– А кто виноват? Вот он! – И обвиняюще ткнул пальцем в толстяка. – И ради чего?! Рыцарь, пригласивший нас, – скряга! Замок его старый и маленький, винный погреб пустой, служанки страшные, а его супруга прилипучая, как свежий коровий навоз! Играли себе в убыток, только ради высокого искусства! А имей кое-кто хоть капельку ума, сидели бы себе в Нанте и в ус не дули!
– Уж ты-то не прибедняйся! – насмешливо отпарировал толстяк. – Только благодаря твоим усилиям винный погребок в этом замке опустел, и господин рыцарь правильно рассудил, что уж если ты отведал и его вина, и его жены, то не он остался в долгу у тебя, а ты у него! Молись, что цел… А вас, госпожа, что заставило в такую опасную пору путешествовать по неспокойным дорогам? – обратился он к Жанне. – Не в обиду вам будет сказано, но охраны у вас маловато. Для такой красивой дамы это большой риск.
– Очень серьезные обстоятельства вынуждают меня как можно скорей добраться до Нанта и отплыть оттуда домой, – уклончиво ответила Жанна, тоже сидевшая у огня, как и простые смертные, но на раскладном стульчике. – Я бы тоже хотела иметь эскорт посолиднее, но, увы, приходится довольствоваться тем, что есть.
– Если вы не против, мы бы доехали до Нанта в вашем фарватере, – неожиданно щегольнул морской терминологией Большой Пьер.
Толстяк задумался:
– Раз уж наш, разговор поплыл по волнам, то скажу, что быстроходной галере тяжело держаться кормы медлительного селандра. У меня, госпожа графиня, есть предложение получше. – Он поворошил угли веточкой, повертел ее в руках и кинул в костер. – И уверен, что в своем экипаже вы попадете в город с куда большими трудностями, чем в нашей колымаге. Мы ведь в Нанте долго выступали, нас знают и пропускают беспрепятственно.
– То есть я отправляю Большого Пьера с конюхом домой, а сама с камеристкой поеду с вами? – быстро сообразила все выгоды предложения Жанна.
– Ну да, – подтвердил толстяк. – Если госпожа не сочтет это путешествие недостойным своего положения.
– Госпожа не сочтет! – Жанна развязала кошель, достала несколько монет и вложила в ладонь толстяку. – Я поеду с вами.
Всем сразу стало легче от такой удачной развязки проблемы.
К этому моменту подоспел ужин. Непринужденное веселье согрело сердца и развязало языки. Уплетая жаркое, актеры вспоминали представление в замке, где они были, и вся поляна тряслась от дружного хохота.
Жанна не отставала от остальных, начисто забыв, что ей в принципе не полагается веселиться в компании подобной публики, а надлежит хранить гордое молчание, обозначая разницу в положении бродяг-актеров и знатной дамы.
«Пусть тетя Аделаида его хранит! – отмахнулась она от слабых укоров совести. – А то интересно получается: веселиться с ними нельзя, а смазливых актеров по ночам принимать можно!»
– А где вы прекрасного Ливистра потеряли? – сквозь смех спросила Жанна у толстяка.
– О! Он остался в замке одной дамы, страстной театралки. Помогает ей устроить театр из сарая и актеров из вилланов. Скоро вернется муж той дамы, и Ливистр приползет в родную труппу весь в синяках и кровоподтеках. А пока я – прекрасный Ливистр! – опередив толстяка, сообщил Франсуа перемалывая крепкими зубами жесткое мясо.
– Ты?! – фыркнула Жаккетта. – Ну и Ливистр, за палкой не видно!
– А мне нашили столько пакли в костюм, что на сцене я толще его! – махнул в сторону толстяка костью фокусник.
– Только благодаря этому костюму ты и вызвал интерес у хозяйки замка! – заметил один из жонглеров. – А как только ты очутился в ее постели в костюме Адама, то был с позором выгнан возмущенной обманом дамой.
– Наглая ложь!!! – заорал Франсуа, кидая обглоданную кость в обидчика. – Она рыдала у меня на груди и говорила, что если я отвергну ее, то она уйдет в монастырь. Или переоденется в рубище и пойдет, босая, за нашей повозкой, подставляя распущенные волосы ветру, дождю и снегу, пока я не смягчусь и не соглашусь приласкать ее!
От хохота многие повалились на землю.
– Нo я отказался! Да-да, отказался! – патетически продолжал Франсуа. – Потому что столь бурные забавы опасны для моего юного организма и могут привести к его истощению. Я убедил прекрасную сеньору, что ее христианский долг любить законного супруга и заботиться о нем!
– А тот, в благодарность за вправление мозгов жене, спустил на тебя собак! – простонал толстяк, дрыгая короткими ножками и утирая бегущие слезы. – В роли Ливистра ты опасен для труппы, и я молю Господа, чтобы поскорее вернулся муж увлеченной театром дамы.
