В Даркуотере всегда были гости, или приказывали подать экипаж, чтобы ехать на обед к тем или другим. Дядя Эдгар каждое утро клялся, что он измотан, утомлен, слишком стар для всех этих увеселений, но его долг устраивать их ради девочек.
В этом было тонкое различие. Если раньше Фанни позволялось приносить извинения за свое отсутствие, то теперь дядя Эдгар настаивал, чтобы она везде сопровождала их.
— Вы знаете, почему папа так себя ведет, — сказала Амелия. — Он дает вам еще один шанс найти себе мужа. Видите, он совсем простил вас. У него такое доброе сердце, у дорогого папы.
Но Фанни не думала, что причина заключалась в этом. Она считала, что дядя Эдгар просто еще раз показывал всем, какой он великодушный и достойный человек, как он любит доверенных его попечению сирот. Его сердце было бы разбито, если бы его дражайшая Фанни уехала жить в далекий Китай…
Только таким способом могла она примирить его теперешнее дружелюбное поведение с прежними настойчивыми утверждениями, что, если она не выйдет замуж за Хэмиша Барлоу, ей не будет прощения.
Письмо с лондонской маркой ожидало ее однажды поздним октябрьским утром, когда она вернулась после прогулки с детьми. Обычно всю почту относили к дяде Эдгару, которому доставляло удовольствие распределять ее, хотя основная ее часть предназначалась ему самому. Однако сегодня Амелия случайно оказалась внизу, когда прибыл почтальон, и заметила имя Фанни на верхнем конверте.
— Фанни! — пронзительно вскрикнула она. — Неужели у вас есть поклонник, о котором вы никогда мне не говорили? Вы думаете, это от мистера Барлоу? Откройте его побыстрее и скажите мне.
Ее интерес был простителен. Фанни никогда не получала писем. Ей не от кого было их получать. И лондонская марка придавала этому письму еще большую загадочность.
Пальцы Фанни дрожали, когда она вскрывала конверт. Тонкий аккуратный почерк не был похож на мужской. Мистер Барлоу не пришел ей в голову. У нее не было предположений об авторе, только опять это беспричинное беспокойство.
Толстый лист почтовой бумаги развернулся в ее руке. Она прочла:
«Моя дорогая мисс Давенпорт, Вы, возможно, не узнаете мое имя, так как я оставил дела несколько лет назад, и сейчас я очень старый человек. Однако, как адвокат и друг Вашего покойного отца, я бы хотел принести Вам свои наилучшие пожелания в связи с Вашим совершеннолетием. В самом деле, поскольку я не видел Вас с тех пор, как Вы были буквально младенцем, возможно, Вы могли бы уважить прихоть старика и навестить меня в моем доме на Хановер Сквер, когда Вы в следующий раз будете в Лондоне. У меня нет сомнений, что под великолепной опекой Вашего дяди Вы расцвели. Мне было бы приятно убедиться в этом собственными глазами. Не будете ли Вы так добры иметь это приглашение в виду? Ваш покорный слуга, Тимоти Дж. Крейк».
Это было как рука, протянутая из прошлого. Некто, кто знал ее отца, и, возможно, мать. Фанни вынуждена была прочитать письмо дважды, чтобы понять его содержание, а затем, забыв все правила приличия, она влетела в библиотеку.
— Дядя Эдгар! О, я так рада, что нашла вас здесь!
— У меня едва ли было время исчезнуть, так как вы не предупредили меня, — сказал ее дядя сухо.
— Простите. Мне следовало постучать. Я была так возбуждена. Посмотрите, дядя Эдгар! Я получила письмо. Прочтите!
Она почти швырнула лист почтовой бумаги дяде Эдгару, и, нетерпеливо ожидая, пока он читал тонкие аккуратные строки, впервые подумала, почему он никогда не говорил ей о мистере Крейке.
Однако в следующий момент он невольно разрешил ее сомнения.
— Боже мой, я думал, старик давно умер.
— Так вы знаете его, дядя Эдгар?
— Конечно. Он улаживал дела вашего отца после его смерти. Но прошло много лет с тех пор, как у меня был случай повидаться с ним, и поскольку он и тогда был старым человеком, я не имел представления, что он до сих нор жив. Дайте подумать, ему должно быть не меньше девяноста.
— Тогда как чудесно с его стороны вспомнить обо мне. О, мне хотелось бы повидать его.
— Для молодой женщины, выказывающей замечательное презрение к мужчинам ее собственного возраста, этот глубокий интерес к джентльмену, приближающемуся к своему столетию, кажется очень странным.
— Дядя, пожалуйста, будьте серьезны! — взмолилась Фанни. — Меня интересует не мистер Крейк. Он помнит моего отца, и, возможно, мою мать. Мне бы очень хотелось поговорить с ним о них.
