Наступил день — я остался лежать на трупе несчастной жирафы, тяжело дыша, но без единой царапины… Все эти чудища с легкостью разорвали бы в клочки Геркулеса, Антея, Гериона. Но передо мной они отступили, разбежавшись по тростникам, вернувшись в свои джунгли, леса и пещеры. Когти и зубы тупились и крошились о меня! О Господи, если не прощения, то смерти, смерти — вот все, чего я прошу!..
Павел II, до того не прерывая внимавший этому протяжному крику отчаяния — крику, страшнее и горше которого ему выслушивать не доводилось, наконец подал голос:
— Но тогда, если ты не Каин… то кто же?.. — и умолк, словно устрашившись того, что успел вымолвить.
— Я тот, — мрачно произнес незнакомец, — кто не выказал сострадания к великой боли… тот, кто отказал Богочеловеку, изнемогавшему под тяжестью креста, в минутном отдыхе у моего порога… Это я оттолкнул мученика, бредущего к Голгофе. Я отмечен карой за преступление не против божественности, а против человечности… Это я сказал: «Ступай!» — и, во искупление этого, сам теперь должен идти и идти… Я — проклятый Богом Вечный жид!
Тут папа невольно отступил на шаг, но исповедовавшийся остановил его, удержав за край длинного белоснежного одеяния:
— Умоляю, дослушайте меня, святой отец! Когда вы узнаете, сколько я претерпел за пятнадцать веков, быть может, вы сжалитесь надо мной и согласитесь стать посредником меж преступником и судией, между грехом и прощением!
Столь искренней просьбе папа не смог воспротивиться. Он сел, поставил локоть на стол, уронил голову на руку и приготовился слушать.
Грешник на коленях подполз к нему и начал…
А теперь да позволит читатель нам самим занять место повествующего и да проявит он терпеливое внимание к обширнейшему повествованию длиной в полтора десятка веков, которое развернется перед его глазами.
Ибо на этот раз мы рассказываем не об истории одного человека, а об истории человечества.
Вступление. Иерусалим
1
Существуют имена людей и городов, которые, на каком бы языке их ни произносили, будят столь высокие мысли и благочестивые воспоминания, что услышавший их чувствует непроизвольное и непреодолимое желание преклонить колена.
Иерусалим — одно из подобных имен, священных на всех языках человеческих. Его лепечут уста младенца, шепчут губы старика, выводит перо историка и воспевает лира поэта. Перед ним преклоняются все.
В представлении былых веков Иерусалим был центром земли, в верованиях современных он остался средоточием мирового родства народов.
Иеруш-аль-Айм (в нашем произношении ставший Иерусалимом) значит «образ мира» — град, избранный Господом, покрытый славой и покоящийся на священных холмах.
Сказания повествуют, что именно на этих холмах умер Адам. Пророки предвещали, что именно на этой земле родится Спаситель.
Моисей мечтал основать здесь столицу своего кочевого народа. Зачем из кочующих пастушеских племен он пытался тяжким сорокалетним трудом сотворить единую семью, народ, нацию? Для чего во времена плена он сулил им цветущую страну Ханаанскую? Зачем вел их по пустыне к Земле обетованной? Что заставило его просить законы для них у самого Иеговы, представшего в молниях и громе небесном, и на века заворожить благодатной торжественностью свидания с Господом горы Синайские? Все это совершалось затем, чтобы город Иисуса назывался Иерусалимом, предшествовал Риму времен Ромула и пережил Рим святого Петра; затем, чтобы паломники всех столетий стремились туда, порой идя на приступ одетые в железо, сжимая древки копий, но чаще — смиренно вступая босой ногой, ощупывая его камни посохом, прославляя его святость.
А посмотрите на пророков его, сколь ревновали они к его будущности! Когда город падает под ноги победителю Навуходоносору, они клеймят его прозвищем блудницы вавилонской. Стоит ему подняться с колен благодаря мечу Маккавеев, они величают его девственницей сионской! Победа смывает пятно позора, независимость возвращает славу непорочности.
Те же самые пророки возвестили о нем:
«И пойдут многие народы и скажут: придите, и взойдем на гору Господню, в дом Бога Иаковлева, и научит он нас своим путям; и будем ходить по стезям Его; ибо от Сиона выйдет закон, и слово Господне — из Иерусалима. И будет Он судить народы и обличит многие племена; и перекуют мечи свои на орала, и копья свои — на серпы: не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать».