Наевшись и насмеявшись, Жанна пошла в свою карету устраиваться на ночлег. Дорога быстро приучила ее к спартанским условиям, хотя до смерти хотелось выспаться в нормальной постели.
Сменив госпоже обувь, и укрыв ее плащом, Жак-кетта удалилась. Жанна поудобнее устроилась в тесном пространстве и заснула.
Понемногу и актеры отправились на ночлег. Кто в фургон, кто под фургон, кто около фургона.
У костра остались Жаккетта и Франсуа.
– А ты мне что-то обещал – заявила Жаккетта, бросая щепочки в огонь.
– Ночь любви, я помню, пойдем! – охотно отозвался Франсуа.
– Нет, не это! – возмутилась Жаккетта.
– Разве? А-а, вспомнил… Конечно, не это! Ты должна мне ночь любви!
– Эй, молодежь! Любезничать и лежа можно! Торчите тут у костра, как два столба, рождая у честных людей укоры совести! – прорычал из-под фургона толстяк.
– Рядом с этим Голиафом невозможно устроить личную жизнь, будь ты хоть трижды Давидом! – возмутился Франсуа. – Пойдем, маленькая красавица, и продолжим наш интересный разговор в другом месте. Только тихо!
Схватив Жаккетту за руку, он вместе с ней подошел к повозке и бесцеремонно стащил с кого-то лоскутное одеяло. Нацепив его на манер плаща, фокусник повел Жаккетту за экипаж Жанны.
Выйдя на дорогу, они прошли немного по ней, а затем спустились к речке и долго блуждали там в кустарнике.
– Мы чего, всю ночь бродить будем? – забеспокоилась Жаккетта.
– Тс-с… Тихо! Со следа сбиваю! – шепотом объяснил Франсуа.
Еще немного потоптав кусты, он вывел Жаккетту к небольшому, хорошо спрятанному стожку. По-видимому, его схоронил местный житель из близлежащей деревни, не сумевший вовремя вывезти сено, но и не пожелавший бесплатно кормить им лошадей проезжающих путников.
Франсуа разгреб ямку в боку стожка, умял, кинул туда покрывало и рухнул в уютную норку.
– Ну, если мы плохо замели следы, то сейчас сюда явится целая вереница лежебок, желающих провести ночь в тепле и уюте. Я этот стог сразу заприметил. Такие вещи нюхом чую! – довольно сказал он. – А ты, малышка, почему не ложишься? Замерзнешь на ветру, а здесь тепло. Так что я тебе обещал?
– Ты обещал рассказать, как оживляешь жареную курицу! Помнишь ту пирушку у, нас в замке?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Уж ты-то не прибедняйся! – насмешливо отпарировал толстяк. – Только благодаря твоим усилиям винный погребок в этом замке опустел, и господин рыцарь правильно рассудил, что уж если ты отведал и его вина, и его жены, то не он остался в долгу у тебя, а ты у него! Молись, что цел… А вас, госпожа, что заставило в такую опасную пору путешествовать по неспокойным дорогам? – обратился он к Жанне. – Не в обиду вам будет сказано, но охраны у вас маловато. Для такой красивой дамы это большой риск.
– Очень серьезные обстоятельства вынуждают меня как можно скорей добраться до Нанта и отплыть оттуда домой, – уклончиво ответила Жанна, тоже сидевшая у огня, как и простые смертные, но на раскладном стульчике. – Я бы тоже хотела иметь эскорт посолиднее, но, увы, приходится довольствоваться тем, что есть.
– Если вы не против, мы бы доехали до Нанта в вашем фарватере, – неожиданно щегольнул морской терминологией Большой Пьер.
Толстяк задумался:
– Раз уж наш, разговор поплыл по волнам, то скажу, что быстроходной галере тяжело держаться кормы медлительного селандра. У меня, госпожа графиня, есть предложение получше. – Он поворошил угли веточкой, повертел ее в руках и кинул в костер. – И уверен, что в своем экипаже вы попадете в город с куда большими трудностями, чем в нашей колымаге. Мы ведь в Нанте долго выступали, нас знают и пропускают беспрепятственно.
– То есть я отправляю Большого Пьера с конюхом домой, а сама с камеристкой поеду с вами? – быстро сообразила все выгоды предложения Жанна.
– Ну да, – подтвердил толстяк. – Если госпожа не сочтет это путешествие недостойным своего положения.
– Госпожа не сочтет! – Жанна развязала кошель, достала несколько монет и вложила в ладонь толстяку. – Я поеду с вами.
Всем сразу стало легче от такой удачной развязки проблемы.
К этому моменту подоспел ужин. Непринужденное веселье согрело сердца и развязало языки. Уплетая жаркое, актеры вспоминали представление в замке, где они были, и вся поляна тряслась от дружного хохота.
