеть, как танцуют арабские девушки, тайвэй?
— Нет, ни разу. А что, их танцы столь же хороши, как наши?
Мансур поднялся.
— О Аллах! — возопил он. — Такой вопрос свидетельствует о полном неведении! — Он хлопнул в ладоши и что-то отрывисто бросил слуге по-арабски.
— Глядите на занавес! — возбужденно шепнул Яо. — Если нам повезет, это будет восхитительное зрелище.
Из-за раздвинувшегося занавеса появилась женщина. Среднего роста и совершенно нагая, если не считать узкой черной бахромы вокруг бедер. Эта пушистая бахрома располагалась столь низко, что оставляла открытым живот танцовщицы, и соблазнительная выпуклость с сияющим изумрудом в пупке завораживала взгляд. Из-за удивительно тонкой талии округлые груди девушки казались еще тяжелее, а роскошные бедра — шире. Необыкновенно красивая, гладкая кожа отливала золотистой бронзой, тогда как лицо, хоть и не лишенное приятности, не соответствовало ханским представлениям о женской красоте. Обрамленные пушистыми длинными ресницами глаза казались слишком большими, пунцовые губы — чересчур полными, а сияющие, иссиня-черные волосы завивались самым причудливым образом. Чужеземный облик красавицы сдерживал восторги Чао Тая, вместе с тем непонятным образом пленяя его. Девушка застыла и, слегка приподняв брови, разглядывала гостей, а ее большие влажные поблескивающие глаза вызвали в памяти Чао Тая взгляд косули, которую он много лет назад по ошибке убил во время охоты.
Танцовщица ступила в комнату, и ее ножные браслеты издали тонкий серебряный звон. Нимало не смущаясь своей наготы, она отвесила Мансуру глубокий поклон, быстро приложив правую руку к обнаженной груди, затем слегка кивнула в сторону Чао Тая и толстяка торговца и плавно опустилась перед хозяином дома на колени. Когда девушка опустила изящные руки, Чао Тай с удивлением заметил, что ее ладони и ногти выкрашены в ярко-красный цвет.
Уловив неприкрытое восхищение в глазах Чао Тая, Мансур скривил губы в довольной усмешке.
— Это Зумурруд, Смарагдовая танцовщица, — негромко пояснил араб. — Сейчас она покажет вам, как танцуют у нас.
И Мансур снова хлопнул в ладоши. Два араба в длинных одеяниях выскользнули из-за занавеса и сели на корточки в дальнем углу. Первый принялся стучать в огромный деревянный барабан, второй гнутой ротанговой палочкой тронул струны неведомого Чао Таю инструмента.
Мансур не спускал с танцовщицы больших, горящих как угли глаз. Скользнув по нему взглядом, Зумурруд полуобернулась на коленях и вызывающе посмотрела на гостей. Но, увидев, что она хочет заговорить с господином Яо, хозяин велел музыкантам начинать.
Те завели протяжную, тоскливую мелодию, и Зумурруд, сложив руки над головой, принялась ритмично двигать пышными бедрами. Не прекращая волнообразных движений, она начала выгибаться назад все ниже и ниже, пока соединенные над головой руки не коснулись пола. Налитые соскин груди вызывающе нацелились вверх, а волнистые локоны кольцами рассыпались по полу. Девушка закрыла глаза, и на гладкие щеки пушистой бахромой опустились ресницы.
Ритм мелодии, отбиваемый глухими ударами барабана, ускорился. Чао Тай полагал, что сейчас девушка разогнется и начнет танцевать, однако она оставалась недвижимой. Внезапно он увидел, как в середине обнаженного живота медленно стал оживать изумруд. Остальная часть выгнутого дугой тела не шевелилась —двигался только живот: вверх-вниз, вправо-влево… странными прерывистыми рывками. Барабан вновь ускорил темп: теперь изумруд описывал окружность, становившуюся все шире и шире. Чао Тай глаз не мог оторвать от зеленого камня, призывно поблескивающего в свете ламп. Горячая кровь ударила в голову; в горле пересохло; пот струйками стекал по лицу, но воин ничего не замечал.