Дядя Эдгар сложил руки на животе и откинулся в кресле. Его глаза были непроницаемы.
— Итак, вы хотите совершить еще одно путешествие в Лондон?
— О, я действительно хочу, пожалуйста! Я знаю, что прошу об огромном одолжении, но если бы вы попробовали понять, как я чувствовала себя, ведь я совсем не помню своих родителей, а теперь появилась возможность узнать о них.
— А если вы узнаете нечто, чего вам вовсе не хотелось бы знать?
— Что вы имеете в виду? Ничего такого я не могла бы узнать о своих родителях. Что такого мне не следовало бы знать?
Дядя Эдгар мягко покашливал.
— Будьте немного поспокойнее, моя дорогая. Если я что-нибудь понимаю, мистер Крейк скажет вам, что вы копия своей матери, своенравная, беспокойная, настоящее наказание, а? Именно так он опишет вас. — Он похлопывал ее но руке в своей знакомой успокаивающей манере. — Не беспокойтесь так. Вы поедете в Лондон и увидите этого джентльмена. Мы оба поедем.
— Вы имеете в виду, что поедете со мной!
— Я наверняка поеду с вами. В таком состоянии, в каком вы находитесь в данный момент, вам нельзя путешествовать одной.
С довольным чувством он позволил Фанни благодарно обнять себя.
— Возможно, вы даже замолвите словечко за своего дядю, когда мы приедем в Лондон.
— Ну конечно, дядя Эдгар! Когда мы можем ехать? Завтра?
— Возможно, на следующей неделе.
— О, но, дядя…
Дядя Эдгар сделал внезапное нетерпеливое движение, как если бы его согласие было только лицемерием. У Фанни появилось холодное чувство, что он уже сожалеет о своем обещании.
— Неужели я должен отменить все свои дела, даже самые важные, ради сентиментального старика, который и так уже ждал почти двадцать один год, чтобы встретиться с вами? Ну же, дорогая моя, будьте благоразумны.
— Да, конечно. Как вам будет удобно. Я не подумала.
— Не затрудняйте себя размышлениями. — Он потянулся к карману за своей табакеркой. — Хорошеньким женщинам не следует думать. — Когда он открыл табакерку, табак просыпался. Как странно. Пухлые пальцы дяди Эдгара никогда не были неуклюжими. Но он уже снова мягко смеялся. — А мужчина никогда не должен позволять себе расстраиваться из-за хорошенькой женщины.
— Разве я вас расстроила, дядя Эдгар? — озадаченно спросила Фанни.
— Да, расстроили. Через десять дней начинается охотничий сезон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
В этом было тонкое различие. Если раньше Фанни позволялось приносить извинения за свое отсутствие, то теперь дядя Эдгар настаивал, чтобы она везде сопровождала их.
— Вы знаете, почему папа так себя ведет, — сказала Амелия. — Он дает вам еще один шанс найти себе мужа. Видите, он совсем простил вас. У него такое доброе сердце, у дорогого папы.
Но Фанни не думала, что причина заключалась в этом. Она считала, что дядя Эдгар просто еще раз показывал всем, какой он великодушный и достойный человек, как он любит доверенных его попечению сирот. Его сердце было бы разбито, если бы его дражайшая Фанни уехала жить в далекий Китай…
Только таким способом могла она примирить его теперешнее дружелюбное поведение с прежними настойчивыми утверждениями, что, если она не выйдет замуж за Хэмиша Барлоу, ей не будет прощения.
Письмо с лондонской маркой ожидало ее однажды поздним октябрьским утром, когда она вернулась после прогулки с детьми. Обычно всю почту относили к дяде Эдгару, которому доставляло удовольствие распределять ее, хотя основная ее часть предназначалась ему самому. Однако сегодня Амелия случайно оказалась внизу, когда прибыл почтальон, и заметила имя Фанни на верхнем конверте.
— Фанни! — пронзительно вскрикнула она. — Неужели у вас есть поклонник, о котором вы никогда мне не говорили? Вы думаете, это от мистера Барлоу? Откройте его побыстрее и скажите мне.
Ее интерес был простителен. Фанни никогда не получала писем. Ей не от кого было их получать. И лондонская марка придавала этому письму еще большую загадочность.
Пальцы Фанни дрожали, когда она вскрывала конверт. Тонкий аккуратный почерк не был похож на мужской. Мистер Барлоу не пришел ей в голову. У нее не было предположений об авторе, только опять это беспричинное беспокойство.
