— А кофе?
Рэчел не ответила, надеясь, что мать поймет ее желание и оставит ее одну.
Кэтлин сделала еще одну попытку:
— Ты хотела бы поговорить об этом?
— А что тут обсуждать, мама? — Рэчел повернулась к ней лицом, и Кэтлин увидела отчаяние в глазах дочери.
— Что ты собираешься делать?
— Делать? — тупо повторила Рэчел. — Если Мэтью действительно мертв, я думаю, мне следует умереть тоже.
— Рэчел, ты не должна так говорить, — умоляюще проговорила Кэтлин. Ее черты исказил страх. — Ты ведь не сделаешь никакой глупости, нет, Рэчел?
Рэчел поняла, что имеет в виду ее мать.
— Я не покончу с собой, мама, если ты это хотела сказать.
— Слава Богу!
Рэчел пожала плечами.
Кэтлин нежно сжала холодную руку дочери:
— Он был отважным человеком, моя радость.
— Что мне в его отваге? — с горечью спросила Рэчел. — Она не вернет мне человека, которого я люблю.
— Мэтью был человеком чести.
— О да, мама, был. И чего он добился? Ничего. — Голос Рэчел звучал устало, словно сам процесс речи утомлял ее. — Честь. До самой смерти я буду ненавидеть это слово. Пустой звук, выдуманный мужчинами, чтобы тешить собственную гордость и лелеять какие-то иллюзии. А что эта честь принесла мне? Бессмысленное будущее без любимого человека, без человека, от которого я хотела иметь детей, рядом с которым я хотела стареть. Проклятая честь!
Рэчел снова отвернулась от матери и уставилась в окно.
Медленно текли минуты, пока она полностью не осознала, что осталась одна.
Горький смех вырвался из ее уст.
Одна.
Без Мэтью она вечно будет одна, обреченная блуждать по земле без своей половины. Душа, затерявшаяся в преддверии ада.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
«Я уже не способна плакать.
Не то чтобы я не хотела плакать, — Боже мой, мне хочется рыдать, кричать от горя из-за этой ужасной, несправедливой потери, но иногда я чувствую себя настолько опустошенной, что у меня не находится слез, которые могли бы облегчить мою боль.
Нет, не боль, это не то слово. Я почти не чувствую ее. Я словно оцепенела. Каждый день неумолимо напоминает мне, что мой любимый покинул меня и не сдержал своих обещаний.
На сегодняшний вечер назначена траурная церемония в Бель-Шансон. Бог дает мне силы выдержать этот день и все те, что за ним последуют».
Небо затянули облака, в воздухе была разлита липкая влажность. Рэчел одиноко стояла на веранде, глядя на загон для лошадей, где крупный рыжий жеребец озирался по сторонам, словно искал своего хозяина.
Траурная церемония была краткой, в домашней церкви собрались родные и слуги Деверо. Кроме них присутствовала лишь Рэчел и ее родители, сразу после отпевания вернувшиеся в Новый Орлеан.
Рэчел, одетая в черное шелковое платье, весь день двигалась словно автомат. Она отвечала на вопросы, если кто-нибудь обращался к ней, она делала все, что положено в подобных случаях, но душа ее была охвачена оцепенением. Фрэнсис и Эдуард Деверо являли собой воплощенное мужество и стойкость, но Рэчел понимала, чего им это стоило: она сумела разглядеть на их лицах следы глубокого душевного страдания. Маргарита, по-детски непосредственная, рыдала без остановки, оплакивая любимого старшего брата.
После окончания церемонии Эдуард удалился к себе в кабинет, приказав поскорее подать туда бутылку коньяка. Маргарита получила дозу лауданума, чтобы хоть немного успокоиться. Фрэнсис отдыхала у себя в комнате, — по крайней мере, Рэчел так думала, пока не услышала какой-то шорох у себя за спиной.
Обернувшись, она увидела миссис Деверо, показавшуюся ей внезапно постаревшей. Большая белая прядь вдруг появилась в каштановых волосах Фрэнсис, словно краска, нанесенная чьей-то безжалостной рукой.
— Я думала, что вы наверху, — заметила Рэчел.
— Я была там, — ответила Фрэнсис, обняв девушку за тонкую талию и прижимая ее к себе, как бы желая разделить с ней горе. — Но я не могла отдыхать.
— Я понимаю вас.
— Он так любил вас, вы знаете это, — сказала Фрэнсис со слезами на глазах. — Вы подарили моему сыну редкое сокровище, и я всегда буду относиться к вам, как к дочери.
— Спасибо вам, — тихо ответила Рэчел.
— Нет, спасибо вам, — подчеркнула Фрэнсис. — Вы сделали Мэтью очень счастливым, моя дорогая. Я никогда не видела его таким, каким он стал, встретив вас. — Она легонько втянула воздух, удерживая готовые хлынуть слезы.
— Он был для меня всем, — созналась Рэчел.
Фрэнсис продолжала, понимая, как тяжело для них обеих то, что она собирается сказать, но считая это необходимым.
— Я знаю своего сына, Рэчел. Он не захотел бы, чтобы в память о нем вы обрекли себя на пожизненный траур. Вы молоды и когда-нибудь полюбите вновь.
— Нет! — воскликнула Рэчел. — Ни за что!
Фрэнсис сочувственно взглянула на нее.
— Я знаю, как глубоко сейчас ваше горе, но со временем оно притупится, — произнесла она, пораженная силой переживаний, которые Рэчел так долго сдерживала. — И тогда вы сможете начать заново строить свою жизнь.
— Жизнь, которой я желала, отнята у меня, — с горечью ответила Рэчел. — И как вы можете говорить, что я забуду это горе? Вы его мать. Разве вы сможете забыть?
Фрэнсис покачала головой:
— Никогда. В моем сердце навсегда останется пустота. Но я это переживу. Я должна пережить — во имя моей семьи, во имя памяти моего сына.
— Как же вы можете думать, что я забуду его? — негодующе спросила Рэчел.
— Я так не думаю, моя дорогая, — объяснила Фрэнсис. — Я вовсе не это имела в виду. Даже не будь Мэтью плотью от плоти моей, я бы сказала, что его трудно забыть. Но вы научитесь хранить его память и продолжать жить.
Рэчел вырвалась из ее объятий и отошла на несколько шагов. Взгляд ее упал на гарсоньерку. Она услышала жалобное подвывание Вагера, верного пса Мэтью. Животное, казалось, понимало, что его хозяин больше не вернется. А до сознания Рэчел стало доходить, что именно общение с ней, а не с кем бы то ни было другим, приносит облегчение несчастной Фрэнсис Деверо.
Но для своей собственной души она не находила облегчения. Она тосковала по Мэтью, она желала его, он был ей необходим. Она проклинала безумных политиканов, неизвестно для чего калечащих человеческие жизни. Она казалась себе опустошенным сосудом, оболочкой, лишенной содержания, швыряемой ветром по прихоти жестокой судьбы. Судьбы, лишь на мгновение позволившей ей погрузиться в глубины любви и безжалостно вырвавшей ее оттуда.
Да, она будет хранить память о Мэтью и продолжать жить с пустотой в сердце. У нее нет выбора. Хотя что за жизнь предстоит ей без человека, которого она по-прежнему безнадежно любит?
— Вы не будете возражать, если я побуду немного в гарсоньерке? — спросила Рэчел, снова взглянув на Фрэнсис.
— Разумеется нет, моя дорогая. Чувствуйте себя как дома, поступайте и ходите, как и куда вам хочется, — ответила та и, словно подавая пример, добавила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71