Над облетевшим займищным лесом, желтыми камышами, пустыми водами реки царили осенняя глушь и безлюдье. Полегоньку мы шлепали веслами, на безрыбье, на худой конец, решив поискать грибов, чтобы пустыми не возвращаться. Товарищ мой, местный рожак, знал здешние места и грибы в свою пору брал, словно в огороде. «Чего их искать? – говорил он. – Пошел да набрал». Вот мы и плыли, чтобы «набрать». Плыли, плыли – и увидели рыбака на надувной резиновой лодке, на якоре.
– Какой-то упрямый хохол сидит, – сказал мой товарищ. – Не мы одни дураки.
На Картулях с давних пор рыбачат шахтеры с Донбасса да Ростовской области. Всех их беззлобно именуют хохлами. Приезжают они надолго, ставят палатки, живут. Но обычно по теплому времени – август, сентябрь. А этот припозднился.
Проплываем мимо. Рыбачок наш сидит словно врытый, накрывшись большим плащом.
– Клюет? – спросил мой товарищ.
– Нет.
– А с утра клевало?
– Не шевельнуло.
– А чего сидишь?
– Куда спешить…
Мы поднимались выше, и помаленьку, в мелком дожде ли, бусе нахохленная фигура рыбака стушевалась, пропала.
Грибов оказалось много. В приречных дубняках, тополевниках было светло от желтой и рыжей листвы, еще не отгоревшей. Хмарь да морось остались на воде, на берегу. Резали грибы и резали, мешок, другой, третий. В дубняках рядовка была темной, словно дубовая кора, а в зарослях тополей да кленов желтела яркой праздничной тропкой, уводя в глушь.
Грибов мы набрали и поплыли вниз в пригруженной лодке. Все такая же погода стояла: туманец да мелкий бус. А наш рыбак по-прежнему сидел в лодке, накрывшись брезентовым плащом. Мы его не затронули, проплыв мимо.
Что клев, что рыба… Осень, река – и покой в мире, в душе. Душа ведь не дремлет. И хорошо здесь думается. Никто и ничто не прервет, даже не заденет долгие нити раздумий: о прошлом, о будущем, о жизни своей и чужой и, конечно, о том великом, что теперь окружает, подступая все ближе и порой раскрывая свои вечные истины, суть которых проста и.оттого неподвластна уму человеческому. Разве что малым детям да мудрецам. Но кто им верит…
2004 г.
«Не надо плакать…»
Пятьдесят тысяч рублей наличными получить и доставить на хутор – разве не тревога? Тем более для бабы. Пятнадцать километров пустой степью да лесистыми балками. Хорошо, если подвернется машина-попутка. А то и пешком бреди, с оглядкою. Нынче времена лихие: не волков бойся, людей.
Хуторская почтальонша Надя почти пять лет на своей должности: два раза в неделю забрать в станице письма, газеты, доставить на свой хутор да разнести по людям; и раз в месяц – пенсия. Вроде привыкла, приладилась: деньги прятала в широкий дерматиновый пояс, на голое тело, прикрывая одеждой. Но разве это спасенье? Пенсионных дней Надя не любила, боялась их, особенно в глухую пору – осеннюю, зимнюю, – когда попутного транспорта не бывает. Добрые люди в домах сидят, лишь волки по степи рыщут.
Но зима нынешняя баловала. Рождество и Крещенье остались позади, а настоящих холодов не было. Прихватывал мороз и отпускал. И снег: то белой крупой сечет, то лепит ленивыми хлопьями, но то и другое ненадолго, вроде понарошку. В стеии, на буграх и во впадинах, трава хоть и почернела, но отмякла, даже на ковыле скотина хорошо пасется. Хозяевам – радость: на базу больше сена останется.
И дороги, слава богу, хорошие: ни грязи, ни снежных переносов. Хуторских школьников почти всякий день в станичную школу возят в могучем грузовике с брезентовым верхом. Там – скамейки. Места хватает. Да и свой народ, который при машинах, за хлебом да иной нуждой в станицу да в райцентр нечасто, но ездит. Словом, можно жить.
С январской пенсией Наде и вовсе повезло. Из почты вышла, увидела Володю Арчакова. У него – грузовик, и до самого места доставит.
– Домой едешь?! – окликнула Надя.
– Домой! Чего?.. Огрузилась деньжищами, не дотянешь?
Про пенсии он, конечно, знал. Для хутора этот день был праздником, его ждали. Тем более что колхоз развалился, и теперь ни зарплат у людей, ни авансов. Вот и ждут всем миром стариковскую копейку.
– Огрузилась, – ответила Надя. – Разгрузиться бы…
– Разгрузимся, – успокоил ее Володя. – Заедем в Малую Россошь. Там целых два магазина. И загуляем.
Надя посмеялась. Кто бы другой говорил, а Володя Арчаков спиртного в рот не брал. На хуторе он тоже был пришлым, из Киргизии. Фермерствовал, как нынче говорят, понемногу занимаясь бахчами: арбузами, тыквами, дынями. Старенький трактор был у него, грузовая машина.
Посмеялись, поехали.
– А ты не боишься с такими деньгами?.. – спросил Володя.
– Боюсь. А чего делать? Работа.
– И никогда ничего?
– Бог милует. Пять лет уже…
В кабине грузовика было тепло и опрятно. Негромко играла музыка. Хозяин машины был мужиком крепким, нестарым еще, на лицо приглядным, но жил бобылем. Лишь летом да осенью, когда он продавал арбузы, объявлялась какая-то баба с мальчишкой. «За оброком…» – посмеивались на хуторе. Володя Арчаков жил бобылем, но содержал себя – с иными семейными не сравнить: в одежде аккуратен, пострижен, побрит, и даже в машине его пахло не бензином, а чем-то приятным.
Миновали Малую Россошь – глубокую просторную балку с речушкой да горсткой домиков, дремлющих в зимнем безлюдье. На воле пошел снег. Редкий, но крупный, в куриное перо.
А от Малой Россоши лишь на высокий курган подняться – и кати до самого дома дорогой пусть и ухабистой, разбитой, но морозом прихваченной, езжей.
Доехали, словно долетели. Открылась внизу, под горой, просторная долина в обрывистых меловых курганах, лесистая урема над речкой и хутор: дома и усадьбы, живые и брошенные, и вовсе руины в дикой поросли садов – все лежит вольготно, раскидисто, от далеких развалин колхозной фермы до леса и речного берега. Приехали.
– Чем с тобой расплачиваться? – спросила Надя.
– А то не знаешь? – засмеялся Володя. – Расступися, рожь высокая… Только так.
Не было в его намеке ничего грязного. Лишь озорная веселость молодого еще мужика. И на лицо он был милым, улыбчивым, с добрыми глазами. Надя ответила с тем же озорством:
– Да где же рожь найти? Колхоз не пашет, не сеет.
– Родная, ты лишь скажи, я все посею! – пообещал Володя. – И рожь, и чего хошь.
Он подвез ее до самого дома, потом развернулся, не торопясь поехал и даже посигналил на прощанье. Надя, уже у ворот своих, махнула ему рукой, улыбаясь, радуясь хорошему человеку.
Но прогудев, уехала машина. Маленький праздник кончился. День продолжался. Подступала нелегкая для Надиной души забота: пенсии по хутору раздавать. Казалось бы, что в том худого? Но уже слышала Надя голос иной машины – Мишкиного мотоцикла, который завелся, как всегда, не сразу, с чиханьем и гулким стреляющим выхлопом.
Подворье Надиного сожителя – Мишки Абрека – лежало рядом, лишь пустырем отделенное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83