Опомнился он, лишь когда барабанная дробь неожиданно смолкла. Струнный инструмент, выдав еще пару тягучих нот, тоже затих. В мертвой тишине танцовщица разогнулась и со звериным изяществом встала, несколькими взмахами руки поправив растрепанные волосы. Грудь ее тяжело вздымалась, обнаженное тело покрывала тонкая пелена нота. Чао Тай уловил сильный запах мускуса, и аромат этот смешивался со странным, непривычно острым запахом тела. Тайвэй попытался убедить себя, что это отвратительно, но этот запах невольно пробудил в глубине его души какие-то первозданные чувства, вызван в памяти смесь запаха преследуемого зверя, лошадиного нота и горячей крови на поле боя.
— Иншаллах! — восхищенно выдохнул Маисур.
Достав из пояса золотую чужеземную монету, он бросил ее стоявшей на коленях танцовщице. Та ловко поймала золото и не глядя бросила музыкантам. Затем, не поднимаясь с коленей, развернулась к Чаю Таю и заговорила на чистом северном диалекте:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
все ваши соотечественники живут в этом квартале?
— Большая их часть. Мы любим селиться подле своих святынь. Молитвы правоверных возносятся к небу с вершины минарета, а когда один из наших кораблей входит в бухту, мы зажигаем огонь маяка и молимся, благодаря за его благополучное возвращение. — Мансур глубоко вдохнул. — Лет пятьдесят тому назад один из родичей нашего пророка — да хранит его Аллах! —пришел в этот города, а потом умер в хижине у Южных ворот. С тех пор многие правоверные поселились в этом святом месте, дабы оставаться поближе к его гробнице. А моряки ваши обычно находят кров неподалеку от причала, на одном из шести больших постоялых дворов.
— Я познакомился тут с одним мореходом, —обронил Чао Тай, — и этот малый по имени Ни владеет вашим языком.
Мансур встревожено посмотрел на гостя.
— Отец Ни был ханьцем1, а вот мать — персиянкой, — без всякого выражения уточнил он. — Эти персы — полные ничтожества. Наши славные воины во главе с великим халифом изрубили их в кровавое месиво. В битве при Нихавенте, сорок лет назад.
Яо, предложив выпить еще по чаще, спросил:
— А правда ли, что к западу от владений халифа обитает белокожий народ с голубыми глазами и желтыми волосами?
— Таких людей не бывает, — возмутился Чао Тай. — Если только это не духи или демоны!
— Однако они существуют на самом деле, —мрачно подтвердил Мансур. — И к тому же хорошо дерутся. Светловолосые даже умеют писать, только не так, как мы, а наоборот — слева направо.
— Экая чушь! — довольно усмехнулся Чао Тай. — Тогда они точно духи. В Загробном Мире все делается наоборот, не как у людей.
Мансур допил чашу.
— У некоторых из них не желтые, а рыжие волосы, — обронил он.
Чао Тай испытующе посмотрел на араба. Если человек несет такую околесицу, он явно выпил лишку.
— А не полюбоваться ли вам арабскими танцами, Мансур? — масляно улыбнулся Яо. —Доводилось ли вам видеть, как танцуют арабские девушки, тайвэй?
— Нет, ни разу. А что, их танцы столь же хороши, как наши?
Мансур поднялся.
— О Аллах! — возопил он. — Такой вопрос свидетельствует о полном неведении! — Он хлопнул в ладоши и что-то отрывисто бросил слуге по-арабски.
— Глядите на занавес! — возбужденно шепнул Яо. — Если нам повезет, это будет восхитительное зрелище.
Из-за раздвинувшегося занавеса появилась женщина. Среднего роста и совершенно нагая, если не считать узкой черной бахромы вокруг бедер. Эта пушистая бахрома располагалась столь низко, что оставляла открытым живот танцовщицы, и соблазнительная выпуклость с сияющим изумрудом в пупке завораживала взгляд. Из-за удивительно тонкой талии округлые груди девушки казались еще тяжелее, а роскошные бедра — шире. Необыкновенно красивая, гладкая кожа отливала золотистой бронзой, тогда как лицо, хоть и не лишенное приятности, не соответствовало ханским представлениям о женской красоте. Обрамленные пушистыми длинными ресницами глаза казались слишком большими, пунцовые губы — чересчур полными, а сияющие, иссиня-черные волосы завивались самым причудливым образом. Чужеземный облик красавицы сдерживал восторги Чао Тая, вместе с тем непонятным образом пленяя его. Девушка застыла и, слегка приподняв брови, разглядывала гостей, а ее большие влажные поблескивающие глаза вызвали в памяти Чао Тая взгляд косули, которую он много лет назад по ошибке убил во время охоты.
