Слушалось прошение разрешить брак между дочерью кузнеца из деревни Неверсби, входящей во владения Констанс, и молодым егерем из охотничьих угодий рептонского шерифа. Дородный староста Неверсби долго и нудно говорил о том, что англичане не одобряют разделения на классы, которое принесли с собой нормандцы.
Констанс потирала замерзшие пальцы, жалея, что не надела рукавиц. Брат Эланд, когда не писал, зажимал руки между коленями, пытаясь согреть их.
Констанс внимательно рассматривала хорошенькую девушку со свежей гладкой кожей и темно-каштановыми волосами. Одета девушка была в плащ на кроличьем меху, с откинутым назад капюшоном. В открытый ворот можно было видеть домотканое платье и передник. Молодой егерь, рожденный, по словам бейлифа, нормандским крепостным, был привезен Констанс из Нормандии, чтобы охранять охотничьи угодья шерифа. Он был высоким, широкоплечим, красивым парнем с шапкой кудрявых черных волос. И угораздило же его посвататься к дочери свободного человека из чужих владений. «Любопытно, как они повстречались», – подумала Констанс.
Бейлиф как раз говорил, что рептонский шериф так и не дал своему егерю разрешения жениться на девушке из чужих владений.
Пока говорил бейлиф, охотник метнул быстрый взгляд на дочь кузнеца.
«Она в тягости, – промелькнуло в уме у Констанс. – И он, естественно, беспокоится за нее».
Пресвятая Мария, повод для беспокойства, что и говорить, достаточно веский.
Судя по заслушанным показаниям, не было никакой возможности соединить в браке дочь кузнеца с пригожим егерем. Даже будь у нее такое желание, она не могла бы выкупить его.
В ходе заседания уже упоминалось, что, если шериф все же разрешит им жениться и дочь кузнеца сможет покинуть Неверсби, выйдя замуж за виллана, тогда и она сама тоже будет принадлежать шерифу.
Присутствующие подняли негодующий шум. Позволить дочери кузнеца потерять свободу? Да никогда. Судя по толчее, в зале присутствовали все жители деревни, и все они были полны решимости не допустить ничего подобного.
Уже одно то плохо, что жительница их деревни перейдет жить в Ледборо, во владения другого господина, но еще хуже, что при этом она станет нормандской крепостной. Все они с негодованием отвергали нормандский закон, который не позволял вилланам не только владеть каким-либо имуществом, но даже распоряжаться собственными детьми. В глазах сельчан положение вилланов почти не отличалось от рабства. Англичане ненавидели нормандские законы.
Управляющий Банастр наклонился к Констанс и сказал, прикрываясь ладонью:
– Мы не можем взять к себе этого парня, миледи. Наверное, ему придется жениться на той девушке, которую подберет ему шериф.
Констанс опустила глаза на столешницу, размышляя о дочери кузнеца и о том, в самом ли деле она в тягости. Невольно она задумалась о своем собственном положении.
В ноябре у нее не было месячных, шел уже декабрь, а задержка продолжалась. По утрам, когда служанки еще не просыпались, в полном отчаянии Констанс раздевалась и, невзирая на прохладу, начинала обследовать свое тело.
Она не понимала, в чем дело. Такая длительная задержка могла означать только одно, но ее груди не увеличивались в размерах, а живот оставался таким же плоским. Ни разу она не испытала приступа тошноты или головокружения.
Констанс знала, что есть женщины, к которым она может обратиться за советом. Например, ее старая няня, которая ухаживала за ней с самого рождения. Но она не могла заставить себя откровенно рассказать о том, что случилось. Что, когда она возвращалась из Морле, ее изнасиловал беглый пленник, безумный бродячий певец, и что, кажется, она зачала от него.
Все окружающие замечали, что она в последнее время пребывает в плохом настроении, то и дело поднимает шум из-за всяких пустяков. По ночам ей снилось, будто король Генрих заключил ее в темницу под своей Белой башней, мрачное подземелье, наподобие тех, что находятся в замке Морле. Вокруг нее полная темнота, шныряют крысы. И, кажется, все на свете о ней забыли. Тюремщики, не говоря ни слова, просовывают ей еду в окошко в деревянной двери. Ничьих лиц она не видит. Ее терзают полное одиночество, угрызения совести, она остро ощущает свой позор. Просыпалась она каждый раз вся в слезах.
Снилось ей также, будто король приказал заточить ее в монастырь. Во сне она слышала заунывные молитвы, и ее тело пронзала дрожь отчаяния.
Висела над ней и еще худшая угроза – лишиться своих детей. Иногда во сне Констанс садилась с дочерьми на корабль, идущий в Данию. Либо собиралась отплыть на юг, в Испанию или Италию. Но каждый раз, перед самым отплытием, появлялись королевские рыцари и отнимали у нее дочерей.
После таких кошмаров Констанс просыпалась вся в поту. С какой радостью вонзила бы она кинжал в самое сердце виновнику ее горя. И ей все равно, что его окутывает тайна, что он, видимо, много перестрадал в своей жизни. Она только хочет расквитаться с ним за все, что он сделал. И за последствия этого.
Но были и другие сны, признавала она с глубоким чувством вины. Сны о нем. Вспоминая об этом, она густо краснела от стыда.
Однажды Констанс приснилось, будто она танцует перед ним обнаженной.
Он лежал на диване, также совершенно обнаженный. Заложив руки за голову, он не спускал с нее взгляда. На меховом покрывале его могучее тело отливало золотистым цветом, а напряженное мужское естество поражало своим необычайным размером.
Неистово звучала какая-то дикая музыка. В своем танце она вытворяла что-то невероятное, даже перед своими мужьями она не решилась бы повторить такое. Даже перед этим развратным де Эйвилем. Она вся изгибалась, замирая в сладострастных позах, бесстыдно дразня и распаляя его. Держа руки высоко над головой, она медленно поворачивалась и так чувственно покачивала бедрами, что он не мог удержаться от стонов. Затем она приближалась к нему и терлась о его раскрытые губы бутонами своих сосков. А он…
– Миледи!
В зале звучали сердитые голоса. Констанс с трудом вернулась к действительности. Два человека шерифа крепко держали молодого егеря, который рвался к своей возлюбленной.
– Она говорит, что пойдет с ним, – сказал управляющий. В стоявшем вокруг него шуме ему пришлось повысить голос: – Рептонский шериф великодушно разрешит им пожениться, если они отдадут своего первенца ее отцу, кузнецу. – Наклонившись, он вопросительно посмотрел на нее: – Миледи…
Констанс обвела взглядом зал, откуда ее все это время далеко уносили похотливые видения. Впечатление было такое, будто она зачарована.
Эти люди хотят, чтобы дочь кузнеца отдала своего первенца. Пречистая Дева, Констанс никогда не отдала бы ни Оди, ни Беатрис. Такое надругательство над материнским чувством может прийти в голову только мужчинам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84