Он вспыхнул и снова резко отвернулся.
— А то ты не знаешь, глупая девчонка, — прорычал он и стал метаться по комнате.
— Не знаю, потому и спросила, — помаленьку смелея, сказала Розамунда. И впрямь, чего ей зря слезы точить, коли ничего уж не исправить. Снявши голову, по волосам не плачут. Она решилась во всем признаться, но, помедлив, молча откинулась на подушки.
— Выпей. — Генри протянул ей кубок и присел на край постели, на сдвинутое бархатное покрывало. Он долго смотрел на весело пляшущий в очаге огонь и наконец произнес: — Есть много такого, что я просто бессилен объяснить… даже самому себе. Твоя вчерашняя проделка могла обернуться непоправимой бедой. Благодарение Господу, что тебя никто не узнал. И я рад, что мне удалось внушить леди Теплтон, будто это какой-то пьяный болван запер ее в отхожем месте. А чтобы она успокоилась, пришлось даже допустить ее на церемонию венчания.
— Так, значит, это из-за нее? — спросила Розамунда, не веря своим ушам и чувствуя, как с сердца спадает тяжесть.
— Не только, — он глотнул вина, продолжая смотреть на огонь. На свою жену он смотреть боялся, потому что солнечные лучи погасли, а в сгущающемся мраке Розамунда слишком походила на вчерашнюю чаровницу. А он не желал о ней вспоминать.
Вдруг вскочив, Генри снова принялся метаться по комнате.
— А что сделал бы с тобой отец, узнай он о шалостях своей дочки? А что бы сказал епископ? И весьма знатные влиятельные вельможи, каковых было не менее полдюжины? Дворянин не должен совращать собственную жену. Такого никто и никогда не позволял себе.
— Ты же позволил.
— Увы, к вечному моему стыду. Но ты забыла, что я был уверен, что со мной другая женщина.
— Мне показалось, я тогда очень тебе угодила.
Он собрался было возразить, но природная честность сковала ему язык.
— Это не так уж важно, Розамунда. Я ни за что так с тобой не обошелся бы, ежели б знал, что ты никакая не Джейн.
Розамунда с радостью поняла, что в нем просто говорит оскорбленное мужское достоинство.
— Мне все равно, как ты будешь называть меня. Ах, Генри, не кори себя да не стыди. Мне было так хорошо вчера! Ты сделал меня такой счастливой! И теперь, когда мы женаты, что ж в этом дурного? Ты ведь мой муж.
— Да я уж полгода числюсь твоим мужем, — сказал он, отметая ее слова, — не в этом дело.
Розамунда удивленно на него посмотрела. Она ведать не ведала, что они так давно женаты — точнее сказать, помолвлены, — задолго до того, когда та Розамунда приехала в Англию. Венчание в церкви лишь окончательно закрепило их узы.
— А в чем?
— Пойми, Розамунда. Я ничего не имею против тебя, будь я проклят. Ты прекрасна — я не ждал от судьбы такого подарка. Я и помыслить не мог, что ты окажешься такой привлекательной и… соблазнительной. О дьявол, что я такое болтаю! Ты моя жена. И твой долг — рожать мне сыновей, чтобы было кому передать мои владения и титул. И более от тебя ничего не требуется. Нас связывает супружеский долг — и только. И ты не могла не понимать, что ни о какой любви не может быть и речи…
В последний раз я видел тебя еще совсем девочкой. Мы с твоим отцом заключили договор.
— Понимаю. Ну и что? Заключили — и ладно.
Генри с досадой стиснул кулак:
— Ну что ты заладила свое, упрямица, и даже не пытаешься понять, о чем я веду речь?
— Я пытаюсь, только речи твои темны для меня.
— Я полагаю, что между нами будут вполне благоразумные отношения, никаких страстей. Моя жизнь будет идти как шла — привычным и удобным мне чередом. Тебе же надлежит рожать сыновей и быть хозяйкой моего замка.
— Но коли я тебе желанна… разве это помеха тому, чтобы я была примерной хозяйкой и матерью?
Услышав в ее голосе искреннее изумление, Генри гневно вскинул подбородок. Он так хотел дать волю гневу… но она была слишком соблазнительна, он чувствовал, что все больше злится на себя, а не на Розамунду… ибо в крови его закипало непрошеное желание. Такого слабодушия он от себя никакие ожидал. Встряхнув головой, дабы отогнать предательские помыслы, он снова принялся бродить вдоль спальни.
— Я хочу, чтобы ты поняла: прошлой ночью нас соединило плотское влечение, что вполне уместно для любовников, но никак не для супругов, — продолжил он, теряя терпение. — Это было лишь приятное развлечение.
— Очень приятное. — Розамунда улыбнулась, невольно проведя языком по губам, словно старалась получше припомнить минуты блаженства.
Генри, застонав, шагнул к очагу и отвернулся.
— Мы можем продолжить его сегодня, став мужем и женой, — счастливым голосом сказала Розамунда, не в силах уразуметь, в чем разница между любовниками и супругами. — Вчера ты тешился с Джейн, а сегодня будешь тешиться с Розамундой. Вот и вся разница.
— Нет! Это невозможно.
— Но ты же был со мной, и тебе вовсе не помешало то, что вместо Джейн тебя ублажала твоя жена. Перед тобой та же женщина, разве не видишь? Переменилось только имя.
Трудно сглотнув, он стиснул кулаки. Вот этого он и боялся. Нет, он не должен идти на поводу у нее. Их союз — лишь деловое соглашение, цель которого — умножить владения и соединить войска, слияние двух родов укрепит их край. И он не может совладать с собой — он уязвлен в самую душу!
Потягивая сладкое густое вино. Розамунда исподтишка наблюдала за Генри: как он сражался с самим собой. Она понимала, что ему очень трудно нарушить дворянские обычаи. Узнав, из-за каких пустяков он от нее отвратился, Розамунда несказанно обрадовалась. Но тут же вспомнила, что теперь она не сможет предъявить доказательства своей невинности. Лицо ее побелело от ужаса: ничто не могло ее спасти.
Генри снова сел на краешек постели и стал сосредоточенно теребить бархатное покрывало, словно это могло охладить его разум, все более туманившийся от жара в крови, от разгорающейся страсти. Хотя сорочка Розамунды по-монашески скромно прикрывала всю фигуру, отброшенная в сторону простынка больше не таила очертаний высокой упругой груди. Сквозь тонкое мягкое полотно проступали соски, дразня лорда Рэвенскрэга, напоминая о том, как истово отзывалось ее тело на каждую его ласку.
Генри закашлялся и отвел глаза.
— Я вижу, ты не хочешь мне помочь, напряженным голосом посетовал он. — Жена… не жена… как бы то ни было, ты одна из прекраснейших женщин на свете. И ты должна понять, что мы должны подчиниться долгу. Ну скажи, что наконец поняла меня. Ты меня слышишь, Розамунда?
— Да, слышу, но понять не могу. Почему жене возбраняется быть любимой и желанной?
Ее пальцы потянулись к его руке, настойчиво пробираясь под вышитый рукав — Генри замер. Запретив себе отзываться на ее ласку, он медленно к ней повернулся:
— Я не против обоюдного уважения и даже согласен на некоторое подобие страсти, — сказал он, поспешно отводя глаза от полных рдеющих губ, — Ты должна родить мне сыновей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102