— Не прикасайся ко мне сегодня, не то меня стошнит. Стошнит от собственной сентиментальной тупости. Стошнит от собственных фантастических мыслей, что ты мог быть тем человеком, к которому я привяжусь. Ты, наверное, весь день посмеивался надо мной! Когда рвал чеки, из которых был удален яд. Когда позволила в той бухте целовать меня на песке. Если тебе нужна только моя оболочка, тогда, пожалуйста, пользуйся своей покупкой. Но все деньги мира не купят моего доверия или любви, а без них от жены мало проку, Поль.
— Да оставь ты себе свою любовь. — Лицо его совершенно окаменело, оно казалось скульптурой, вырезанной из мрамора, она была уверена, что и сердце у него сделано из того же материала. — Разве я когда-нибудь просил ее у тебя?
— Нет, на словах не просил, — бросила она ему. — Но ты не достаточно бесчеловечен, чтобы долго довольствоваться обществом жены, которая тебя ненавидит. Как ты посмел, Поль, отобрать у меня свободу выбора между Фэрдейном и Анделосом?
— Это грек во мне посмел бросить перчатку самой судьбе, — с вызовом ответил он.
— Судьбе! — выдохнула она и вспомнила, что думала об этом же утром, когда он целовал ее. Все глупые предрассудки! Его накажет больная совесть, накажет за то, что он обманом не дал ей поговорить с дядей по телефону.
— Если бы я позволил тебе поговорить с Мартином Дейном прошлым вечером, ты бросила бы меня, — резко выговорил Поль. — Ты не выбрала бы Анделос. Ты побежала бы домой, в Фэрдейн, к старомодному очарованию и вежливости своего дяди. Это все, что ты просишь от жизни, — быть служанкой в доме, много раз перезаложенном от стропил до фундамента?
— Фэрдейн — мой дом, — холодно сказала она. — Я люблю в нем каждый камень. Не могу обещать, что буду чувствовать то же самое в твоем доме на Орлином утесе.
— Но ты все равно будешь там жить со мной?
— Я дала слово. — Она упрямо подняла подбородок. — Я никогда не нарушаю своего слова.
— Спасибо тебе, Домини, — тихо сказал он.
— Не благодари меня, Поль. — Ее глаза, остановившиеся на его смуглом лице, были как синий лед. — Возможно, ты доживешь до того момента, когда пожалеешь, что побывал в Фэрдейне и встретил меня.
Домини устало обошла Поля, открыла дверь и направилась через холл к лестнице. Поднимаясь, она вдруг ухватилась за перила: внезапно у нее ослабели ноги. Она обрадовалась, добравшись до своей комнаты, упала на кровать и прижалась лицом к холодному шелку покрывала.
Она была не в состоянии заплакать. Слезы будто превратились в лед; радость сегодняшнего дня обернулась горечью. Кольца на тонких руках казались страшно тяжелыми. Оковы, говорила она себе. Оковы привязали ее к человеку без сердца. К человеку, силой навязавшему ей несчастное замужество без любви. Он сам говорил о пороке в ткани их отношений.
Говорил, что первое дуновение несчастья разорвет, разрушит их. И знал, что она никогда не простит обман, насмешку над тем, что доверилась ему вчера ночью. Она задрожала при воспоминании о словах, которые шептала ему. — Обними меня, Поль. Позволь мне уснуть в кольце твоих рук.
Глава 4
Как ни противилась внутренне Домини встрече с Полем, как ни хотелось ей запереться в своей комнате, машинально она начала переодеваться к ужину. Домини была истинной британкой. Она не станет забиваться в темный угол и прятаться оттого только, что ей больно. Она должна надеть маску и, вооружившись остатками гордости и мужества, сражаться с недругом.
Поль, тайно наблюдавший за женой за обеденным столом, чувствовал, что никогда более глубокая пропасть еще не разделяла их. Домини была вежлива. Она отвечала на вопросы и слушала пока он рассказывал о круизных судах, которыми владела его компания. Она даже улыбнулась, когда Поль рассказал несколько забавных анекдотов о пассажирах.
Можно было подумать, что та горькая и тяжелая сцена в гостиной плод воображения, если бы не мелькавшая иногда в ее синих глазах тень боли. После ужина они перешли в гостиную, где Поль установил кинопроектор и экран. Он развлекал ее фильмами о путешествиях, собственноручно отснятыми. В них было множество изумительных пейзажей, но ни единого кадра, где он в компании друзей или хотя бы вдвоем с женщиной. Когда он наконец выключил проектор и зажег свет, Домини поинтересовалась:
— Ты всегда путешествуешь один, когда отдыхаешь?
Он налил шерри и, подавая ей один из высоких конусообразных бокалов, улыбнулся.
— Я люблю, как выразились бы вы, англичане, слоняться в одиночестве. Безвредный каприз, не так ли? Во всяком случае, всегда беру с собой Яниса — и для компании и потому, что лень держать в порядке собственные вещи.
Она холодно и беспристрастно изучала его из-за ресниц и говорила себе, что мужчина с такой внешностью не всегда проводил вечера в одиночестве, даже если и предпочитал днем оставаться один. В его жизни наверняка были женщины. Женщины, чувствовавшие притягательную силу и делавшие попытки приручить. Но такого приручить невозможно!
— Расскажи мне о Греции, — неожиданно попросила Домини. Пока он говорил, ее ненадолго оставляли горькие мысли.
— Stin iyia sou. — Он поднял бокал с вином, давая понять, что пьет за нее, и откинулся в кресле; лампа отбрасывала на его лицо рубиновые отсветы, подчеркивая сильные и резкие черты лица. — Греция — страна контрастов. Солнечный свет перемежается с тенью, гостеприимство с мстительностью. Некоторые ее области пустынны и бесплодны, другие богаты виноградниками и смоковницами, оливами и соснами. О, эти сосны! Они наполняют своим смоляным ароматом сумерки, а море в эту пору похоже на чашу с вином. Он замолчал, золотые глаза грустно смотрели на огонь.
— Греция — земля, которую можно любить или ненавидеть, как и ее народ. Старые легенды до сих пор живут среди руин, и глядя на сегодняшние Афины, трудно поверить, что совсем немного лет прошло с тех пор, когда Грецию разрывали на части страшные силы. Брат воевал с братом, а потом множество наших детей, как скот, гнали через холодные горы в Албанию и другие враждебные страны. Ты была еще совсем дитя, Домини, когда происходило все это.
— Ты и сам был не таким уж взрослым, Поль. — Она говорила осторожно, так как знала, что он любил Грецию.
— Достаточно взрослым, чтобы многое видеть, — сказал он, и улыбка его стала грустной — грустной, как осенние листья, падающие на землю умирать. — Домини, я говорю не для того, чтобы вызвать у тебя жалость.
— Ну разумеется, тебе не нужна моя жалость, правда, Поль? Губы его изогнулись в улыбке.
— Интересно, веришь ли ты в предопределение, — сказал он. — Возможно, наша встреча была неизбежной, к добру ли, ко злу. Как считаешь?
— Я считаю, что таинственные силы не всегда добры, — ответила она.
После этого их разговор почти прекратился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46