Толстый лист почтовой бумаги развернулся в ее руке. Она прочла:
«Моя дорогая мисс Давенпорт, Вы, возможно, не узнаете мое имя, так как я оставил дела несколько лет назад, и сейчас я очень старый человек. Однако, как адвокат и друг Вашего покойного отца, я бы хотел принести Вам свои наилучшие пожелания в связи с Вашим совершеннолетием. В самом деле, поскольку я не видел Вас с тех пор, как Вы были буквально младенцем, возможно, Вы могли бы уважить прихоть старика и навестить меня в моем доме на Хановер Сквер, когда Вы в следующий раз будете в Лондоне. У меня нет сомнений, что под великолепной опекой Вашего дяди Вы расцвели. Мне было бы приятно убедиться в этом собственными глазами. Не будете ли Вы так добры иметь это приглашение в виду? Ваш покорный слуга, Тимоти Дж. Крейк».
Это было как рука, протянутая из прошлого. Некто, кто знал ее отца, и, возможно, мать. Фанни вынуждена была прочитать письмо дважды, чтобы понять его содержание, а затем, забыв все правила приличия, она влетела в библиотеку.
— Дядя Эдгар! О, я так рада, что нашла вас здесь!
— У меня едва ли было время исчезнуть, так как вы не предупредили меня, — сказал ее дядя сухо.
— Простите. Мне следовало постучать. Я была так возбуждена. Посмотрите, дядя Эдгар! Я получила письмо. Прочтите!
Она почти швырнула лист почтовой бумаги дяде Эдгару, и, нетерпеливо ожидая, пока он читал тонкие аккуратные строки, впервые подумала, почему он никогда не говорил ей о мистере Крейке.
Однако в следующий момент он невольно разрешил ее сомнения.
— Боже мой, я думал, старик давно умер.
— Так вы знаете его, дядя Эдгар?
— Конечно. Он улаживал дела вашего отца после его смерти. Но прошло много лет с тех пор, как у меня был случай повидаться с ним, и поскольку он и тогда был старым человеком, я не имел представления, что он до сих нор жив. Дайте подумать, ему должно быть не меньше девяноста.
— Тогда как чудесно с его стороны вспомнить обо мне. О, мне хотелось бы повидать его.
— Для молодой женщины, выказывающей замечательное презрение к мужчинам ее собственного возраста, этот глубокий интерес к джентльмену, приближающемуся к своему столетию, кажется очень странным.
— Дядя, пожалуйста, будьте серьезны! — взмолилась Фанни. — Меня интересует не мистер Крейк. Он помнит моего отца, и, возможно, мою мать. Мне бы очень хотелось поговорить с ним о них.
Дядя Эдгар сложил руки на животе и откинулся в кресле. Его глаза были непроницаемы.
— Итак, вы хотите совершить еще одно путешествие в Лондон?
— О, я действительно хочу, пожалуйста! Я знаю, что прошу об огромном одолжении, но если бы вы попробовали понять, как я чувствовала себя, ведь я совсем не помню своих родителей, а теперь появилась возможность узнать о них.
— А если вы узнаете нечто, чего вам вовсе не хотелось бы знать?
— Что вы имеете в виду? Ничего такого я не могла бы узнать о своих родителях. Что такого мне не следовало бы знать?
Дядя Эдгар мягко покашливал.
— Будьте немного поспокойнее, моя дорогая. Если я что-нибудь понимаю, мистер Крейк скажет вам, что вы копия своей матери, своенравная, беспокойная, настоящее наказание, а? Именно так он опишет вас. — Он похлопывал ее но руке в своей знакомой успокаивающей манере. — Не беспокойтесь так. Вы поедете в Лондон и увидите этого джентльмена. Мы оба поедем.
— Вы имеете в виду, что поедете со мной!
— Я наверняка поеду с вами. В таком состоянии, в каком вы находитесь в данный момент, вам нельзя путешествовать одной.
С довольным чувством он позволил Фанни благодарно обнять себя.
— Возможно, вы даже замолвите словечко за своего дядю, когда мы приедем в Лондон.
— Ну конечно, дядя Эдгар! Когда мы можем ехать? Завтра?
— Возможно, на следующей неделе.
— О, но, дядя…
Дядя Эдгар сделал внезапное нетерпеливое движение, как если бы его согласие было только лицемерием. У Фанни появилось холодное чувство, что он уже сожалеет о своем обещании.
— Неужели я должен отменить все свои дела, даже самые важные, ради сентиментального старика, который и так уже ждал почти двадцать один год, чтобы встретиться с вами? Ну же, дорогая моя, будьте благоразумны.
— Да, конечно. Как вам будет удобно. Я не подумала.
— Не затрудняйте себя размышлениями. — Он потянулся к карману за своей табакеркой. — Хорошеньким женщинам не следует думать. — Когда он открыл табакерку, табак просыпался. Как странно. Пухлые пальцы дяди Эдгара никогда не были неуклюжими. Но он уже снова мягко смеялся. — А мужчина никогда не должен позволять себе расстраиваться из-за хорошенькой женщины.
— Разве я вас расстроила, дядя Эдгар? — озадаченно спросила Фанни.
— Да, расстроили. Через десять дней начинается охотничий сезон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77