Вот так Яхве, Господь единый, сильный и ревнивый, могущественный и мстительный, — вот так он охраняет Иерусалим, образ мира. Моисей, толкователь воли Господней, простирает над ним руки; Давид, помазанник Божий, отстраивает его стены; Соломон, любимый Господом, возводит храм. Моисей это Закон, Давид — Сила, Соломон — Мудрость.
Бросим взгляд на этот город, посмотрим, как он родился, вырос и пал, но пал провиденциально — в объятия римской державы, охватившие весь мир. Рим собрал из тысячи народов — отдельных колосьев — единый сноп, созревший под светом новой цивилизации, обращенной помыслами ко всеобщему братству. Солнце христианства одинаково светит богатому и бедняку, сильному и слабому, угнетателю и рабу. Это светило королей и путеводная звезда пастырей!
Когда Иисус Навин в трехдневной битве при Гаваоне разбил пять царей и солнце замедлило свой бег, дабы позволить ему довершить победу, один из поверженных монархов отступил на вершину горы и укрепился там. Звали его Адонисек, а гору — Сион. Племя, подвластное ему, называлось иевусеями, потомками Иевусея, третьего сына Ханаанова.
Избранный господом народ, вынужденный бороться со всеми соседями, воевать с ними до полного уничтожения, нуждался в месте для города, укрепленном самой природой — со рвами, насыпями и неприступными стенами. Образ мира мог открыться лишь на возвышенном месте. Послушайте Тацита — он в полном согласии с Моисеем оправдывает Давида:
«Иерусалим был расположен в труднодоступном месте и укреплен насыпями и крепостными сооружениями, достаточными, чтобы защитить его, даже если бы он находился среди ровного поля.
Основатели Иерусалима, когда еще только закладывали его, понимали, что различия между иудеями и окружающими народами не раз будут приводить к войнам, и потому приняли все меры, дабы город мог выдержать любую самую долгую осаду».
Давид вполне оценил преимущества расположения вражеского лагеря, а Адонисек был уверен в своей безопасности.
— Идите, идите сюда! — кричал он с высоты укреплений, обращаясь к Давиду и его войску. — Мы пошлем против вас только слепых и хромых: этого будет достаточно, чтобы вас победить!
Что же ответил Давид? Он указал на крепость рукой и объявил:
— Кто прежде всех взберется на эту стену, тот будет моим военачальником, первым после меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217
Павел II, до того не прерывая внимавший этому протяжному крику отчаяния — крику, страшнее и горше которого ему выслушивать не доводилось, наконец подал голос:
— Но тогда, если ты не Каин… то кто же?.. — и умолк, словно устрашившись того, что успел вымолвить.
— Я тот, — мрачно произнес незнакомец, — кто не выказал сострадания к великой боли… тот, кто отказал Богочеловеку, изнемогавшему под тяжестью креста, в минутном отдыхе у моего порога… Это я оттолкнул мученика, бредущего к Голгофе. Я отмечен карой за преступление не против божественности, а против человечности… Это я сказал: «Ступай!» — и, во искупление этого, сам теперь должен идти и идти… Я — проклятый Богом Вечный жид!
Тут папа невольно отступил на шаг, но исповедовавшийся остановил его, удержав за край длинного белоснежного одеяния:
— Умоляю, дослушайте меня, святой отец! Когда вы узнаете, сколько я претерпел за пятнадцать веков, быть может, вы сжалитесь надо мной и согласитесь стать посредником меж преступником и судией, между грехом и прощением!
Столь искренней просьбе папа не смог воспротивиться. Он сел, поставил локоть на стол, уронил голову на руку и приготовился слушать.
Грешник на коленях подполз к нему и начал…
А теперь да позволит читатель нам самим занять место повествующего и да проявит он терпеливое внимание к обширнейшему повествованию длиной в полтора десятка веков, которое развернется перед его глазами.
Ибо на этот раз мы рассказываем не об истории одного человека, а об истории человечества.
Вступление. Иерусалим
1
Существуют имена людей и городов, которые, на каком бы языке их ни произносили, будят столь высокие мысли и благочестивые воспоминания, что услышавший их чувствует непроизвольное и непреодолимое желание преклонить колена.
Иерусалим — одно из подобных имен, священных на всех языках человеческих. Его лепечут уста младенца, шепчут губы старика, выводит перо историка и воспевает лира поэта. Перед ним преклоняются все.