Танцовщица ступила в комнату, и ее ножные браслеты издали тонкий серебряный звон. Нимало не смущаясь своей наготы, она отвесила Мансуру глубокий поклон, быстро приложив правую руку к обнаженной груди, затем слегка кивнула в сторону Чао Тая и толстяка торговца и плавно опустилась перед хозяином дома на колени. Когда девушка опустила изящные руки, Чао Тай с удивлением заметил, что ее ладони и ногти выкрашены в ярко-красный цвет.
Уловив неприкрытое восхищение в глазах Чао Тая, Мансур скривил губы в довольной усмешке.
— Это Зумурруд, Смарагдовая танцовщица, — негромко пояснил араб. — Сейчас она покажет вам, как танцуют у нас.
И Мансур снова хлопнул в ладоши. Два араба в длинных одеяниях выскользнули из-за занавеса и сели на корточки в дальнем углу. Первый принялся стучать в огромный деревянный барабан, второй гнутой ротанговой палочкой тронул струны неведомого Чао Таю инструмента.
Мансур не спускал с танцовщицы больших, горящих как угли глаз. Скользнув по нему взглядом, Зумурруд полуобернулась на коленях и вызывающе посмотрела на гостей. Но, увидев, что она хочет заговорить с господином Яо, хозяин велел музыкантам начинать.
Те завели протяжную, тоскливую мелодию, и Зумурруд, сложив руки над головой, принялась ритмично двигать пышными бедрами. Не прекращая волнообразных движений, она начала выгибаться назад все ниже и ниже, пока соединенные над головой руки не коснулись пола. Налитые соскин груди вызывающе нацелились вверх, а волнистые локоны кольцами рассыпались по полу. Девушка закрыла глаза, и на гладкие щеки пушистой бахромой опустились ресницы.
Ритм мелодии, отбиваемый глухими ударами барабана, ускорился. Чао Тай полагал, что сейчас девушка разогнется и начнет танцевать, однако она оставалась недвижимой. Внезапно он увидел, как в середине обнаженного живота медленно стал оживать изумруд. Остальная часть выгнутого дугой тела не шевелилась —двигался только живот: вверх-вниз, вправо-влево… странными прерывистыми рывками. Барабан вновь ускорил темп: теперь изумруд описывал окружность, становившуюся все шире и шире. Чао Тай глаз не мог оторвать от зеленого камня, призывно поблескивающего в свете ламп. Горячая кровь ударила в голову; в горле пересохло; пот струйками стекал по лицу, но воин ничего не замечал.
Опомнился он, лишь когда барабанная дробь неожиданно смолкла. Струнный инструмент, выдав еще пару тягучих нот, тоже затих. В мертвой тишине танцовщица разогнулась и со звериным изяществом встала, несколькими взмахами руки поправив растрепанные волосы. Грудь ее тяжело вздымалась, обнаженное тело покрывала тонкая пелена нота. Чао Тай уловил сильный запах мускуса, и аромат этот смешивался со странным, непривычно острым запахом тела. Тайвэй попытался убедить себя, что это отвратительно, но этот запах невольно пробудил в глубине его души какие-то первозданные чувства, вызван в памяти смесь запаха преследуемого зверя, лошадиного нота и горячей крови на поле боя.
— Иншаллах! — восхищенно выдохнул Маисур.
Достав из пояса золотую чужеземную монету, он бросил ее стоявшей на коленях танцовщице. Та ловко поймала золото и не глядя бросила музыкантам. Затем, не поднимаясь с коленей, развернулась к Чаю Таю и заговорила на чистом северном диалекте:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54