Жанна не отставала от остальных, начисто забыв, что ей в принципе не полагается веселиться в компании подобной публики, а надлежит хранить гордое молчание, обозначая разницу в положении бродяг-актеров и знатной дамы.
«Пусть тетя Аделаида его хранит! – отмахнулась она от слабых укоров совести. – А то интересно получается: веселиться с ними нельзя, а смазливых актеров по ночам принимать можно!»
– А где вы прекрасного Ливистра потеряли? – сквозь смех спросила Жанна у толстяка.
– О! Он остался в замке одной дамы, страстной театралки. Помогает ей устроить театр из сарая и актеров из вилланов. Скоро вернется муж той дамы, и Ливистр приползет в родную труппу весь в синяках и кровоподтеках. А пока я – прекрасный Ливистр! – опередив толстяка, сообщил Франсуа перемалывая крепкими зубами жесткое мясо.
– Ты?! – фыркнула Жаккетта. – Ну и Ливистр, за палкой не видно!
– А мне нашили столько пакли в костюм, что на сцене я толще его! – махнул в сторону толстяка костью фокусник.
– Только благодаря этому костюму ты и вызвал интерес у хозяйки замка! – заметил один из жонглеров. – А как только ты очутился в ее постели в костюме Адама, то был с позором выгнан возмущенной обманом дамой.
– Наглая ложь!!! – заорал Франсуа, кидая обглоданную кость в обидчика. – Она рыдала у меня на груди и говорила, что если я отвергну ее, то она уйдет в монастырь. Или переоденется в рубище и пойдет, босая, за нашей повозкой, подставляя распущенные волосы ветру, дождю и снегу, пока я не смягчусь и не соглашусь приласкать ее!
От хохота многие повалились на землю.
– Нo я отказался! Да-да, отказался! – патетически продолжал Франсуа. – Потому что столь бурные забавы опасны для моего юного организма и могут привести к его истощению. Я убедил прекрасную сеньору, что ее христианский долг любить законного супруга и заботиться о нем!
– А тот, в благодарность за вправление мозгов жене, спустил на тебя собак! – простонал толстяк, дрыгая короткими ножками и утирая бегущие слезы. – В роли Ливистра ты опасен для труппы, и я молю Господа, чтобы поскорее вернулся муж увлеченной театром дамы.
Наевшись и насмеявшись, Жанна пошла в свою карету устраиваться на ночлег. Дорога быстро приучила ее к спартанским условиям, хотя до смерти хотелось выспаться в нормальной постели.
Сменив госпоже обувь, и укрыв ее плащом, Жак-кетта удалилась. Жанна поудобнее устроилась в тесном пространстве и заснула.
Понемногу и актеры отправились на ночлег. Кто в фургон, кто под фургон, кто около фургона.
У костра остались Жаккетта и Франсуа.
– А ты мне что-то обещал – заявила Жаккетта, бросая щепочки в огонь.
– Ночь любви, я помню, пойдем! – охотно отозвался Франсуа.
– Нет, не это! – возмутилась Жаккетта.
– Разве? А-а, вспомнил… Конечно, не это! Ты должна мне ночь любви!
– Эй, молодежь! Любезничать и лежа можно! Торчите тут у костра, как два столба, рождая у честных людей укоры совести! – прорычал из-под фургона толстяк.
– Рядом с этим Голиафом невозможно устроить личную жизнь, будь ты хоть трижды Давидом! – возмутился Франсуа. – Пойдем, маленькая красавица, и продолжим наш интересный разговор в другом месте. Только тихо!
Схватив Жаккетту за руку, он вместе с ней подошел к повозке и бесцеремонно стащил с кого-то лоскутное одеяло. Нацепив его на манер плаща, фокусник повел Жаккетту за экипаж Жанны.
Выйдя на дорогу, они прошли немного по ней, а затем спустились к речке и долго блуждали там в кустарнике.
– Мы чего, всю ночь бродить будем? – забеспокоилась Жаккетта.
– Тс-с… Тихо! Со следа сбиваю! – шепотом объяснил Франсуа.
Еще немного потоптав кусты, он вывел Жаккетту к небольшому, хорошо спрятанному стожку. По-видимому, его схоронил местный житель из близлежащей деревни, не сумевший вовремя вывезти сено, но и не пожелавший бесплатно кормить им лошадей проезжающих путников.
Франсуа разгреб ямку в боку стожка, умял, кинул туда покрывало и рухнул в уютную норку.
– Ну, если мы плохо замели следы, то сейчас сюда явится целая вереница лежебок, желающих провести ночь в тепле и уюте. Я этот стог сразу заприметил. Такие вещи нюхом чую! – довольно сказал он. – А ты, малышка, почему не ложишься? Замерзнешь на ветру, а здесь тепло. Так что я тебе обещал?
– Ты обещал рассказать, как оживляешь жареную курицу! Помнишь ту пирушку у, нас в замке?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80