В представлении былых веков Иерусалим был центром земли, в верованиях современных он остался средоточием мирового родства народов.
Иеруш-аль-Айм (в нашем произношении ставший Иерусалимом) значит «образ мира» — град, избранный Господом, покрытый славой и покоящийся на священных холмах.
Сказания повествуют, что именно на этих холмах умер Адам. Пророки предвещали, что именно на этой земле родится Спаситель.
Моисей мечтал основать здесь столицу своего кочевого народа. Зачем из кочующих пастушеских племен он пытался тяжким сорокалетним трудом сотворить единую семью, народ, нацию? Для чего во времена плена он сулил им цветущую страну Ханаанскую? Зачем вел их по пустыне к Земле обетованной? Что заставило его просить законы для них у самого Иеговы, представшего в молниях и громе небесном, и на века заворожить благодатной торжественностью свидания с Господом горы Синайские? Все это совершалось затем, чтобы город Иисуса назывался Иерусалимом, предшествовал Риму времен Ромула и пережил Рим святого Петра; затем, чтобы паломники всех столетий стремились туда, порой идя на приступ одетые в железо, сжимая древки копий, но чаще — смиренно вступая босой ногой, ощупывая его камни посохом, прославляя его святость.
А посмотрите на пророков его, сколь ревновали они к его будущности! Когда город падает под ноги победителю Навуходоносору, они клеймят его прозвищем блудницы вавилонской. Стоит ему подняться с колен благодаря мечу Маккавеев, они величают его девственницей сионской! Победа смывает пятно позора, независимость возвращает славу непорочности.
Те же самые пророки возвестили о нем:
«И пойдут многие народы и скажут: придите, и взойдем на гору Господню, в дом Бога Иаковлева, и научит он нас своим путям; и будем ходить по стезям Его; ибо от Сиона выйдет закон, и слово Господне — из Иерусалима. И будет Он судить народы и обличит многие племена; и перекуют мечи свои на орала, и копья свои — на серпы: не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать».
Вот так Яхве, Господь единый, сильный и ревнивый, могущественный и мстительный, — вот так он охраняет Иерусалим, образ мира. Моисей, толкователь воли Господней, простирает над ним руки; Давид, помазанник Божий, отстраивает его стены; Соломон, любимый Господом, возводит храм. Моисей это Закон, Давид — Сила, Соломон — Мудрость.
Бросим взгляд на этот город, посмотрим, как он родился, вырос и пал, но пал провиденциально — в объятия римской державы, охватившие весь мир. Рим собрал из тысячи народов — отдельных колосьев — единый сноп, созревший под светом новой цивилизации, обращенной помыслами ко всеобщему братству. Солнце христианства одинаково светит богатому и бедняку, сильному и слабому, угнетателю и рабу. Это светило королей и путеводная звезда пастырей!
Когда Иисус Навин в трехдневной битве при Гаваоне разбил пять царей и солнце замедлило свой бег, дабы позволить ему довершить победу, один из поверженных монархов отступил на вершину горы и укрепился там. Звали его Адонисек, а гору — Сион. Племя, подвластное ему, называлось иевусеями, потомками Иевусея, третьего сына Ханаанова.
Избранный господом народ, вынужденный бороться со всеми соседями, воевать с ними до полного уничтожения, нуждался в месте для города, укрепленном самой природой — со рвами, насыпями и неприступными стенами. Образ мира мог открыться лишь на возвышенном месте. Послушайте Тацита — он в полном согласии с Моисеем оправдывает Давида:
«Иерусалим был расположен в труднодоступном месте и укреплен насыпями и крепостными сооружениями, достаточными, чтобы защитить его, даже если бы он находился среди ровного поля.
Основатели Иерусалима, когда еще только закладывали его, понимали, что различия между иудеями и окружающими народами не раз будут приводить к войнам, и потому приняли все меры, дабы город мог выдержать любую самую долгую осаду».
Давид вполне оценил преимущества расположения вражеского лагеря, а Адонисек был уверен в своей безопасности.
— Идите, идите сюда! — кричал он с высоты укреплений, обращаясь к Давиду и его войску. — Мы пошлем против вас только слепых и хромых: этого будет достаточно, чтобы вас победить!
Что же ответил Давид? Он указал на крепость рукой и объявил:
— Кто прежде всех взберется на эту стену, тот будет моим военачальником, первым после меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217